Мимо прошла группа учеников частной подготовительной школы, и Тим, узнав одного из парней, кивнул ему.
– Да, – сказал он, – но политика, которая меня волнует, включает в себя тюремную реформу.
– Почему?
– Я думаю, нам нужны тюрьмы получше, – сказал он. – Я не имею в виду, что заключенные должны жить в роскоши. Я говорю не об этом. Я думаю, мы должны перевоспитывать заключенных, а не просто сажать их в тюрьмы. И мне кажется, что смертная казнь – это неправильно, ее следует отменить.
– Я думала, что она уже отменена.
– Была, на короткий период. Хотя как раз в конце июня прошлого года она снова стала законной в Северной Каролине.
Она не думала, что все так страшно.
– Ну, если кто-то, к примеру, убьет маленького ребенка, думаю, он или она должен заплатить ту же цену. – сказала Кики.
Тим шел, устремив взгляд вперед. Она была уверена, что ему не понравился ее ответ, но она не собиралась расставаться со своими принципами только ради того, чтобы понравиться ему. Парень повернулся к ней и посмотрел на нее так, как никогда прежде. Это была злость? Или разочарование?
– Око за око, так? – спросил он.
– Почему бы и нет?
– Ладно, с чего же начать? – Тим бросил окурок на тротуар и наступил на него, потом он засунул руки глубоко в карманы своей синей ветровки. – Я верю, что некоторые из тех, кто был казнен, на самом деле были невиновны. Может быть, их недостаточно хорошо защищали, потому что они были слишком бедными для того, чтобы нанять приличного адвоката. И даже если они виновны, я считаю, что неправильно лишать их жизни. Даже того, кто кого-нибудь убил. Злом зла не исправишь.
– То есть, я полагаю, ты считаешь, что аборт – это тоже плохо? – Два месяца назад, в августе, Ронни сделала аборт. Кики ездила с ней в больницу и плакала, пока ее подруге делали операцию, не потому, что считала это ошибкой, нет, ей казалось, что это очень печально. Ронни не поняла ее слез.
– Всего десять недель, Кики, – сказала она. – Кроме того, он был бы Водолеем. Знаешь, я не уживаюсь с Водолеями.
– Иногда аборт является неизбежным злом. – Тим посмотрел на нее. – Почему? Ты делала аборт?
– Я? У меня еще даже не было секса. – Она почувствовала досаду. Зачем она сказала ему об этом? Вот идиотка. Но Тим рассмеялся и взял ее за руку, держась рядом, пока они шли по тротуару.
– Ты классная девчонка, – сказал он. – Ты все говоришь как есть.
Закусочная была полна студентов, и все помещение словно вибрировало от их болтовни. Пока они с Тимом протискивались сквозь толпу к столику у задней стены, он останавливался, приветствуя то одного, то другого. У него были знакомые почти за каждым столиком. Неважно, были ли эти студенты спортсменами, наркоманами, учились ли они на подготовительном отделении или выглядели как претенциозные типы с отяжелевшими веками. Он знал всех. Его друзей объединяло то, что они были значительно старше ее. Тим представил ее некоторым из них. Парни едва обращали на Кики внимание. Девушки улыбались ей, но она чувствовала, что за их сердечностью кроется что-то иное. Она надеялась, что это была зависть, а не пренебрежение.
– Мне нравится такая атмосфера, – сказала Кики, как только они уселись. Этой атмосферой был тот мир, частью которого ей хотелось стать. – Все здесь студенты. Как будто… – она вдохнула аромат жареного картофеля, – в воздухе пахнет учебниками.
Тим засмеялся.
– Беру свои слова обратно, – сказал он. – На самом деле ты глупа.
Сняв шляпу, она смотрела, как он улыбается, глядя на ее рассыпавшиеся по плечам волосы.
– Ты заслуживаешь того, чтобы стать студенткой, – сказал он.
– Когда-нибудь стану.
– Все дело только в деньгах? – спросил он. – Я имею в виду – ты хорошо училась в школе? Ты сдала отборочный тест в колледж?
Она кивнула.
– Мне не хватило совсем чуть-чуть, чтобы получить стипендию, – сказала она, сложив большой палец с указательным и показав четверть дюйма[5].
– Прости. – Он слегка нахмурился. – Наверное, это несправедливо.
– Все нормально. Правда. – Она заглянула в меню, испытывая неловкость от его сочувствия.
– Когда ты думаешь заработать достаточно денег для того, чтобы поступить в университет? – спросил он.
– В следующем году, если Ронни будет по-прежнему жить вместе со мной и мы будем делить наши расходы. Просто мы вместе снимаем комнату, и я знаю, что она хочет снять для нас квартиру, но она не умеет экономить. Мне нужно найти работу получше. Через несколько месяцев я наберусь опыта и пойду работать в хороший ресторан, там чаевые будут больше.
– Мне нравится, что ты честолюбива, – сказал Тим.
– Спасибо, – ответила Кики. – Да, а где ты живешь? Наверное, рядом с кафе, поскольку ты приходишь туда каждое утро.
– Всего в нескольких кварталах от Франклин-стрит, – сказал он. – Я живу в доме вместе со своим братом Марти. Дом принадлежит моему отцу, но он живет в Калифорнии, просто разрешил нам с братом пользоваться им.
– Твой отец? Твои родители развелись? – Она надеялась, что вопрос не слишком личный.
Официантка, блондинка с прямыми, как палки, волосами до плеч, пухлыми розовыми губами и накрашенными кроваво-красным лаком ногтями, поставила перед ними стаканы с водой.
– Привет, Тим, – сказала она, не сводя глаз с Кики. – Как у тебя дела сегодня вечером?
– Хорошо, – ответил Тим. – Бетс, это Кики. Кики, это Бетс.
– Присматривай за ним, Кики, – подмигнув, проговорила Бетс. – Он – опасный человек.
– Спасибо за предупреждение, – засмеялась Кики.
– Вы готовы? – Вытащив две соломинки из кармана фартука, Бест положила их на стол.
Тим, подняв брови, посмотрел на Кики.
– Ты решила, что хочешь заказать?
Кики была не готова есть, сидя напротив него, она опасалась, вдруг что-нибудь расплещет или что-нибудь застрянет у нее в зубах.
– Пирог с лаймом, – сказала она. Это было как будто безопасно. Тим заказал сэндвич с жареным мясом.
– Что она имела в виду, назвав тебя опасным человеком? – спросила Кики, едва Бетс отошла от столика.
– Она просто издевается над тобой, – ответил Тим. Он отпил из стакана. – Кстати, к вопросу о моих родителях: они не разведены. Моя мать умерла не так давно.
– Ой, прости, – сказала она, но это было полуправдой. Теперь у них было нечто общее: и у нее, и у него не было матери. Она подумала, что, возможно, его мать тоже умерла от рака, но не спросила. Ей не нравилось, когда люди задавали ей вопросы о ее собственной матери. – Твой брат тоже учится в университете? – спросила она.
– Нет-нет. Марти не силен в учебе. – Тим забарабанил пальцами по столу, словно слушая музыку, которая была только у него в голове. – Он был во Вьетнаме, – сказал Тим. – Он отправился туда красивым восемнадцатилетним мальчишкой, а вернулся почти стариком.
– То есть он не работает? – Она распрямила соломинку и бросила ее в стакан с водой.
– Нет, он работает. Занимается строительством. Какому-то идиоту пришло в голову вложить ему в руки топор и напильник. – Тим рассмеялся.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего. – Он покачал головой, словно желая сменить тему, а потом наклонился вперед, сложив руки на столе. – Так вернемся к тебе, моя загадочная Кики. Ты сказала, что тебе всего шестнадцать лет. Ты раньше пошла в школу или как?
– Я раньше пошла в школу, а потом перепрыгнула сразу в пятый класс, – сказала она. – Я перешла в другую школу. Из хорошей школы попала во второсортную, я намного опережала своих одноклассников, поэтому меня перевели на класс вперед.
– Я знал, что ты умница, – сказал он. – А где твоя семья?
Она задумалась, не зная, насколько можно открыться ему.
– Я не хочу, чтобы ты жалел меня, понимаешь? – сказала она.
– Ладно, договорились.
Кики крутила в руках салфетку от соломинки.
– Моя мама тоже умерла, – начала она.
– О нет, – сказал он, – прости меня.
– У нее обнаружили рак груди, когда ей было двадцать с небольшим, и мы переехали сюда из Нью-Джерси, чтобы она могла наблюдаться в Дьюке. Она умерла, когда мне было двенадцать лет, и тогда меня стали передавать из рук в руки.
Перегнувшись через стол, Тим накрыл ее руки своими ладонями.
– В двадцать с небольшим. – Он покачал головой. – Не думал, что такое случается.
Его ресницы были такими же белесыми, как волосы, и очень длинными. Она не отрывала от них глаз, чтобы не совершить какую-нибудь глупость, например повернуть свою ладонь вверх и взять его за руку.
– Тем не менее с ней случилось, – сказала она, – то есть она никогда не обследовалась на предмет опухоли и все такое.
Она не сказала ему, что всегда будет внимательно следить за своим здоровьем. Ей не хотелось, чтобы он стал думать о ней как о женщине, которая может потерять обе груди, как и ее мать.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что тебя стали передавать из рук в руки?
Он не убрал своих ладоней. На самом деле он сжал ее пальцы и поглаживал фаланги своим большим пальцем. Под его пальцами бился ее пульс.
