Командир сам подходит к клапанам станции погружения и всплытия. Минуту помедлив, рывком поворачивает маховик сразу на несколько оборотов. Над головой теперь не шипение, не свист, а рев, от которого мы невольно приседаем.
Лодка качнулась. Палуба давит нам на подошвы.
— Пошла! — орем во весь голос.
Стрелка глубиномера движется все быстрее. Нас не смущает, что всплываем с большим дифферентом. Лишь бы вырваться из пучины, а там все выправим!
Внезапно мы валимся с ног, падаем друг на друга. Ничего, это просто качка! Командир взбирается по скоб-трапу, отдраивает рубочный люк. Из шахты на нас низвергается водопад, а вместе с ним холодный ветер. Какой он чудесный — соленый, душистый. Мы хмелеем от него, обнимаемся, хохочем. Надсадно гудят вентиляторы: пусть ветер гуляет во всех отсеках!
Вслед за командиром на мостик поднимаются штурман, сигнальщик и я. Хотя что мне там делать? Ведь руль закреплен неподвижно.
А море бушует, швыряет пеной в лицо. Лодку бросает неистово.
Запущены дизели. Еще сильнее ударил ветер.
— Штурман, курс! — требует командир.
Лейтенант мнется.
— Компасы не работают, — напоминает он.
— По звездам! — сердито торопит командир.
Штурман, запрокинув лицо, смотрит в небо. Хорошо, что оно чистое, все звезды наперечет.
— Мошкин, — говорит мне лейтенант, — становитесь вот сюда. — Он подводит меня к рубочному люку. — Видите на хвосте Малой Медведицы вон ту звездочку, поярче? Это Полярная звезда. Старайтесь, чтобы она приходилась над левым срезом козырька рубки. Понятно?
Чего уж тут не понять?! Но как повернуть на эту звезду, если руля нет?
— Теперь у нас руль — дизеля, — говорит командир. — Куда нам повернуть — вправо? Значит, командуйте… — Он наклонился над открытым люком: — Правый убавь!
— Правый убавь! — эхом откликается внизу вахтенный центрального поста, репетуя команду мотористам.
Черный угол козырька рубки гуляет по небу. Но примечаю: звезда подплывает к нему справа. Вот она минуту колеблется на месте.
— Оба полный! — кричу во весь голос.
— Молодец! — хвалит командир. — Так держать!
И пошло. Смотрю в небо — и, кроме звезд, прыгающих и танцующих над рубкой, нет для меня ничего на свете. Только и знаю, что временами кричу вниз:
— Левый убавь!.. Оба полный!.. Правый убавь!
Слышу, трюмные полезли в надстройку. Выползли мокрые с ног до головы. Докладывают командиру, что пробит трубопровод, потому воздух и не доходил до балластных цистерн. Снова трюмные полезли в грохочущий водоворот— ставить бугель на поврежденную трубу. Значит, сможем и погружаться, и всплывать.
Комендор с добровольными помощниками работает у носовой пушки. Их накрывает волной. У орудия заело замок. Долго не поддается, но наконец открылся: догадываюсь об этом по торжествующему гоготу, который несется из темноты. Хотя и не очень могучее, но оружие у нас есть!
Бывает с солдатом: изранен, изломан весь, но дайте ему передышку — и он встанет и снова будет наводить страх на врага. Так и корабль: как бы ни был истерзан — воспрянет, лишь бы люди на нем были настоящие.
Пришел старшина Хмара:
— Сменяться тебе пора.
Нет, никому не уступлю я своей вахты. Остаюсь на мостике. Чертыхнулся Хмара, но настаивать не стал.
Кок принес еду. Я с аппетитом стоя хлебал сладко-соленую бурду, и растроганный кок чуть не плакал, слушая торопливый звон ложки о дно миски.
Море ревет и грохочет. Штурман измерил силу ветра: десять баллов. Бушуй, родное! Ты всегда было нашим союзником. Загони катера подальше в бухты, открой нам дорогу!
Лодка, то ныряя, то взлетая, мчится по волнам. Мы держим путь по фарватеру среди минных полей. В другое время не рискнули бы идти здесь в надводном положении. А теперь идем: в такой шторм фашисты в море не сунутся.
Мотористы выжимают из двигателей все, что они могут дать. Мы движемся в десять раз быстрее, чем раньше, когда пробивались на позицию: ведь тогда мы ползли под водой самым тихим ходом.
Утром, когда померкли звезды, мы увидели вдали скалистый остров. Лавенсари! Мы почти дома. Тогда-то вылез на мостик штурманский электрик Фролов. Не узнать нашего красавца. Щеки втянулись, заросли рыжей щетиной. Растрепанный и очумелый, выскочил он из люка.
— Гирокомпас работает!
Уши заложило от его крика. Тронулся, похоже. Кому нужен теперь его компас!
А командир горячо жмет ему руку:
— Благодарю, товарищ Фролов! Вы отличный мастер!
И я позавидовал парню. У меня, наверно, не хватило бы упорства столько канителиться с путаницей проводов и колесиков. На это способен только наш Фролов.
…Мы дома. Четырежды ухает наша носовая пушка. Слушай, страна: мы вернулись с победой!
Мы стоим на помятой, искореженной палубе нашего корабля. Похудевшие, грязные, в порванной одежде. Но нет людей счастливее нас. И я ни на какие блага на свете не променяю своего места в шеренге товарищей на заржавевшей, разбитой палубе.
Через месяц-полтора вместе с рабочими мы отремонтируем корабль, и нам снова скажут на прощание:
— Возвращайтесь с победой!..
И мы опять выйдем в море. Навстречу тысячам опасностей и невзгод. Пойдем без колебаний, потому что это наше место в общем строю, потому что без этого мы не мыслим жизни, пока небо Родины не очистится от туч военной грозы.
В уставе записано
Разомкнутым строем тральщики и катера-охотники подошли к невидимой кромке минного поля и застопорили машины. Лейтенант Виталий Левушкин, командир МО-211, огляделся. Его катер крайний на правом фланге. Где командир дивизиона? О, далеко! Значит, нужно прижаться к «Двести десятому». На катере Левушкина в недавнем бою повреждена рация. Поэтому связь по радио он может поддерживать только через соседа. Тот поблизости. Саша Коротков всегда рядом. Вон он беспокойно вертится на мостике — низенький, толстый в своей слишком широкой куртке.
Левушкин тоже не может устоять на месте. Сойдя на палубу, меряет ее медленными тяжелыми шагами. Сигнальщик, матрос Парамошкин, хитровато щурится: знакомая походка. Так ходит командир дивизиона — грузный, молчаливый капитан 2 ранга. Лейтенант, как и все молодые офицеры, старается быть похожим на него. Тонкое худощавое лицо Левушкина серьезно, глаза из-под насупленных, побелевших на солнце бровей глядят строго.
И вдруг лицо лейтенанта расплывается в мальчишеской улыбке. Матрос догадывается, в чем дело. Сегодня командир получил пачку конвертов, надписанных одним и тем же почерком. Почта приходит на остров редко, зато целыми тюками. Такой день для моряков праздник. И каждому хочется растянуть радость. Некоторые даже не распечатывают сразу письма. Обязательно припрячут, чтобы почитать после, на досуге. Парамошкин, задраивая перед походом иллюминатор в командирской каюте, заметил: вся стопка писем лежит на столе нетронутой.
Вечер тихий, теплый. Огромное розовое солнце нехотя погружается в воду, окрашивая напоследок море во все цвета радуги. Трудно поверить, что идет война, что враг совсем близко — на обоих берегах залива. Нашим остался только небольшой остров, где сейчас базируются катера-охотники и тральщики. Этот одинокий, заросший лесом клочок земли для фашистов словно осколок в ране: покоя им не дает. Балтийцы уже третий год держат остров в своих руках. Это наш форпост на Балтике. Он провожает в море подводные лодки и первым встречает их, когда они возвращаются с задания. Нелегкая здесь служба. Часто не хватает самого необходимого. Топливо, боезапас, продовольствие доставляются морем под огнем вражеских батарей, под угрозой ударов фашистских катеров и авиации.
Солнце тонет в море. А светло — хоть читай. Такие они — белые ночи. Левушкин жалеет, что не взял на мостик письма жены — прочитал бы их сейчас. Корабли всё покачиваются на прежнем месте. Бездействие начинает раздражать. Вот так часто бывает с подводными лодками. Выйдешь в точку встречи, ждешь, ждешь… Осторожный народ подводники. Привыкли от врага скрываться, так и от своих прячутся.
Поневоле занервничаешь. Второй час на одном месте. И где? Кто знает, может, уже на минное поле занесло? Никогда лейтенант не считал себя трусом. Недавно, будучи в дозоре, они с Коротковым вдвоем вступили в схватку с пятью вражескими катерами. Ничего, выкрутились. Когда сходишься с неприятелем лицом к лицу — легче. А перед минами всегда озноб пробирает. Дьявольская штука. Сидит себе в воде, проклятая, и ничем знать о себе не дает. А тронь…
— Тральщики пошли! — обрадованно докладывает сигнальщик. Из строя выдвинулись четыре «Ижорца». Приземистые, медлительные, они вползают на минное поле. Затаив дыхание следит за ними со своего тесного мостика Виталий. Ну и отчаянные головы служат на этих суденышках!
Но почему до сих пор нет лодки? Вчера с нее получили радиограмму: командир просил встретить в районе минного заграждения, так как кругом вражеские корабли. Лодка давно уже не всплывала, чтобы подзарядить аккумуляторы. Не удалось даже проветрить отсеки. Люди задыхаются. В случае появления противника лодка не сможет маневрировать: электроэнергии в обрез, запаса сжатого воздуха хватит лишь на то, чтобы один раз продуть балластные цистерны.
