Есень к лавке не шагнул — прыгнул, ухватил нагревшийся на солнце нож. Хороший нож, Есень такого сроду в руках не держал. В ладонь сам лег, сам руку потянул как правильно бросить, чтобы вонзиться в живот связанному князю. Мрыг вам в глотку! Пусть хоть Есень сам сейчас тут и сдохнет, чем такая жизнь.
Успел увидеть, как подобрался у Арсея живот, расчертился напрягшимися мускулами. Клюнуло острие точно под ребрами. Нож упал к ногам князя. На коже, побагровевшей от солнца, ни капельки крови.
Ноют запястья, точно веревки еще не сняли, и руки все не свои — деревянные руки. Ой высказался бы отец, увидев, какую глупость совершил наследник. Понятно теперь, почему никто за нож не схватился: зачем им рисковать, когда идут к замку войска соседа, князя Валента. Арсей как сопляк в ловушку влез, драгоценное время потерял. Теперь смотри, как собираются под стенами солдаты. Еще до темноты штурм начнут. Сладок кус, Валент давно на него рот разевает.
Во дворе замка — крики и плач. Мало кто успел укрыться, больше там остались, где сейчас чужаки идут. Слушай, князь, как по живым точно по мертвым голосят — это тоже твоя вина. Спасибо рыжему деревенщине — не закончи он обряд, так больше бы хлебать пришлось. Дернулись от воспоминания мышцы на животе, померещился летящий нож.
Арсей глянул вдоль стены. Сотник по ту сторону распоряжается, а по эту — князю держать. Солдаты злые: они тоже слышат крики со двора. Пусть их меньше, чем захватчиков, но за родных драться будут.
Князь пошел вдоль стены, как отец учил: огляди перед боем не только чужих, но и своих. Правильно учил: вон, затесался между воинами рыжий неуч. Арсей аж скривился, увидев, как тот меч ухватил. Как оглоблю. Или кочергу. Недолго такой продержится, убьют сразу. Спасибо, Верховный, хорошей смертью освободишь от подковника. Пусть даже выпадет в этом же бою следом погибнуть. Арсей выдохнул, подставил грудь закатному ветру. Он уже и забыл, каково это — своей судьбой жить, от деревенщины не зависеть. Улыбнулся, невольно прислушиваясь к разговору.
— Страшно, малек?
— Вот еще! — на цыплячий писк сорвался голос рыжего.
Есеня — вспомнил князь.
— Не так. Руку свободнее, мрыг тебя куси, — выругался солдат. — Слушай, малек, шел бы ты отсюда?
— Не уйду я, понял?! Думаешь, мне драться не за кого?
Арсей оглянулся. Боится Есень, вон, губы дрожат и веснушки темнее на помертвевшем лице проступили. Но попробуй меч у него отбери — и зубами вцепится. Все-таки молодец подковник, хоть и дурак — в таком бою от него помощи не будет, зря погибнет.
Заметил пристальный взгляд, обжог в ответ из-под чуба. Убьют ведь бестолочь. А, чтоб тебе провалиться, подковник!
— Уберите его со стены, — велел Арсей солдату. — Заприте где-нибудь, что ли.
— А я не уйду, — ощетинился. В меч вцепился, аж пальцы побелели. — Что, трусишь? Боишься, что тебя следом убьют? А пусть! Пусть лучше убьют, чем так!
Арсей рассмеялся. Махнул рукой: уберите.
Есень то кружил по крохотной клетушке, то падал на спину, замирал и глотал стыд пополам с радостью: он-то жив, не для него железо наточено, не его кровь на камнях останется. Не ему в свалку лезть, где снесут голову как болвану глиняному. Ох страшно было, когда со стены глядел.
Время в темноте идет незаметно: отгорел ли закат, или солнце лишь чуть ниже опустилось? Прислушивается Есень, но только крысы шуршат. А там поди — железо гремит, сотник басом орет. Пробежался Есень от стены к двери, ударившись в темноте коленом, развернулся обратно. Эх, откуда ему знать как там, в бою? Деревенщина! Влепился с отчаяния Есень в стену, точно мог ее телом пробить.
…время рвалось на клочки, сминалось. Не успеть! Арсей кричал что-то, сам не понимая, что. И рядом кричали так же, не горлом, всем нутром рождая вопль-рычание. Руки уже не были деревянными, их отогрела чужая кровь. Потерялась траурная повязка, и волосы лезли в глаза. Жаркий, совсем не вечерний воздух забивал горло и высушивал пот на спине. Рукоять срослась с ладонью, Арсей знал — меч не подведет. Успеть бы! Удержать еще немного, слышны уже команды сотника. Князь закричал и бросился на двоих, жалея, что некому сейчас прикрыть ему спину.
Есень сел, мотая головой. Вытрясая из ушей, точно воду, звуки боя. Помоги Верховный! Страшно-то как… Он провел ладонью по лицу, стирая чужой, почудившийся пот. Сердце тряслось под ребрами, как испуганный мокрый щенок. То ли правда, то ли привиделось?
Растянулся на полу, вслушиваясь. Ничего. Только шуршание и топоток крыс.
Дверь открылась, когда и ждать перестал. Солдат приподнял факел, вгляделся:
— Тут? Выходи.
— Как?..
— Отбили.
Спасибо Верховному! Сейчас бы князя найти, в ноги броситься: пусть отпустит узнать, как там дядька Свент.
Сгустился закат в темноту, закрыл двор. Из темноты кровью пахнет, точно к празднику скотину били. Есеня вдоль стены провели. Туда, где светилась окнами часовня и молчаливо стояла толпа. Есень запнулся, глянул на солдата.
— Отходит князь, — угрюмо сказал тот и внезапно озлился: — Иди давай, подковник.
Открылась дверь, ослепил свет. Дохнуло густым запахом розового масла, но Есень все равно кровь почуял. Проморгался, разглядел множество свечей. Дрожат огоньки, когда Есень мимо идет.
У алтаря сотник и вед стоят. Есень первый раз видит, что сотник может горбиться. Ближе к статуе Верховного еще сильнее запах масла и крови, и Есеню захотелось зажмуриться.
Алтарный камень точно для легендарных богатырей выбирали, велик он для юного князя. Арсей лежит на спине, головой к закату. Даже руки ему уже вдоль тела вытянули, и подсунули под правую ладонь меч, чтобы князь достойно прибыл к Верховному. Но Арсей еще дышал, и замотанная окровавленными тряпками грудь чуть шевелилась. Цепочка скатилась к горлу и еле заметно подрагивала.
— Отходит, — сказал вед так, словно на крепостной стене командовал. — Что же вы, сотник? Такого князя…
— Не уследили? — ощерился сотник. — Попробовал бы уследить! Он же в самое пекло лез! За двоих дрался! — сорвался густой голос в хриплый крик. — Он же сам щенка из боя выкинул! Пожалел, мрыг этого сопляка!
Есень втянул голову в плечи, чувствуя в словах сотника непонятную, но несомненную свою вину.
— Обычай такой у солдат, вед: твое право жалеть, но тогда и долг твой и за себя, и за него драться. Вот князь и… Помолился бы ты лучше Верховному, вед, пусть отпустит Арсея.
— Что ему моя молитва…
Есень тронул алтарный камень. Думал — холодный, но плита оказалась чуть теплой, как остывающая к вечеру крепостная стена. Наклонился и начал деловито стаскивать опорки: совестно как-то на княжеский алтарь в грязной обувке лезть. У сотника от изумления клокотнуло в горле, когда Есень осторожно на камень присел. Уже руку протянул сграбастать святотатца за шкирку. Вед опередил: развернул к себе Есеня, ухватил за подбородок, задирая ему голову. В глаза смотрит, точно все читает: и страх, и тоску, и недоумение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
