В подъезде теперь живут только Танька и Милка.
Танька живет в нашей квартире, куда ее Славик привел после свадьбы. А Милка переехала в свою из двухкомнатной на втором этаже.
Ее родители, выйдя на пенсию, возжелали жить на лоне природы. Они нашли полдома в Кратове — со всеми удобствами и садом-огородом. Всех прикопленных денег не хватало. Тогда они согласились обменяться с одной семьей, тоже из нашей деревни, в которой появился еще один ребенок. Разницы между стоимостью двухкомнатной и однокомнатной квартир как раз и хватило, и Милкины родители уже лет пятнадцать наслаждаются природой, а она — свободой и одиночеством.
Милка — единственная из нас, у кого есть и папа, и мама. У Лидуни и Ларисы живы мамы, у Таньки — отец. У меня нет родителей очень давно.
Видимо, поэтому всякий раз, когда меня по-настоящему прижмет, я иду к девчонкам. Как сейчас.
И снова раздается дверной звонок. Мы уже изрядно выпили и наплакались и теперь, скорее улегшись, чем усевшись кто где, ведем неторопливую согласную беседу обо всем на свете.
Танька чертыхается, нашаривает тапочки и, приволакивая отсиженную ногу, тащится открывать.
Разглядев визитера, весело кричит:
— Ленка, иди посмотри, кто пришел!
В дверном проеме зависла внушительная, до боли знакомая фигура. Юра.
— Ну, заходи, — обреченно роняю я.
— Кто там? — кричит Милка из комнаты.
— Телохранитель, — веселится Танька, — нашел-таки!
Милка образовалась в прихожей. Она кажется абсолютно трезвой, только глаза шало блестят да у прически эдакий особо залихватский вид.
— Юрочка! — пропела она. — Ты очень хреновый работник. От тебя охраняемое тело сбежало.
— Не уберег, — сокрушенно подтверждает Танька. — Накажут.
Мрачное лицо парня залилось краской, он ало сверкнул звероватыми глазами.
— Собирайтесь, Елена Сергеевна.
Я киваю:
— Сейчас, Юра. Только попрощаюсь.
На кухне отдаю Таньке деньги, которые она потратила на стол.
— Ты как? Ничего? — спрашивает Танька, убирая деньги. Она подает мне стакан ледяного кваса.
— Ничего. Лучше, чем утром.
— — Это потому, что поплакала.
— Наверное.
Квас кисло-сладкий, ядреный, от него ломит зубы.
— Ух!
Девчонки остаются у Таньки. За Лидуней и Ларисой после работы приедут мужья, и они посидят все вместе.
Мы долго целуемся под подозрительным взглядом Юры, и я с огромной неохотой покидаю своих подруг.
* * *
С Юрой за правым плечом выхожу из полутемного подъезда и щурюсь от яркого солнечного света.
На улице самое начало того длительного периода времени, когда летний день переходит в вечер.
Моя машина припаркована тут же, у самого подъезда.
«Шестисотый» «мерседес» с затемненными стеклами почтительно рассматривает стайка разновозрастных аборигенов. Со многими из них я знакома, поэтому отвешиваю общий поклон.
Раздается приветливое разноголосое «здрасьте».
Мое появление в широченном байковом халате и тапочках видимого удивления не вызывает.
Похоже, народ решил, что у богатых свои причуды.
Устроившись на заднем сиденье, я занялась ревизией своего организма, точнее, его физического и душевного состояния, сильно этим увлеклась и не сразу заметила, что время поездки по меньшей мере втрое превышает необходимое, чтобы добраться до моего дома.
— Куда мы едем? — машинально спрашиваю я и тут же соображаю:
— В «домушку»?
Юра кивает. Ага, значит, он везет меня в особняк своего хозяина, любовно именуемый «домушкой».
— Это Константин Владимирович догадался, где меня искать?
Кивок.
— И «мере» взять велел тоже он?
Кивок.
Я привыкла к подобной форме общения и не раздражаюсь. Большинство наших диалогов выглядит именно так: я задаю вопрос, кивок — «да», движение плеча — «не знаю», движение головы — «нет».
Так! Похоже, кормилец здорово разозлился. Прислал за мной ненавистный «мере», велел везти в «домушку». Небось и Юру взгрел, вон парень какой смурной. Жаль, конечно, безвинно пострадавшего, но другого выхода у меня не было.
Машина остановилась, и Юра не успел заглушить мотор, как дверца, к которой я прижималась плечом, резко распахивается, и я, потеряв опору, лечу наружу, покорно готовясь к встрече с асфальтом.
Все обошлось. В последний момент я ощущаю резкий рывок и оказываюсь стоящей на ногах и прижатой к широкой мускулистой груди.
Мужчина в спортивном костюме разжал державшие меня руки и, не глядя на меня, направился к крыльцу двухэтажного кирпичного строения с башенкой, балкончиками, балясинами, колоннами и прочими прибамбасами, то есть к «домушке».
Я, испытывая легкое головокружение, плетусь за ним, понимая, что сейчас получу по первое число, поскольку волнение спортивного мужчины достигло такой степени накала, что вынесло его навстречу моей машине, и это мне дорого обойдется.
Проходя мимо придерживающего дверь мужчины, я ощущаю силу, излучаемую его невысокой накачанной фигурой, и робко взглядываю ему в глаза. Глаза оказываются ярко-синими и выражают смешанную гамму чувств. Мне удается выделить брезгливость, негодование и обожание.
Чувства легко расшифровываются, и я успокаиваюсь. Брезгливость относится к моему халатно-нетрезвому виду, негодование вызвано моим побегом, ну а обожание — это именно то чувство, которое неизменно испытывает ко мне мой муж.
Итак, мой муж Константин Владимирович Скоробогатов (фамилия так подходит ему, что похожа на прозвище) пропустил меня в дом и набрал в грудь воздуха, чтобы начать разнос.
— Не сегодня. Костя, — говорю я, и он выпускает воздух, согласно кивая. Он вообще-то человек скорее спокойный и ругается не ради удовольствия, а для поддержания дисциплины.
— Мне бы ванну. И пошли Юру за одеждой для меня. Пусть возьмет черный пакет в шкафу и обязательно обувную коробку номер восемь. И пожалуйста, не волнуйся. Я помню о приеме и, поскольку дело есть дело, к девяти буду готова.
Костя смотрит на меня, и на его лице и в потемневших глазах не осталось ничего, кроме любви и сострадания. Он что-то виновато бормочет о том, как важно мое присутствие на сегодняшнем мероприятии.
По всему видно, что ему хочется обнять меня, но я его не поощрила, и он не осмелился.
Я лежу в ванне, согреваюсь в горячей душистой пене и слушаю, как мой муж топчется под дверью. Я не была бы против, если бы он вошел, но не могу заставить себя позвать его, а он не может заставить себя толкнуть незапертую дверь ванной без моего зова.
Так уж сложились наши отношения.
* * *
К девяти часам, когда я вхожу в зал, где происходит прием, большинство гостей уже съехались, а часть из них уже и попила-поела. Мелькнуло несколько знакомых лиц: звезда экрана, эстрадная дива, пара-тройка заштатных халявщиков, кое-кто из бомонда, депутат Госдумы, советник президента и толпа «новых русских», мужчин и женщин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
