9 августа. Я заметил, что чаще всего мисс Зоя все-таки гуляет с Градовым. Турецкий сказал мне сегодня, что она обещала "маленькому большевику" выйти за него замуж, но поставила в условие, что это будет зимой. Они сядут на оленей и поедут в Колу, в церковь.
Если бы я знал побольше русских слов! Ручаюсь, что мисс Зоя перестала бы думать о свадьбе.
15 августа. Ночи растягиваются. Я часто вижу во сне мисс Зою, а Лондон — почти никогда. Но я не могу еще объяснить мисс Зое, какие сны я вижу. Я борюсь с русским языком целыми днями, знаю уже больше трех тысяч слов. Но как только я начинаю говорить с ней, она закрывает лицо руками, смеется и убегает.
Она поела весь мой шоколад и выпила все ликеры. Только варенья из апельсинов она не переносит. Я спросил ее как-то, что ей выписать из Лондона. Она попросила башмаки и свитер. Я дал отцу телеграмму, чтобы он вложил в досылку две пары башмаков и два свитера.
3 сентября. Ночи быстро растут. Теперь они уже сравнялись с нашими английскими. Я делаю все возможное, чтобы получше устроить людей на зиму. По совету русских я предложил солдатам отпускать бороду и усы, чтобы предохранить от простуды рот и горло. Сказал, что сам буду подавать пример.
4 сентября. Как рано здесь выпадает снег! Сегодня вдруг он повалил с неба крупными хлопьями, похожими на кусочки бумаги. Как только установится санный путь, мисс Зоя поедет в Колу на санях венчаться.
10 сентября. Мы ходили с Градовым на охоту. Очень легко стрелять сейчас куропаток. Они побелели, а снег стаял. Мы убили шесть штук.
На обратном пути я разговаривал с Градовым. Мы теперь хорошо понимаем друг друга. Он мне сказал, что после Февральской революции он был членом революционного совета на Мурмане. Но когда большевики захватили власть, он перестал интересоваться политикой и занялся охотой. Тогда же он сделал предложение мисс Зое.
Я спросил его, почему же он перестал заниматься политикой, а не сделался большевиком.
— К этому есть много причин, — ответил Градов. — Главная — Ленин ошибся в своих предсказаниях. Он говорил, что Европа поддержит нас. Но революция на Западе во время войны невозможна, а без этой революции большевики пропадут.
Что же, по-своему он прав! Мне кажется, что он честный человек. У него умные глаза, внушающие доверие, хотя поставлены они глубоко и глядят как бы из пещер. Он много читает и хорошо стреляет. Мне кажется, что он бросил революцию по убеждению, а не только потому, что вздумал жениться на мисс Зое.
2 октября. Из Лондона пришла посылка, в ней башмаки и свитеры для мисс Зои. Когда я передал ей эти вещи, она так обрадовалась, что перестала смеяться. Послала мне воздушный поцелуй и убежала. Потом Турецкий приходил благодарить меня. Один Градов, кажется, недоволен. Но я объяснил ему, что мисс нам оказывает много услуг, и небольшой подарок с нашей стороны вполне естественен.
18 октября. Кругом лежит снег. Сегодня мимо Кицы проехало несколько оленьих запряжек. Теперь мисс Зоя не имеет больше оснований откладывать свадьбу. Однако, когда я показал ей на оленей и сказал, что пора уже венчаться, она заявила, что перенесла свадьбу на январь. Почему перенесла, я понять не мог. Она не способна долго разговаривать: машет рукой и убегает.
5 ноября. Начались морозы, и ветер дует с Северного полюса. Этот ветер жжет огнем, но называют его здесь морянкой.
Я установил себе норму — сто слов в день. Заниматься трудно, дни слишком маленькие. Рано приходится зажигать лампу.
16 ноября. Сегодня солнце не показывалось совсем. Говорят, что началась полярная ночь, которая продолжается здесь два месяца. Мы готовы встретить ночь и морозы. У меня и у солдат выросли борода и усы. Коньяку и теплых вещей сколько угодно. Дровами завален весь двор. Зима нам не страшна.
17 ноября. Сегодня сержант Слим мне доложил, что среди солдат идут разговоры нежелательного свойства. Например, упоминается о том, что мы напрасно сидим в этой дикой стране. Что пора нам ехать в Англию. И так далее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Для меня ясно, что эти разговоры завелись из мрака, который нас окружает. Солдаты соскучились по родине, по привычному жилью, по приключениям, может быть.
По совету сержанта я вызвал рядового Тома Флина и обещал ему отпуск не в срок в виде награды, если он укажет мне, кто среди солдат является зачинщиком разговоров. Он назвал мне пять фамилий. Я вызвал этих солдат одного за другим и допросил их. Они ответили, что действительно говорили такие вещи от скуки. При этом глядели исподлобья, как пойманные преступники. Я пригрозил им строгим наказанием и отпустил их. А Тому Флину приказал замечать решительно все и мне докладывать.
После этого я сдал начальство над полуротой Буду и с ближайшим поездом выехал на Мурман для доклада. Ехать было холодно. Я сидел на бревнах, и ноги у меня совершенно окоченели. Очень был рад, когда наконец вдали показались зеленые огоньки Мурманска, и мы подъезжали к станции.
Полковника Келли я застал за приготовлением коктейля. Увидев меня, он закричал, как мальчишка:
— Ура, Кент! Сейчас получено радио, что в Германии революция.
— Не может быть… Разве там есть большевики?
— Вероятно, завелись. Они появляются везде, где дело плохо. Во всяком случае, у нас есть сообщение, что моряки поднялись в Киле, кайзер бежал, и немцы просят перемирия.
— А как же мы?
— Пока ничего не известно. Думаю, что нас скоро должны снять с фронта. Чего ради воевать с большевиками, когда войне с немцами — конец?
Пришли другие офицеры, и мы принялись пить коктейль. Завязался общий веселый разговор. Потом, подвыпивши, мы бегали на станцию и требовали, чтобы паровозы свистели. Пустили несколько ракет. Мое сообщение о разговорах среди солдат было так незначительно, что я предпочел умолчать о нем.
Вдобавок у меня появилась мысль, что теперь, когда немцы разбиты и мир близок, солдаты приутихнут. Я пробыл до поздней ночи в офицерской компании и только в полночь выехал домой. Опять я сидел на открытой платформе и опять было холодно. В небе северное сияние трепыхало своими красными складками, и это немного развлекло меня. Совсем поздно я приехал в Кицу.
На платформе меня встретил сержант Слим. Прежде всего он мне доложил, что солдат Флин, доставивший мне сведения о разговорах среди солдат, не вернулся в барак с заготовки бревен. Этого мало. Работавшие в лесу солдаты будто бы видели шесть русских охотников, вооруженных ружьями. Русские прошли тесно сомкнувшись и с нашими не заговаривали.
Пообдумавши положение, я решил, что рассказ про охотников не больше, как выдумка. Линия занята нами почти на триста миль вперед, и трудно себе представить, откуда могли здесь взяться вооруженные русские. Вернее всего, это было придумано, чтобы как-нибудь объяснить исчезновение доносчика Флипа.
Я хотел немедленно же организовать поиски его. Но свет северного сияния был слишком слаб, чтобы можно было что-либо найти в лесу. Я приказал Буду завтра рано утром вывести всю полуроту в лес и обшарить все овраги. Пока же, несмотря на усталость, я велел сержанту разбудить несколько солдат и допросил их поодиночке о Флине. Солдаты делали вид, что ничего не знают, называли Флинта дезертиром и пытались убедить меня, что он бежал к норвежской границе. Но я отлично знал, что этого не может быть. Зачем бы стал дезертировать Флин, когда я обещал ему двухмесячный отпуск? Ясно, что солдаты разделались с ним.
В первый раз я почувствовал легкий страх перед событиями, которые назревают здесь, во мраке полярной ночи. Я осмотрел оба своих револьвера и приказал Буду сделать то же самое. Мне страшно ложиться в постель, и я нарочно так пространно записываю события дня у себя в тетради.
БЕГСТВО С СЕВЕРНОГО ФРОНТА29 ноября. В Северном Ледовитом океане на транспорте "Бэд-адвенчур". Мы плывем вполне благополучно. Идет снег. Солнца не видно, холодно. Но настроение у всех прекрасное. Теперь мы можем не бояться немецких подводных лодок.
