«Туарег» загнали в гараж, и Бауржан при гостях показал мне свой кулачишко: «Если хоть один комар сядет на эту машину – это будет последний день твоей жизни. Ты понял, обормот?» Маленький пузатенький шеф своими угрозами даже вызвал улыбку на лице Чингиза.
Банкет по случаю приезда важного гостя проходил на свежем воздухе. За столом сидели только шеф и гость. Телохраниели уныло слонялись по двору. Мы с женой и старшей дочкой шефа изображали обслуживающий персонал и носились туда-сюда со всякой посудой. Жратвы разнообразной было море, выпивки всякой – тоже хоть залейся. Это Бауржан колотил понты перед Чингизом – в потверждение своих слов, что у него все есть, просто поработать хочется. Но я-то знал, что все угощение покупалось на деньги, которые шеф еле выпросил у своих знакомых под людоедские проценты.
А тут оказалось, что Чингиз вообще не пьет ни водки, ни коньяка, ни вина, ни пива. Чай, кумыс, айран – вот были его напитки. Пришлось и Бауржану сделать вид, что бухло его тоже мало интересует, и что оно приготовлено специально для гостя.
Меня в этом банкете больше всего интересовал я сам. Исходя из лозунга дяденьки Мичурина – «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача» – я тихо-мирно в процессе беготни притырил в своем тайнике несколько больших кусков копченой конины и четыре бутылки водки. (Потом жена шефа Альфия обнаружила недостачу, и в кочегарке провели тщательный обыск. Но вещдоков не нашли, сам я был трезвый, и кониной от меня не пахло. Поэтому Бауржан плюнул и сказал: «Значит, это Чингизовы мордовороты сп… ли». )
Короче, выдал Чингиз деньги на покупку зерна Бауржану. И предупредил, чтобы отдача была в условленный день. Бауржан пучил свои честнейшие глаза, он был готов на Коране поклясться – типа, век свободы не видать, все будет чики-чики. Уехал Чингиз со своими быками на «Туареге» восвояси.
А дальше… дальше начались сплошные геморрои. Зерно-то Бауржан купил – как и говорил, по семьдесят пять долларов. Тысячу тонн. Но, когда продажная цена была девяноста, он всем отказывал. Ходил у меня по кочегарке, хитро ухмылялся: «Я подожду. Через пару недель, как обычно, цена дойдет до сотни за тонну. Вот тогда я и спихну все. На х…я бы я пахал за пятерку с тонны!»
Доухмылялся. Год на год не приходится. Дождался Бауржан, что цена съехала до семидесяти долларов за тонну. Урожайный был год. И уже подкрадывался день, когда надо было рассчитываться с Чингизом.
И залег мой шеф на дно. В том смысле, что машину свою поставил за домом, а сам позакрывал все двери и сидел безвылазно внутри. Со мной был проведен жестко-истерический инструктаж – типа, кто бы ни спросил, отвечать, что к Бауржану приехали какие-то люди, мне незнакомые, и они все вместе уехали. А дома никого нет. На что рассчитывал шеф своими захоронками – я понять не мог. Да меня это особо и не интересовало. До поры до времени.
Как-то поутру я услышал – кто-то бибикает у ворот. Вышел, а там – вот те здрасте. Чингиз собственной персоной. И три его быка. Чингиз улыбнулся мне: «Здорово, командир! Где шеф твой?» В соответствии с полученными инструкциями я пожал плечами: «Я бы и сам хотел это знать. Три дня, как все укатили неизвестно куда. Мне ничего не сказали. А я уже последний хрен без соли доедаю». Чингиз пристально на меня посмотрел, помотал головой и достал из бумажника тысячу тенге: «На, подкормись». Чтобы не выходить из роли, я рассыпался в благодарностях и взял деньги. Но на душе сразу стало муторно.
А один из телохранителей подошел к Чингизу: «Босс, что-то мне все это не нравится. Давай, мы в дом по-тихому зайдем? Глянем, что и как…» Чингиз подумал: «Валяйте. Только аккуратно все. Я через часок вернусь». Сел один в машину и уехал.
Тут я малость растерялся. Вставать грудью на защиту входной двери не имело никакого смысла – уж больно здоровы были ребята. Был бы в доме один Бауржан – я бы плюнул на все, да и встал бы по-быстрому на лыжи. Но там же были и жена его, и две дочки. А я по Москве помнил, что есть такие быки, которым по барабану, кого бить по голове.
Заступил я им дорогу и начал нести какую-то ахинею про свою материальную ответственность, про сигнализацию и про обрез под матрасом. Увернуться я не успел.
А очнулся – я лежу в выкопанной своими руками яме в гараже, и меня шустро засыпают глиной. В принципе, с самого начала моей бродяжки я смерти не боялся. В смысле, всегда был готов крякнуть. Но такой способ – я извиняюсь. Уж очень… неуютный. Приподнял голову – и тут же получил по ней лопатой.
Второй раз я очнулся уже засыпанный. Глина была комковатая, поэтому дышать пока было чем. Потом я услышал глухие невнятные крики, и меня выкопали обратно. Как я понял, Чингиз вернулся раньше времени, увидел всю эту херню и рассердился. Когда меня вытащили на свет Божий, я сразу заметил, что у двух быков вдрызг разбиты носы, а у третьего нижняя челюсть смотрела куда-то в сторону.
Чингиз отвел меня в сторону: «Напугался? Перестарались ребята. Но скажи ты мне – чем тебе так уж дорог этот Бауржан, что ты даже умереть за него готов?» Я выплюнул кусок глины: «Вот уж совсем я не готов. Просто привык – взялся что-то делать – так делай. Откуда ж мне было знать, что все вот эдак повернется». Покопался в кармане и протянул Чингизу тысячную купюру, которую он мне дал. А Чингиз отиахнулся: «Брось. Это не Иудины сребреники. Я и без тебя знаю, что этот хмырь дома. Когда подъезжал – видел, что шторы двигались. И вот ведь падла какая! Тебя тут убивают, а он хрен вышел. Главное – своя шкура. А на остальных ему насрать». Он опять махнул рукой: «Ладно. Передай своему идиоту, чтобы завтра в десять утра был у меня со всеми бумагами на зерно. Иначе я эту его хавиру вместе с ним и семьей из гранатометов в пыль разнесу. Он меня знает. А ты – вали отсюда. Найди себе хозяина поприличнее».
Ближе к ночи я постучал в окно. Оно открылось и высунулся Бауржан: «Ну че, свалили? Че он говорил?» Я все передал в подробностях. Шеф набычился: «Да гандон он штопаный! Я молдаванам свистну – они ему такие гранатометы устроют! До х…я этот Чингиз про себя думает! Ладно, Боря. Держись настороже, они ведь могут ночью и вернуться». Вот тут-то я и сообщил своему… бывшему шефу пренеприятнейшее известие – типа, ухожу я. Не нравится мне, когда меня живьем закапывают, а шеф из-за шторки подслушивает. Бауржан завопил: «Да это они тебя на понт брали! Напугать хотели! А я и не слышал ничего, я спал в это время! Неужели ты окажешься такой сукой, Боря? Бросаешь в трудный момент!»
Смотрел я на него, смотрел. Молча повернулся и ушел. Если у человека вместо совести хрен на лбу вырос – ему бесполезно что-то объяснять. А вслед мне неслись крики: «Я тебя все равно найду и кишки выпущу!»
Водка, лыжи и смысл жизни
Водка – десять бутылок. Консервы «Килька в томате» – пятнадцать банок. Хлеб – три бубона. Чай «Ассам» – две большие пачки. Пантюшки (в смысле, конфеты) «Клюква» – полкило. Сигареты «Полет» – десять пачек. И – это все. Все, что я смог купить на те деньги, которые получил за сооружение печки на пять колодцев с выводом трубы через потолок и крышу. Сумма, конечно, смешная за такую печь, но – спасибо и на этом.
Бывали, и не раз, случаи, когда мне наливали стакан разбавленного спирта и говорили: «А теперь, бичара, вали отсюда, пока целый…» Бродягу без документов любой обидеть может. А ведь… и под драным ментовским бушлатом может биться благородное сердце…
Ладно. Я уложил покупки в мешок, распрощался с Гулькой-продавщицей, еще раз поздравил ее с Новым наступающим и пошкандыбал домой.
Дом мой представлял из себя пристройку к здоровенному курятнику-крольчатнику (который тоже я строил). Хозяин разрешил мне тут перезимовать с условием, что я буду убираться в сарае и топить печку. В принципе, куры-кролики и без печки обычно зимуют. Тем более что сарай был из самана – теплый. Но хозяина бедным назвать никак нельзя было, так что лишняя машина угля – это для него была мелочь. Зато, как он говорил: «Морозы у нас за сорок, потому не хочу я дергаться. Я их лучше съем, чем они в сосульки превратятся».
Свет у меня в пристройке был – я сам приладил скрытую петлю в месте крепления счетчика. Поэтому у меня постоянно работала здоровенная самодельная электроплитка – диаметром с полметра. Пристройка была небольшая, в ней помещались топчан и иаленький столик. И еще оставалось полметра квадратного для прогулок. Поэтому плитки вполне хватало для обогрева в любую погоду. По крайней мере, спал я без бушлата.
Наконец, добрался я до места назначения. По дорожке прошел до сарая, кстати, уборка снега тоже на мне была. Зажег в пристройке свет, скинул бушлат и стал разгружаться. От щедрот хозяин мне отдал старенький телевизор. Я его сразу включил – под музыку оно как-то веселее.
