1991-го.
Томми в очередной раз решил раздвинуть границы дозволенного.
Я протёр заспанные глаза и посмотрел на висевшие на стене часы в виде спидометра. Светящиеся в темноте стрелки показывали два часа ночи. Я слышал, что в коридоре раздаётся какой-то шум. Казалось, будто кто-то плачет.
Где был Томми?
Я внимательно оглядел темные углы моей комнаты, чтобы удостовериться, что он не стоит где-то там, наблюдая за тем, как я сплю. Когда я убедился, что его здесь нет, я откинул одеяло и слез с кровати. Я подошёл на цыпочках к двери и выглянул в темный коридор.
Было видно, что кто-то сидит на полу у закрытой двери в комнату моей сестры. Человек. Я вгляделся во тьму и понял, что это мой отец. Он сидел, прижавшись спиной к стене, закрыв лицо руками и рыдая.
— Пап? — прошептал я.
Отец поднял голову и жестом показал мне вернуться в комнату.
Я застыл. Мои глаза понемногу привыкали ко мраку, и я увидел, что лицо моего отца залито кровью.
— Иди в кровать, Мэтт, пожалуйста, — с надрывом в голосе сказал он мне.
Я сделал неуверенный шаг в его сторону.
— Пап, что у тебя с лицом? Что случилось? Это Томми сделал?
Глаза моего отца расширились от страха, и он прижал палец к губам.
— Нет-нет, ты что! Не говори таких глупостей. Томми… Он с нами, чтобы помочь нам быть хорошей семьей.
Я подошёл к отцу и замер, оказавшись у двери в комнату сестры. Изнутри доносились приглушенные стоны. Мне стало страшно.
— Пап… — прошептал я, указывая на дверь. — Что случилось со Стеф?
Мой отец вытер кровь с губ. Его глаза снова наполнились слезами:
— Подойди ко мне, Мэтт.
Я сел к нему, и он обнял меня одной рукой. В этот миг что-то громко ударилось в стену в комнате моей сестры. Я подскочил, но отец прижал меня к себе. Я чувствовал, как его слёзы капают мне на голову, и понимал, как унизительно он себя чувствует.
— Томми там, внутри, да? — тихо спросил я.
Мой отец шмыгнул носом.
— Да, сынок.
Я поднял голову, и мой взгляд уткнулся в его разбитое лицо.
— Что ты натворил, папа?
Отец попробовал улыбнуться, но лицо его не послушалось:
— Он… хотел сделать с твоей сестрой кое-что, что мне не понравилось. Я сказал ему, что не позволю.
Пока он говорил, я вдруг понял, что из родительской спальни раздаются всхлипывания моей матери. Папа взял меня за подбородок и сказал:
— Мы не можем отказывать Томми, понимаешь? Запомни это.
Моя сестра закричала в спальне, и её пронзительный визг потряс меня до глубины души. В страхе я сжал руку отца.
— Почему он здесь? — тихо спросил я. — Почему он не может просто уйти?
Отец помолчал секунду, а потом прошептал мне прямо в ухо:
— Послушай меня, Мэтт. Это очень важно. Когда станешь взрослым, не заводи детей. Он следует за теми, у кого есть дети.
Я сжался в объятиях отца, услышав, как в спальне сестры раздался такой звук, будто что-то протащили по полу к противоположной стене комнаты.
Отец стиснул зубы, и слезы вновь полились из его глаз.
— Мы не знаем, кто он такой или что он такое. Он пришёл в наш город, когда мы были детьми, маленькими, как вы со Стефани. Мы с твоей мамой жили в двух домах друг от друга. Томми заразил нашу улицу. Я не знаю, как. Он был… повсюду… всё время. Он был у меня в доме, но в то же время и в доме на противоположной стороне улицы. И в доме твоей мамы… Везде одновременно. Я не знаю, чего ему нужно. Не знаю, какую цель он преследует. Он просто появился в один момент. Просто пришёл и не собирался уходить. Бог свидетель — мой отец сделал всё, что мог…
— Так вот как дедушка умер? — перебил его я. Я никогда не спрашивал про деда. Просто знал, что он погиб задолго до моего рождения.
Отец кивнул:
— Да, Мэтт. Томми… Томми решил проучить его. Томми решил проучить всю нашу улицу. И даже… даже после этого…
— Почему ты не можешь просто… убить его? — я прошептал так тихо, как мог.
Отец поднес свои губы еще ближе к моему уху. Его голос был едва различим.
— Мы пробовали. Что мы только не делали. Мы застрелили его, мы его резали, мы даже сожгли его. Но это не помогло. Он всё равно возвращался и снова стучал к нам в дверь. И кому-то приходилось платить. Если мы не соблюдаем его правила… кто-то… всегда платит. Томми был нашей тайной. Он был нашим невидимым монстром, которого мы скрывали от всего мира. Смерти людей прикрывались. Все держали язык за зубами, потому что мы знали, что если кто-то проболтается, Томми сделает что-то реально плохое со всеми, кого он выберет для своего наказания.
Я пытался переварить это всё, насколько восьмилетний ребёнок вообще мог подобное осознать. Единственное, что я смог спросить:
— Когда он уйдет?
Мой отец поцеловал меня в лоб и ответил:
— Ещё три года.
Дверь спальни вдруг распахнулась, и мой отец подскочил, отпустив меня. Томми стоял в темноте перед нами. Как всегда, на его лице не было ни единого изъяна, кроме того, что в этот раз он тяжело дышал. Его пластиковое лицо с сияющими в темноте синими глазами напугало меня ещё больше.
Томми указал большим пальцем за спину, в глубину спальни:
— Сегодня она будет дрыхнуть как убитая.
СЕНТЯБРЬ, 1993
Нам оставался один год. Всего лишь год. Я уже буквально видел отчаяние в глазах родителей, которым казалось, что листы календаря переворачиваются слишком медленно. Мы уже почти прошли этот кошмар до конца.
Я часто думал о том, что отец рассказал мне той жуткой ночью в коридоре. Я размышлял о том, что он сам, должно быть, пережил, когда был ребёнком. Что ему пришлось выдержать?
Я думал, что же такого должно было произойти, что Томми убил моего деда. Только после того разговора я осознал, что несмотря на все жуткие вещи, которые Томми делал, именно раболепное подчинение моего отца позволяло нам остаться в живых. Его молчание держало гнев Томми в узде.
Вспоминая это сейчас, я просто не могу представить, какие мучения мой отец выдержал в те пять лет.
Стефани стала тихой после той ночи в марте. Я заметил, как её харизматичная личность угасает, и внезапно она превращается в неулыбчивого, молчаливого ребенка. Думаю, она не до конца осознала, что с ней
