Из дверей церкви вышли певчие, уже в повседневной одежде. Внимание прихожан тотчас обратилось на шагавшего среди них Уильяма, благо его внешность так же радовала глаз, как его пение — слух. Темноволосый, как его дядя, с высоким лбом и цепким, все подмечающим взглядом, он счастливо сочетал в себе немалую физическую силу и врожденное изящество движений. Многие из присутствовавших во дворе молодых женщин попытались вообразить себя в объятиях Уильяма Беллмена, а иным и воображать не понадобилось — они уже знали это по опыту.
Заметив в толпе мать, он улыбнулся еще шире и приветственно помахал рукой.
— Я передам ему наш разговор, — сказала она Полу, — а дальше пусть решает сам.
Засим они расстались — Дора пошла навстречу Уильяму, а Пол в одиночестве отправился домой.
В свое время при выборе жены Пол постарался избежать ошибок, допущенных его отцом и братом. Он не хотел, подобно отцу, жениться на круглой дуре с мешками золота; не устраивал его и вариант брата: красота и любовь без приданого. Энн была мудрой и добросердечной женщиной, а ее приданого как раз хватило на постройку красильного цеха. Проявив благоразумие и выбрав средний путь между двумя крайностями, он обрел гармоничную семейную жизнь, согласие в доме — и красильню в придачу. Но при всем его здравомыслии и рассудительности, Пол отнюдь не был доволен собой. Он не горевал о безвременно почившей жене так, как следовало бы горевать любящему супругу, а в моменты болезненного самокопания признавался себе, что думает о жене брата чаще и больше, чем это допустимо приличиями.
Дора и Уильям также двинулись к своему дому.
Грач на коньке церковной крыши неторопливо расправил крылья, взмыл в воздух и вскоре исчез вдали.
— Мне нравится предложение дяди, — сказал Уилл, стоя посреди их маленькой кухни. — Ты не будешь против?
— А если буду?
Он ухмыльнулся и одной рукой обнял ее за плечи. В свои семнадцать он еще не привык к такому превосходству в росте над мамой.
— Ты ведь знаешь, я не стану делать то, что может тебя расстроить.
— В том и загвоздка.
Какое-то время спустя, в укромном местечке среди камышей и осоки, рука Уилла обнимала уже совсем другие плечи. Его вторая рука была не видна, забравшись глубоко под нижние юбки, и девушка время от времени клала свою ладонь поверх, подправляя ритм движений и силу нажима. «Я определенно делаю успехи», — подумал он (на первых свиданиях она контролировала его руку безотрывно). Белые ноги девушки казались еще белее на фоне темно-зеленого мха; ботинки она не сняла — на тот случай, если их застанут врасплох и надо будет спасаться бегством. Дышала она отрывисто, со всхлипами. Уилл не переставал удивляться тому, что наслаждение может быть так созвучно боли.
Внезапно звуки стихли, и на ее лице появилась напряженная морщинка. Она судорожно надавила на его руку, белые ноги плотно сомкнулись. Как зачарованный, Уилл следил за происходящим: приливом крови к ее щекам и шее, трепетанием век. Затем она расслабилась, хотя глаза еще оставались закрытыми и на виске пульсировала жилка. Через минуту она открыла глаза:
— Теперь твоя очередь.
Он лег на спину, заложив руки под голову. Джинни в его направляющей руке не нуждалась, она свое дело знала.
— Ты не думала о том, чтобы однажды взобраться на меня и сделать все по-настоящему? — спросил он.
Она прервалась и игриво погрозила пальчиком:
— Уильям Беллмен, я намерена выйти замуж честной девицей. Ребенок от Беллмена в мои планы не входит.
И она продолжила свое занятие.
— За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, я на тебе не женюсь, если дойдет до ребенка?
— Не глупи. Конечно женишься, я знаю.
Она ласкала его достаточно нежно, но притом энергично. Словом, в самый раз.
— Тогда в чем проблема?
— Ты парень что надо, Уилл, не стану отрицать…
Он приподнялся, опершись на локоть, и остановил ее руку, а когда Джинни подняла лицо, спросил:
— Но?
— Уилл!
Видя, что уйти от ответа не получится, она заговорила — медленно, с запинкой облекая мысли в слова:
— Я точно знаю, какая жизнь мне нужна. Спокойная. Правильная.
Уилл кивком поощрил ее к продолжению.
— А какой будет моя жизнь, если я выйду за тебя? Наперед не скажешь — то-то и оно. Может случиться все, что угодно. Нет, ты вовсе не плохой человек, Уилл. Ты просто…
Он откинулся на спину, но тут же вновь приподнялся, осененный догадкой:
— Ты положила на кого-то глаз!
— Нет!
Однако ее выдали смущение и краска, мигом залившая лицо.
— Кто он? Кто? Скажи мне!
Он сгреб ее и начал щекотать. На минуту они превратились в детишек, визжащих, смеющихся, барахтающихся на траве. Но столь же быстро к ним вернулась «взрослость», и они закончили то, для чего сюда пришли.
К моменту, когда он снова отчетливо увидел над собой листву и высокое небо, его мозг успел все разложить по полочкам. Девушке нужна была стабильность. Практичная и работящая, она не была склонна к авантюрам и поиску легких путей. А с Уиллом она лишь убивала время в ожидании, когда на нее обратит внимание некто, ею уже замеченный. Кандидатур подходящего возраста в их краях было не так уж много, и в ходе анализа почти все они отсеялись по той или иной причине. А из оставшихся один стоял особняком.
— Это Фред из пекарни, так?
В смятении она поднесла руку к своим губам, а затем — более уместный жест, хотя и запоздалый — накрыла его рот. Пальцы Джинни пахли ими обоими.
— Не говори никому. Уилл, прошу тебя, ни слова!
И она расплакалась.
— Тише, тише. — Уилл обнял ее. — Я никому не скажу. Ни единой душе. Клянусь.
Рыдания перешли в икоту, и наконец она затихла. Он взял ее за руки:
— Успокойся, Джинни. Поверь мне, ты выйдешь замуж еще до конца этого года.
Они помыли руки в речной воде и расстались, чтобы вернуться в городок разными тропами.
Уилл направился кружным путем — через мост выше по течению реки. Теплый день клонился к вечеру, лето не торопилось сдавать свои права. «Конечно, жаль вот так лишиться Джинни, — думал он. — Девчонка она славная, что и говорить». Урчание в желудке напомнило о свежем сыре и сливовом компоте, обещанных мамой к ужину. При этой мысли он перешел на бег.
2
Уильям протянул руку для пожатия. Встречная рука на ощупь была словно в перчатке — толстые подушечки на ладони не уступали жесткостью воловьей коже. Вряд ли этот человек мог полностью согнуть пальцы.
— Доброе утро.
Знакомство происходило на фабричном дворе. Даже под открытым небом вонь от немытой испанской шерсти немилосердно била в нос.
— Здесь распаковывают и взвешивают руно, — пояснял Пол. — Заведует этим мистер Радж, он работает на фабрике… уже сколько лет?
— Четырнадцать, — сказал мистер Радж.
— Сегодня здесь шестеро рабочих. В иные дни бывает больше или меньше, все зависит от размеров поступившей партии.
Пол и мистер Радж еще минут десять обсуждали свои дела — о недовесе и усадке шерсти, о валенсийских и кастильских поставщиках. Тем временем Пол наблюдал за рабочими, которые вскрывали ящик за ящиком, опрокидывали их набок, извлекали (вместе с новой волной вони) руно, цепляли его на весовой крюк и манипулировали гирьками, пока шерсть не всплывала ввысь подобно клочковатому грязно-серому облаку. Результаты взвешивания мистер Радж заносил в свой блокнот — не прерывая разговора с Полом о Валенсиии и Кастилии, причем этак небрежно, будто речь шла о местечках не далее Чиппинг-Нортона, — и давал отмашку для следующего контейнера. Взвешенную шерсть тележками увозили на мытье. Уильям старался не упустить из виду ни единой детали. Одновременно наблюдали и за ним. Нет, никто из рабочих не таращил на него глаза, все были заняты своим делом, однако он то и дело ловил взгляды, бросаемые украдкой.
Вместе с дядей — и осликом, тянувшим тележку с шерстью, — Уильям перешел к следующему этапу.
— Позвольте представить моего племянника, Уильяма Беллмена, — сказал Пол Беллмен. — Уильям, это мистер Смит.
Уилл пожал еще одну жесткую руку:
— Доброе утро.
Уильям наблюдал. За Уильямом наблюдали. И так продолжалось весь день.
Шерсть мыли, сушили, трепали. Уильям был весь внимание. Шерсть обеспыливали, чесали, промасливали, повторно расчесывали и укладывали в толстые ленты; он старательно запоминал все процедуры.
— Иногда шерсть отсюда везут прямиком в красильный цех, но чаще мы красим уже готовую ткань.
Следующее знакомство обошлось без рукопожатий. В прядильном цехе следившие за ним глаза были сплошь женскими — и глядели они без стеснения. Он отвесил полупоклон Клэри Райтон, старшей над всеми прядильщицами, что вызвало в комнате взрыв веселья, тут же сурово подавленного.
