Она была в ужасе.
В тот день вантуз испарился. Думаю, няня его спрятала…
Матье и Тома спят, а я за ними наблюдаю.
Что им снится?
То же, что и другим?
А может, по ночам им снится, что они умные, нормальные?
Может, по ночам они берут реванш и во снах проявляют качества вундеркиндов?
Может, по ночам они выпускники Политехнической школы, ученые, исследователи, которым все удается.
Может, по ночам они издают законы, выводят формулы, доказывают теоремы, закладывают первоосновы чего-то.
Может, по ночам они производят бесконечные вычислительные операции, которых еще полным-полно.
Может, по ночам они говорят на латыни и на греческом.
А днем, чтобы никто не догадался и не вмешался в дела судьбоносной важности, они притворяются недоразвитыми детьми. Молчат как рыбы. А если с ними заговорить, смотрят безумными глазами, чтобы не пришлось отвечать. При этом в действительности им просто не хочется идти в школу, выполнять домашние задания и учить уроки.
Их можно понять. Если всю ночь вести такую напряженную работу, днем надо отдохнуть. Вот они и отдыхают.
Единственное, что нам удалось, – ваши имена. Матье и Тома – это стильно, интеллигентно и с небольшим экивоком в сторону религии. Никогда ведь не знаешь, что готовит день грядущий, надо стараться со всем миром быть на дружеской ноге и всех уважить.
Хотя, конечно, с благодатью Божией вышел прокол, признаю.
Когда я вспоминаю ваши первые шаги, сразу думаю: блистать под потолком цирка вам не светило… В джунглях вы бы не выжили. Сигать с ветки на ветку, дразня хищников, дробить львиную пасть или сворачивать шеи буйволам – не ваше призвание.
Да, блеску вы предпочитали провалы с треском. Но я вас все равно люблю больше кого бы то ни было. Вы, мои птенцы, ни с кем не сравнитесь. Разве что с инопланетянами.
Тома носит очки. Маленькие, в красной оправе. В них и в комбинезоне он напоминает ботаника какого-нибудь американского университета.
Не помню, как мы установили, что он плохо видит. Теперь сквозь очки он должен отлично видеть Снупи[5], свои рисунки… Какое-то время я с невероятной наивностью надеялся, что Тома сможет читать. Сперва я бы ему покупал комиксы, затем романы из серии для подростков «След хищника», потом книги Александра Дюма, Жюля Верна, «Великого Мольна»[6], может быть, даже Пруста.
Но нет, Тома никогда не будет читать. Буквы благодаря очкам могут стать четкими, но мысли – едва ли. Мой сын никогда не поймет, что странные черные насекомые, которыми усеяны страницы книг, рассказывают неповторимые истории и способны управлять временем и пространством. Тома смотрит на буквы латинского алфавита как я на иероглифы.
Наверное, думает – это рисунки, изображающие микроскопическое ничто. Или вереницы муравьев, которые почему-то не пугаются и не убегают, когда тыкаешь в них пальцем.
Нищие, пытаясь разжалобить прохожих, выставляют свое убожество – искривленные ступни, культи, драных собак и кошек, плачущих детей – напоказ. Я мог бы взять с них пример. Надел бы на своих уродцев потертые пальтишки цвета морской волны – и вперед. Сидел бы с подавленным видом на картонках от коробок. Рядом бы стояла магнитола с веселой музыкой, и Матье в такт ударял бы по своему мячу.
Я мог бы воплотить мечту об актерской карьере и читать наизусть «Смерть волка» де Виньи, пока Тома разыгрывал бы номер «плачущего волка», «о, мой волчок, волчуня, плачущая ревуня»…
Может, публике бы понравилось и нам бы перепало деньжат на стаканчик-другой за здоровье дедушки.
Я совершил абсолютно сумасшедший поступок – купил Bentley Mark VI. Старенькую модель, темно-синюю, почти черную, с салоном из красной кожи, 22 л. с., расход бензина двадцать литров на сто километров. Приборный щиток из туи, несколько круглых циферблатов и боковые зеркала, словно вытесанные из драгоценных камней. Машина чудесна, словно карета. Стоит ей остановиться, ждешь, что оттуда выйдет королева Англии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я езжу забирать Тома и Матье из медико-педагогического института. Усаживаю их на заднее сиденье, как маленьких принцев.
Я горжусь своим автомобилем, все смотрят на него с уважением, стараясь разглядеть на заднем сиденье какую-нибудь знаменитость.
Знали бы, кто там на самом деле, были бы разочарованы. На месте королевы Англии двое жалких карапузов, пускающих слюни, и один из них, вундеркинд, то и дело повторяет: «Куда мы, папа? Куда мы, папа?»
Помню, однажды посреди дороги я решил притвориться, что все в порядке, и поговорить с детьми как с нормальными. Я даже вопросы придумал: «Ну как, как Монтень поживает? Матье, что тебе поставили за сочинение? А ты, Тома, сколько ошибок наделал в диктанте по латыни? И как насчет тригонометрии?»
Изобретая все новые и новые вопросы, я вглядывался в лохматые головы своих сыновей, ловил их затуманенные взгляды. Может, я и вправду надеялся, что мне ответят серьезно, что комедия прекратится, что Матье и Тома надоело играть роль тупоумных отпрысков, что мы станем нормальной семьей, как другие…
Какое-то время я ждал ответа.
Тома несколько раз переспросил: «Куда мы, папа? Куда мы, папа?» – а Матье все продолжал: «Врум-врум-врум…»
Это были не игрушки.
Тома и Матье подросли, им теперь одиннадцать и тринадцать. Мне пришло в голову, что когда-нибудь у них появится щетина и придется их брить. На секунду я даже вообразил каждого из них с бородой.
Я подумал, что обоим подарю по бритве, а потом запру в ванной комнате, и пускай разбираются как хотят. Когда из ванной перестанут доноситься какие-либо звуки, я возьму швабру и пойду наводить порядок.
Так я сказал жене, чтобы ее посмешить.
Каждые выходные Тома и Матье возвращаются из медико-педагогического института в царапинах и ссадинах. Видимо, здорово дерутся. А возможно, с тех пор как запретили петушиные бои, учреждение, расположенное за городом, устраивает бои детей – и забава, и прибыль какая-то, наверное.
Судя по ранам, на руки и на ноги детям надевают металлические шпоры. Не лучшая идея.
Придется написать в администрацию института, чтобы они прекратили безобразие.
Тома не придется завидовать брату. Ему тоже достанется корсет. Впечатляющий ортопедический корсет из хромированного металла и кожи. Иначе он станет горбуном и рухнет наземь как карточный домик. Вскоре они с братом будут напоминать двух старичков, которые всю жизнь собирали в поле свеклу.
Корсеты стоят целое состояние, их изготавливают вручную от начала до конца в специализированной парижской мастерской недалеко от авеню Ла Мотт-Пике. Каждый год корсеты надо переделывать, потому что дети растут. Тома и Матье охотно позволяют снимать с себя мерки.
В корсетах мальчики напоминают римских воинов в доспехах или – из-за сверкающего хрома – персонажей научно-популярного комикса.
Когда берешь их на руки, чувствуешь себя родителем робота. Железной куклы.
Вечером, чтобы их раздеть, не обойтись без специального ключика-колесика. А сняв снаряжение, обнаруживаешь дрожащих неоперившихся птенцов и фиолетовые следы от металла на крыльях.
Об умственно отсталых детях я сделал несколько передач для телевидения. Помню, первую я начал с материала о детском конкурсе красоты. Фоном звучал голос Андре Дассари: «Воспеть молодость, которая, смеясь над славой, парит к победе…»
Мне всегда казалась странной идея конкурса красоты для детей. Если родителей красивых детей надо поощрять, выходит, родителей уродов надо штрафовать и всячески наказывать?
Так и стоят перед глазами самодовольные высокомерные мамочки, демонстрирующие свои шедевры жюри.
