— Так сколько стоит комната за месяц? — спросил он, обращаясь к Беспалову.
— Вы хотите помесячно? — спросил тот, нахмурив брови и сделав серьезное лицо.
— Да мне все равно — тут срок не играет роли; угодно вам, так на год…
— На год? И со столом?
— Что ж, пусть будет со столом…
— Да, если со столом…
Беспалов предлагал эти вопросы, а сам обдумывал, сколько ему спросить с этого, по-видимому, совсем неопытного молодого человека.
Он уже видел, что обыкновенную цену возможно увеличить до необыкновенной, но прикидывал только размеры последней, чтобы вышло не слишком много и не слишком мало.
— Вот что я с вас возьму, — наконец решил он, — со столом и услугами, словом, на всем готовом сорок пять рублей в месяц…
Он выговорил это и остановился. Маня как будто вздрогнула и взглянула на Беспалова.
По тогдашнему времени эта цена была очень высокой. Самое большее, на что они могли рассчитывать, это двадцать рублей, которых и то было за глаза, а тут вдруг сразу — сорок пять.
Сам Беспалов словно смутился и, потупившись, умолк, стараясь поскорее придумать какой-нибудь почетный предлог для отступления.
Но Саша Николаич ничуть не был смущен. Привыкнув проживать тысячу рублей в месяц, он даже никак не ожидал, что можно устроиться на всем готовом всего за сорок пять. . Для него это было приятное открытие. В порядочном ресторане пообедать вдвоем стоит почти столько же, а тут — и стол, и помещение.
— Я согласен, — заявил он, — комнату оставьте за мной. Угодно вам получить задаток?
Беспалов просиял.
— Позвольте, я сию минуту расписочку, — заторопился он. — Очень приятно… Какой угодно размер задатка?
Саша Николаич улыбнулся и ответил:
— Да все равно! Ну двадцать рублей. Довольно?
— Вполне! — подхватил Беспалов. — Очень приятно… На двадцать рублей…
Красавица Маня и по ближайшем, так сказать, рассмотрении, не только не потеряла, но, напротив, выигрывала. Чем больше всматривался в нее Саша Николаич, тем больше она ему нравилась. Всматривался он осторожно, уголком глаза и был уверен, что это никому не заметно.
Наняв не торгуясь комнату, он умышленно ограничился с Беспаловым деловым разговором, чтобы показать молодой девушке, что вовсе не желает навязывать ей свое знакомство.
Вручив задаток и получив расписку, Саша Николаич раскланялся, причем отвесил Мане самый изысканный поклон.
Она ему ответила простым и милым кивком головы, без всякого жеманства, так свободно, как могла это сделать только очень хорошо воспитанная девушка.
Вообще Саша Николаич должен был убедиться, что в Мане не было ничего мещанского, несмотря на всю мещанскую обстановку, окружавшую девушку.
Беспалов проводил Сашу Николаича до входной двери и даже голову высунул на улицу, а затем, вернувшись в столовую, широко расставил руки, притопнул и повернулся полным оборотом, распустив полы халата по воздуху.
— Какова штучка?! — произнес он, прищелкнув пальцами. — Всю жизнь можно сказать не везло и вдруг такой сюрприз! Теперь, — обернулся он к молодой девушке, — вам одно могу сказать, сударыня, не зевай!!
Маня взглянула на него, не подымая головы, и продолжала шить.
Беспалов снова расставил руки, но на этот раз не повернулся, а присел.
— Не желаете удостоить ответом? «И без тебя, мол, все знаю и понимаю!» Даром, что смиренный вид на себя напустили, будто шитью всецело преданы, а на самом деле все видели!
Маня наморщила брови, недовольным движением передвинула шитье на коленях и проговорила:
— Да будет вам!
— Нет-с, не будет! — подхватил Беспалов. — Сорок пять рублей в месяц, и это не торгуясь! А глазами-то, глазами-то так и косит на тебя! И я прямо говорю тебе, Маня, не зевай! Он человек, видимо, высшего круга — и манеры, и осанка, и прочее… Связи, видимо, в высших слоях… Карьера, не нам чета!.. Залетит высоко! А ты за него вовремя уцепись, чтобы он и тебя потянул, а упустишь время — потом не достанешь!
— Я одного не понимаю, — остановила его Маня, — зачем вы назвали меня воспитанницей?
Беспалов повертел пальцами у себя передо лбом.
— Потому, сударыня, что у меня игра ума и сообразительность: скажи я ему, что вы — моя дочь, да, может, он бы и внимания на нас не обратил! Потому к вашей внешности такой отец, как я, вовсе не подходит! Ну а воспитанница на воображение действует! И сейчас же сочувствие… Бедная, дескать, девушка, вероятно, страдает, а, Бог ее знает, может она и графского происхождения!
— Да ведь все это неправда!
— А вы попробуйте, проживите правдой!.. Да уж будто вы и сами такая правдивая?!
— Неправда, которая может быть легко раскрыта! — договорила Маня.
— Ну улита едет, когда-то будет! — протянул Беспалов. — А пока что двадцать рублей задатка в наличии и сорок пять рублей ежемесячно в будущем! Я полагаю, что у него и теперь должны быть средства хорошие!
— Отчего это вы полагаете? — вдруг спросил слепой из своего угла. — По-моему, он нищий!
— То есть как это нищий? — рассердился Беспалов.
— Да кто же с хорошими средствами станет сорок пять рублей в месяц за комнату платить?.. Один мизер! — проговорил он тягуче глухим голосом и снова погрузился в свои думы.
Беспалов махнул на него рукой и стал выбивать трубку о подоконник.
Глава VI
У Агапита Абрамовича Крыжицкого, господина появившегося перед Сашей Николаичем в ресторане и оставившего свою карточку, на которую тот даже не обратил внимания, собрались гости. Их было шестеро; сам хозяин был седьмой.
Казалось, явились они в довольно скромную и в всяком случае обыкновенную квартиру Крыжицкого просто для того, чтобы провести свободное время без всякой определенной цели.
Между тем это только казалось.
Хотя ни комната, служившая, по-видимому, кабинетом — так как в ней был круглый письменный стол — ни обстановка не должны были соответствовать ничему таинственному или загадочному, но на самом деле у Крыжицкого собрание вышло не совсем заурядным.
Сначала он и его гости сидели и разговаривали о совершенно незначительных вещах, как могут разговаривать только добрые приятели. Но это продолжалось до тех пор, пока к ним не присоединился восьмой, которого они, очевидно, ожидали.
Этот восьмой вошел, ответил общим поклоном на приветствие поднявшихся ему навстречу остальных и сел, не ожидая приглашения, у круглого стола, где были приготовлены бумага, чернила и очиненные перья. Он отодвинул бумагу, вынул из кармана белую кокарду и приколол ее к отвороту своего фрака.
Остальные семь сделали то же самое, только кокарды у них были иного цвета: красная, фиолетовая, синяя, голубая, зеленая, желтая, оранжевая.
У Крыжицкого была желтая.
Главным, как бы председателем, тут был не Крыжицкий, хотя собрались у него, а вот этот, с белой кокардой, пришедший позже всех.
И по росту, и по осанке он выделялся среди них: высокий, стройный, худой, он был уже не молод, насколько можно было судить по его длинным, закинутым назад вьющимся седым волосам. На его лице складками лежали морщины, и только выпуклые черные глаза блестели особенно ярким, несвойственным старости блеском.
Остальные семь человек, нацепив кокарды, особенного подобострастия перед председателем не выказали. Они остались в тех же совершенно непринужденных позах, в каких были раньше. Один даже совершенно развязно обернулся и спросил:
— Ну что, есть известия из Крыма?
Председатель отрицательно покачал головой и ответил:
— Никаких!
— Да что она там, забыла о нас, что ли?
— Экий ты… — стал возражать Крыжицкий, — разве близок свет Крым?! Пока оттуда придет что-нибудь!
— Ну а что этот молодой человек? — обратился к нему председатель.
— Николаев? — переспросил Крыжицкий.
— Да.
— Еще не являлся. Моей визитной карточки тогда, в ресторане, он так и не тронул на столе и даже не прочел моего адреса.
— Надо было все-таки дать ему знать; нельзя ни в коем случае упустить его!
— Я взял его на себя, — успокоил Крыжицкий, — так уж и сделаю все, что нужно. Надо дать ему время почувствовать свое новое положение.
— А где он теперь?
— Нанял комнату у одного чиновника и переехал туда.
— Ну так ты следи за ним, — сказал председатель и, сочтя разговор о молодом человеке законченным, достал из кармана довольно увесистый кошелек и сказал:
— Получена ассигновка из Франции!
Лица у присутствующих посветлели. Один Крыжицкий совершенно равнодушно глядел на то, как председатель раздвигал кольца кошелька и доставал оттуда золотые монеты, блестевшие при свете яркой масляной лампы.
Председатель разложил монеты на семь равных стопок и показал на них: получайте, дескать.
— Надо отдать справедливость, — заметил член этой компании с голубой кокардой, — счет в Париже ведут добросовестно!
