Теперь же он не мог себе этого простить.
Искривленное в агонии лицо Ариего все время вставало у него перед глазами, когда он, в тишине и жаре серивского полудня, шагал в сторону моря.
ІІ
Вскоре он добрался до Альхера Маар, квартала террас, что отвесно спускались прямо к искрящимся волнам изумрудного залива. Море не случайно блестело, словно бриллиант, – именно оно и было величайшим сокровищем Серивы. Благодаря ему приплывали сюда купеческие корабли и галеры со всего мира. Благодаря ему существовал город, а в нем – богатые роды и патроны, дающие работу таким, как И’Барратора.
В этот день он увидел в порту несколько новых кораблей. Побережьем ходили мытари с писцами и городские гвардейцы, между ними же бродили моряки с лицами темными и морщинистыми, словно палубные доски. Качающейся походкой, отвыкнувши от неподвижной суши, расходились они по тавернам, чтобы отпраздновать победу над морем и смертью. А в те времена, прежде чем королевские лекари открыли причину цинги, всякое долгое путешествие было игрой с курносой. Экспедиции к дальним берегам нередко стоили жизни половине экипажа. А то и целому, если кроме болезней вставали против корабля штормовые волны или если нападали на него корсары.
В Сериве не было рода, в котором не оказалось бы одного либо двух мореходов или который не был бы связан сложною цепью кредитных писем, векселей, ссуд и банковских операций с какой-либо из торговых компаний. Поэтому ничего странного, что на берегу видны были несколько карет и пара дворян в окружении слуг и вооруженных кавалеров. Богачи прибывали сюда со всего города проследить за делами, проверить, кто приобрел, а кто потерял, кто сделался бедняком, а кто умножил состояние; и вскоре никто не в силах будет отогнать просителей и людей, прибывших сюда в поисках патрона.
И’Барратора глядел на все это сверху, когда сходил крутыми улочками. Внимание его привлекали в основном расположенные на террасах прилавки, на которых раскинулись перед ним плоды вастилийских виноградников и красные и черные глазки восточных приправ, продаваемых сразу после разгрузки кораблей, чтобы успеть до прихода королевских сборщиков налогов. Арахон чуть приоткрыл рот и втянул в себя воздух, пропитанный запахами столь густыми, что на языке превращались они во вкус.
Раз или два погрузил он пальцы в сушеные зерна, наслаждаясь их неизвестной фактурой. Всякий, кто приближал руки к товарам, пробуждал подозрение продавцов, но И’Барраторе до этого дела не было. Идя медленным, церемониальным шагом, с движениями величественными, он выглядел как священник, который экономным жестом благословляет бедняков.
Но если вы полагаете, что делал он это, поскольку обладал душою поэта, то вы ошибаетесь. И’Барратора все и всегда совершал с одной-единственной целью: чтобы сделаться лучшим фехтовальщиком. Давным-давно, когда он лишь учился шагам и равновесию на каменной стене, окружавшей старое, заброшенное имение его отца, учитель сказал ему, что у хорошего фехтовальщика все чувства должны быть острее бритвы.
Необходимо ему соколиное зрение, поскольку часто, прежде чем враг проведет удар, его выдает легкое дрожание мышц в уголках глаз, напряжение шеи, вызванное тем, что сознание уже предвидит скрещенные клинки или боль от раны, полученной в контратаке. И’Барратора знал, что если он сумеет заметить одно зеленое зернышко среди тысяч черных, значит, он обладает необходимой остротой зрения, чтобы прочесть на лице противника его намерения.
В свою очередь, обоняние, которое, подобно скальпелю цирюльника, разделяет запахи вокруг на отдельные слои, позволяет ему настолько же хорошо отделять сушеный тмин от вязанки свежего чеснока и запах пота ожидающего в засаде врага от вони отдающей волглостью крипты.
Еще важнее был слух. Должным образом натренированный, он мог выхватывать слова и целые предложения в уличном шуме, но также мог – среди звона рапир и ударов подкованных сапог – различить шелест, производимый заходящим сзади противником с длинным кинжалом в руке.
Однако Арахон считал, что наименее оцененным фехтовальщиками чувством остается осязание. А обученная рука умеет так много! Порой хватает одного рукопожатия друга, чтобы понять, что тот предал его и в близящейся схватке переметнется на сторону врага, – и всего лишь прошлой ночью это спасло И’Барраторе жизнь. К тому же умелая ладонь может, скрестив клинок с противником, ощутить, не подрагивает ли его рука и гарда или не слишком ли измождены мышцы врага. Это искусство старые серивийские мастера именовали tacto.
Благодаря тому что И’Барратора наизусть знал на ощупь рукоять своей рапиры и ведал, как лежит она в ладони при разных ударах, он никогда не удерживал ее слабее или сильнее, чем должно, и вот уже много лет никто не мог его разоружить.
Спускаясь вниз террасами Альхера Маар, фехтовальщик готовился к схватке.
Он надеялся, что обойдется без кровопролития, но одновременно испытывал немалые сомнения. Когда добрался он до условленного места, на пахнущую солью и ветром набережную, – сомнения эти подтвердились.
Реальто Аркузона не было там, где они условились.
Кавалер И’Барратора поправил пояс, прикоснулся ладонью к рукояти рапиры, удостоверился, что дага висит под соответствующим углом, а после сошел на набережную, в гущу человеческих голосов, меж потрескивающими причальными канатами и стучащими сходнями.
В условленном месте, на постаменте, где некогда стояли портовые весы, теперь сидел незнакомый вооруженный человек. Арахон почувствовал, как напрягаются мышцы у него на загривке. Мог ли патрон уже знать о произошедшем прошлой ночью?
Пытаясь сохранять спокойствие, он подошел, громко поздоровался и приподнял шляпу; вежливость и осторожность заставили его предостеречь сидящего спиною незнакомца, что он приближается. Однако человеку, который отдыхал на камне, уперев одну ногу в мраморную грань, а вторую свесив в воздухе, не было дела до вежливости.
Миновало несколько мгновений, прежде чем незнакомец обернулся. Длилось это достаточно долго, чтобы Арахон почувствовал укол злости. Он уже прикидывал в уме колкие слова, но онемел, когда шляпа незнакомца приподнялась и фехтовальщик увидел лицо женщины.
Была у нее смуглая кожа, темные волосы, и была она довольно симпатична, если не обращать внимания на чуть скошенный вниз уголок правого глаза и синюю размытую татуировку на шее.
– В людном порту посреди светлого времени дня. Это странное место, чтобы отдыхать, – заметил Арахон.
– Напротив: солнце, запах моря…
– Где Аркузон?
– Господин Аркузо решает важные проблемы. Просил, чтобы я тебя провела.
«Аркузо» – именно так она и сказала, с чужим, жестким акцентом.
– Мы не так договаривались, – И’Барратора почувствовал беспокойство, поскольку место он выбрал неспроста. Много глаз, много свидетелей, много дорог к бегству.
– Договаривались? Господин Аркузо не договаривается с людьми твоего положения. Если есть у тебя дело, то ты вежливо отправишься туда, где он принимает, а если нет…
– Куда? – прервал ее Арахон.
– К суконному складу Бериччи, – ответила женщина и соскочила с постамента.
И сразу же зашагала в сторону улицы, даже не оглянувшись на него. Он же, по движению ее ног и по тому, как она ставила стопы, сразу распознал умелого фехтовальщика. Всякий мог купить себе вастилийскую шпагу, шляпу и сапоги. Однако не каждый смог бы так умело подделать ту особенную походку, которая была результатом неисчислимых часов, проведенных в тренировках быстрых выпадов, в балансировке тяжестью тела и в хождении по жердям.
И’Барратора беспокоился, что у Аркузона нашлась какая-то причина не встречаться с ним в условленном месте. Беспокоило его и то, что с весточкой послали рубаку, а не мальчугана на побегушках. Но еще сильнее беспокоило его, что никогда он об этой фехтовальщице не слышал.
В Сериве женщины не хватались за шпаги, значит, девушка, должно быть, происходила издалека. Акцент подсказывал, что с другой стороны Саргассова моря. Оливковая кожа выдавала анатозийских предков.
К тому же, должна была она прибыть недавно, иначе он слышал бы уже о ней в таверне или от одного из учеников. Одевающаяся по-мужски женщина с Юга, со шпагой – это была бы тема для разговоров. Не потому, что серивские женщины не имели обычая убивать. О, нет! Они просто полагали, что могут это делать столь же результативно и без переодевания в смешные мужские шмотки и без того, чтобы тратить годы на науку махания железом. Вместо рапир они пользовались кинжалом, длинной шпилькой для волос, ядом, звенящим золотом или заговором.
Арахон раздумывал, зачем бы Реальто вытягивать эту девицу боги знают откуда, из Патры или какого-то пиратского княжества за Саргассовым морем, и не сделал ли он это, так как понимал, что в Сериве немного наемных рубак смогло бы противостоять И’Барраторе.
