В своих родных краях мне никогда не удавалось наблюдать такое большое количество звёзд. Если долго смотреть на ночное небо, то начинало казаться, что достаточно вытянуть руку и можно будет потрогать этот искрящийся бархат… А возможно тебя попросту затянет в эту переливающуюся мужеством холодных бликов черноту…
Воздух был заполнен стрёкотом ночных насекомых и приглушенными голосами караванщиков. Я поправил дробовик, лежащий на коленях, и поставил свою плошку на сухую траву рядом с кошмой.
Очередной порыв ветерка заставил трепетать огонек нашего костра, горящего в небольшом углублении, вырытом в земле. Я дотянулся до кучки дров и подкинул в огонь пару небольших обломков стволов переродившегося кустарника.
– Тебе на смену когда? – спросил Столяров, допивая через край шурпу из своей плошки.
– Через три часа, – ответил я отправляя в рот кусочек вяленой говядины из своих личных запасов.
Не смотря на то, что Уджаев предоставлял, как и было оговорено контрактом, двух разовое питание, я всё равно предпочитал иметь свой небольшой запас. Во-первых, всегда можно было перекусить в течение дня, а во-вторых, бешбармак был очень жирным. И я достаточно давно занимался охраной караванов, чтобы понимать, что приучать себя к новому пищевому рациону, всегда стоит постепенно, что бы избежать вех возможных печальных последствий.
Баранину из своей порции я съел уже давно, изрядно разбавив её ржаным хлебом, а вот тесто и жирную шурпу смог осилить только до половины. Конечно, мне давно следовало лечь спать, но у меня никак не выходил из головы это загадочный старик Игорь.
Весь остаток пути до вечерней остановки он провел в телеге Уджаева. Пока мы занимались постановкой каравана на ночлег, его не было видно. И уже когда солнце опустилось за горизонт я, проходя мимо юрты Анарбека, чтобы пополнить собственную флягу, заметил, что старика пригласили за достархан, как почётного гостя.
И вот через пару часов Игорь Коновальцев пришёл к нашему костру. Усевшись на толстый кусок кошмы и, положив рядом свою палку-посох, он поднял ворот своего плаща. Потом посильнее надвинул шляпу на глаза, и, подперев спину рюкзаком, долго смотрел на колышущиеся языки пламени.
От предложенной мной говядины, он вежливо отказался, сославшись на то, что я молодой и мне силы нужнее. Илья никак не прореагировал на его появление, лишь поинтересовался, почему старик не остался на ночлег в юрте Анарбека. На что Игорь отшутился, что там слишком душно, а он больше привык к свежему воздуху.
Впрочем, лично я был уверен, что ему просто надоело наблюдать вечно раздраженное лицо логиста, который обычно в это время делал каждодневный отчёт о состоянии каравана и расходе ресурсов.
Понимая, что я всё равно не усну, пока не поговорю с этим одиноким путником, я поправил накинутую на плечи камуфляжную куртку и начал разговор.
– Выходит, вы Великую Катастрофу застали?
Обращение «Вы» прозвучало как-то неловко и сильно разрушило гармонию окружающей степной ночи. Но ничего не поделаешь, мы уже один раз утратили уважение к себе подобным и произошли непоправимые изменения…
От звука моего голоса старик вынырнул из своих мыслей, и, слегка приподняв шляпу, ответил:
– Да.
Теперь его голос звучал не таким усталым и хриплым. Утолив жажду и чувство голода, путник буквально физически окреп. Когда он сидел или шёл по лагерю, определить его возраст было достаточно проблематично. Разве что годы всё равно брали своё, и их уже было невозможно скрыть, когда он садился или вставал, опираясь на свою палку.
– Расскажите, как это было?
Старик Игорь хмыкнул и посмотрел на меня.
– Тебе твои родители или бабушки с дедушками не рассказывали?
– Мои родители ещё не родились, когда это произошло, а бабушки и дедушки погибли, когда я был слишком мал, – ответил я, откусывая кусочек говядины. – Немного знаю, конечно, с чужих слов, картины художников видел. Но всё равно интересно же от живого очевидца услышать.
– Ну, это да, живой рассказ всегда интереснее, – согласно кивнул старик.
– Это смотря кто рассказывает, – заключил Столяров, который вообще обычно молчал. Из этого я сделал вывод, что ему тоже интересно услышать, что расскажет Коновальцев.
– Я был совсем мальчиком. Семь лет мне было, – начал Игорь немного поёрзав на своей кошме. – Если честно, мало что с этого возраста помню, чтобы вот так чётко в деталях. А это… Стоит глаза закрыть и также ясно вижу, как вот вас сейчас. Будто выжгло в мозгу эту картину…
Это было вечером. Большой город, много домов. Солнце отражается в стеклах таким мягким жёлтым светом. Мы с пацанами в войнушку играем, между гаражей бегаем… Смеёмся, спорим, кто кого «убил»… И тут, как сейчас помню, я около песочницы останавливаюсь, и смотрю – тени исчезают… Солнце гаснет, словно кто-то свет в комнате медленно убавляет. Мы с пацанами замерли, все на небо смотрим, а оно как какой-то рябью серой покрывается.
Жизнь замерла в одну минуту. Машины останавливаться начали, люди в окна повысовывались, а мы стоим, смотрим на небо и не понимаем, что это. За минуту стемнело, будто ночь настала. Даже фонари, которые были со светочувствительными датчиками, сработали и загорелись.
Люди кругом стоят, кто смеется, кто нервничает, а кто недоуменно говорит «Затмение что ли?». А потом такой грохот раздался! И самая настоящая трещина по всему небу, как молния! Как сейчас её вижу, ярко-оранжевая, будто весь мир кто-то разломить на две половинки пытался!
А грохот такой сильный был, что стекла начали лопаться. Я за уши схватился и на землю упал. Все кругом кричат, бегут, запинаются друг о друга, машины сталкиваются. А эта трещина, ну действительно как молния самая настоящая, только больше в тысячи раз, от одной стороны горизонта до другой, мечется по всему небу! То так проскользнет то так. И вспышки таки яркие… Грохот, земля затряслась, а потом как ударная волна откуда-то сверху начала опускаться. Темные такие облака… Не знаю, что это было. То ли пыль, то ли частицы какие-то космические, не знаю. Но самые настоящие облака… Опускаются прямо сверху на город. Куда голову не поверни – везде в просвет крыш видно как они стремительно приближаются.
Ох и страшно же мне стало… Я закричал, заплакал… На ноги вскочил и домой побежал, к маме… Будто она помочь могла…
Старик Игорь тяжело вздохнул и почесал пальцами морщинистую щеку.
– Дети же жизни ещё не знают… – задумчиво продолжил он. – Вот мы только что играли в войнушку, доказывали, кто кого «убил», всё было веселой игрой и неправдой. И вот уже я, забыв про друзей, про всё на свете, скорее бегу к маме… Потому что мама остановит любое зло, мама защитит…
Успел я только в подъезд заскочить, как эти облака черные на землю опустились, словно пыльная буря, только страшнее раз в сто… Такой рев стоял на улице, что собственного крика неслышно было. Ветер со свистом в подъезд врывался. Дверь железную с петель сорвало… И повсюду эти частицы черные… Сквозь них ещё, поначалу, вспышки от трещины этой пробивались, а потом наступила мгла. Самая настоящая, как в безлунную облачную ночь бывает… Когда руку вытянешь, а руки не видно…
Я запнулся о ступеньки, упал. Не вижу ничего, но реву… и вверх по ступенькам ползу. Вокруг гул этот, рёв, и страх. Такой страх, что аж кишки выворачивает. Вот тогда я видимо его на всю жизнь и натерпелся… Никогда больше ничего так сильно не боялся…
Коновальцев замолчал. Все его слова буквально оживали в моей голове. И хоть я никогда не видел городов до Великой Катастрофы, но под воздействием его рассказа, у меня начало складываться представление, как это всё могло быть. На какое-то мгновение, мне даже самому показалось, что это вовсе не семилетней Игорь бежит домой к маме, а я сам спасаюсь от чего-то страшного и непостижимого.
– А что потом? – осторожно нарушил я воцарившуюся тишину.
– А потом… – Игорь хмыкнул. – Потом я сознание потерял. А когда очнулся, мир стал уже таким, как сейчас…
– А что с людьми стало? – спросил Столяров, подкидывая в огонь ещё пару веточек.
– Погибли все. Кругом, куда не посмотри. Лежали как черные манекены жирной сажей натертые. Поблескивали. У меня дома никого живого не было. Я даже кота почерневшего в углу под столом потом нашёл, куда он, видимо, со страха забиться успел. Со всех наших девятиэтажек человек пять уцелело. Неизвестно почему.
– Я слышал, что так Земля от зла очистилась, – заметил я, чтобы поддержать интерес старика Игоря продолжать рассказ. – Что погибли только те, кто того заслуживал.
Коновальцев откинулся на рюкзак и добродушно засмеялся, обнажая ряд вполне ещё крепких зубов. Я тоже улыбнулся и выжидающе на него посмотрел.
– Глупости это всё, – отмахнулся он. – Вот чем мои друзья, мальчишки по пять-восемь лет, успели смерти заслужить? А родители мои? Всё это ерунда. Просто потом уцелевшим надо было найти хоть какой-то смысл в всём произошедшем… Вот такой и придумали. А те, кто мог хоть немного это объяснить, ну, учёные разные, попросту этот день не пережили.
