Благодаря отцу Софронию мне стала понятна жертвенность любви божественной. Любовь приносит в жертву себя, а не других. После этого стал более понятен и смысл Священных Писаний. Когда Пилат спросил Христа, царь ли Он, то Христос ответил: «Ты говоришь, что Я Царь»[11], но не такой, как земные цари — властелины. Он именуется Царём только потому, что в Боге — всё самое превосходное: Он — Царь, Он — Всеблагой, Он — Могущественный, и так далее. И на землю пришёл Он, чтобы победить и разделить с нами Своё Царство. Но как победить? Принесением Себя в жертву. Не нас, но Себя Он предал на крест, взяв на Себя наши грехи. Безмолвно и кротко, и значит с любовью, Он понёс всё, что мы принесли Ему. А принесли мы Ему богохульства, биения, страдания и жестокую смерть. Он всё принял с любовью. И сошёл во ад.
Читая внимательно Евангелие, особенно главу, в которой говорится о последнем Суде[12], Вы поймёте, что если ад и существует, то он сотворён отнюдь не Богом. Бог просто отделяет овец от козлов, Он не творил какого‑то особого места для грешников. Он говорит: Приидите благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира. И отсылая от Себя прочих, говорит: Идите от меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его. Он не говорит, что они прокляты Отцом, потому что Отец никогда не проклинает, Он только благословляет. И огонь, уготованный для диавола, не был сотворён от начала мира, он не является нашим наследством. Ад — это отказ принять Бога. Бог есть Жизнь, и если мы не принимаем Его, мы не принимаем Жизнь. Человек живёт без Бога, и говорит: «Ну и что из того?» и это «ну и что» — есть ад…
Но достаточно об аде, вернёмся к нашей теме. Любовь Божия такова, что знает только одно — принимать и спасать. Однако для разумных тварей, ангелов и людей, к которым Бог относится как к Себе Самому, как к богам, необходимо самим выбрать себе судьбу, определиться в жизни. И если мы настойчиво делаем противный воле Божией выбор, то наступает время, когда Бог уступает нашему желанию. Любовь Божия, всегда пламенная и благородная, и здесь остаётся жертвенной — нам даётся свобода, которая является самым великим даром и для людей и для ангелов. Даром опасным, страшным[13]. Последний Суд действительно разделит людей на два лагеря — на тех, кто говорил Господу: «Да будет воля Твоя», и на тех, кому скажет Господь: «Да будет воля твоя». Можно по — разному понимать слова Христа, что Он, испытующий сердца, воздаст каждому по делам его[14]. С годами мне становится понятнее, мои дела — это мой выбор. «Ты действительно выбираешь это? — спросит Он нас. — Ты на самом деле не хочешь ничего другого? Да будет воля твоя». И только в этом опасность для спасения, потому что Сам Бог — исключительно Спаситель. Конечно, Бог может всё, и Христос явил нам Свою силу, когда проклял смоковницу. Да не будет же впредь от тебя плода вовек, — сказал Он кротко. Можем ли мы назвать эти слова проклятием, сравнимо ли Его проклятие с нашими проклятиями и руганью ближних? И тем не менее по Его слову дерево тотчас засохло. Христос преподаёт урок, чтобы человек не думал, что Бог ничего другого не может как только миловать. Да, мы говорим, что от Бога исходит только добро, но как христиане мы понимаем смысл сих слов — Бог всё может, но мы и помыслить не можем, что от Божией любви может исходить что‑то иное помимо жизни и спасения.
Наверно многие из вас знают, что в течение двух лет, прежде чем стать православным, я искал Бога в протестантизме. То было частью моего духовного странствия, поиском, испытанием. Протестанты верят, что если мы приняли Христа, то уже спасены. И поэтому многие из них идут и открыто свидетельствуют миру о своей вере в Господа Иисуса Христа. Этим они подтверждают себе свою спасённость. Как‑то я спросил пастора: «Правы ли православные, считающие, что возможность не наследовать спасение тоже существует?» Он ответил: «Нет, спасение — это словно рождение, когда ты уже не можешь родиться обратно». И знаете, я теперь совершенно согласен с ним, мы в какой‑то мере уже спасены. Над ищущими Бога не довлеет проклятие, нам уготовано Царство. Но, конечно, предопределению здесь тоже нет места. Мы сами решаем свою участь, и можем отпасть, свернуть с верного пути.
Некоторые говорят о судьбе, о выпавшем жребии. Можно мыслить и такими понятиями, вкладывая в них христианский смысл. Наша участь, или карма, если хотите — это слова из заупокойного богослужения: Со святыми упокой, Господи, душу раба Твоего. Упокоиться со святыми, значит, самому быть святым. И Бог, по молитве Церкви, может сделать человека святым, даже если он и не таков. Наша участь, судьба, карма — быть святыми, но понимаем мы сие не так, как язычники, для которых не существует свободы выбора. Они верят в неизбежный рок, мы же знаем, что можем изменить свою участь. Промысл Божий устраивает всё, чтобы мы наследовали жизнь, но мы можем отпасть, утерять то, к чему определены. И в каждом человеке, и хорошем и плохом, всегда есть что‑то божественное, что может обратиться во спасение. Отец Софроний научил меня этому. Если ты что‑то делал, он не препятствовал тебе. Если ты к кому‑то относился с уважением, он не старался подрывать чужого авторитета. Однако всё что он говорил, было духовным, исходило от сердца, и, как я заметил, было нечеловеческим. Своим словом, зная как это сделать, отец Софроний старался привести слушающего к истинной вере, причём последний даже не понимал, как сие происходило.
Однажды к нам в монастырь приехал юноша студент из Греции. Увидев отца Софрония в саду, он сразу подошёл к нему, слегка поклонился и попросил благословения. Старец тепло улыбнулся, и несколько шутливо спросил: «Как тебя зовут?» «Христодул»[15], — ответил тот. «А, раз ты слуга Христов, то это ты благослови меня!» — сказал старец. Годами позже до меня дошло, что отец Софроний каким‑то образом знал его имя, и специально разыграл такую сценку, чтобы как бы сказать юноше: «Если ты раб Божий, то я благословлю тебя». Старец прекрасно умел разыгрывать подобные сценки, зная с кем это можно и нужно делать, а с кем нет.
Другой молодой человек, подойдя к старцу, попросил у него слово. Отец Софроний положил на его преклонённую главу руку, помолчал, и сказал: «Бог не даёт мне слово». И всё, больше ни слова. Но старец был так нежен и внимателен, что на него невозможно было обидеться. Помню отец Эмилиан, игумен афонского монастыря Симонопетра, услышав об этом случае, с вдохновением сказал: «Вот подлинно христианин, который говорит лишь то, что Дух внушает ему сказать».
Недавно я просматривал свою статью, которую некогда написал об отце Софронии. Статья так и не была издана, я написал её слишком поздно. Думаю, «слишком поздно» — это вообще моё имя. В той статье я написал об отце Софронии как о человеке слова. Именно это меня всегда поражало в нём. Наше богослужение в монастыре было сконцентрировано на слове. Когда я был диаконом, он просил меня произносить слова ектеньи старательно, чётко, чтобы даже глуховатый мог внимать им без напряжения. «Слова Литургии — это слова, которыми Бог сотворил небо и землю», — говорил он. Мне и сейчас непонятно это слово, хотя сердце чувствует его правду. Может быть кто‑то из вас поможет мне уяснить его. Неужели словами паки и паки миром Господу помолимся или Достойно есть Бог сотворил небо и землю? Не понимаю, но отец Софроний не раз повторял мне то слово. Он часто произносил: В начале было Слово. Он размышлял об этих словах, они были очень важны для него. Для апостола Павла, как я заметил, слово было тоже чем‑то очень важным. Не делами закона мы спасаемся, но словом веры, которое апостолы проповедовали[16]. Апостол говорил слово от Бога по молитве, то есть делал то же самое, о чём пишет отец Софроний. Традиция сию мы унаследовали от апостолов, которые воспринимали слово не только как дарующую жизнь и спасение энергию, но и как энергию, сотворившую небо и землю.
Чтобы сотворить небо и землю, Богу не нужна мастерская. Он говорит: Да будет[17], и слово Его исполняется. И Христос — Бог — знающий, что говорит, учит нас: Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда» — она перейдёт[18]. И если скажете смоковнице: исторгнись и пересадись в море — она послушается вас[19]. Ветхозаветная церковь, не способная более приносить плоды, упраздняется. Вообще весь ветхий завет был лишь тенью грядущей благодати и истины, пришедших в отличие от закона не чрез Моисея, а чрез Иисуса Христа. Мы очищены через слово[20], проповеданное нам Христом. Через слово мы принимаем благодать.
