Весной, когда птицы в лесу чирикали и галдели, на разные голоса распевая свои песни, ветви березки блестели нежной зеленью. Березовые листочки были такими яркими, что, казалось, само солнце покрыло их звонкой краской. И деревце радовало всех.
По ветреным утрам березка раскачивалась, кланялась и махала гибкими ветвями мне, окнам домов и всем другим деревьям. И казалось, ей хотелось вместе с ветром улететь и прошуметь своей листвой для всего города, для всех улиц. Но корни крепко держали ее на зеленой лужайке, и березка только кивала своими гибкими ветками.
Когда хлынул обильный летний ливень, ее листики, покрытые тяжелыми каплями, засверкали, и начало казаться, что березка ловит блестящие капли, но никак не может их удержать. И капли, как рассыпанные блестящие бусинки, падали в траву.
После внезапно ударивших осенних заморозков березка горстями осыпала золото своих листьев. Сколько листьев у нее было, столько она и раздарила на радость всем. И осталась голой белеть в ожидании белого снега… И все мы, кто видел березку из своих окон, начали ждать вместе с ней наступления зимы.
За два года березка вытянулась. Глядя на нее, я в своих мыслях уже видел стройную юную березку, белеющую среди таких же молодых каштанов, лип и кленов! Дети повесят на нее желтый скворечник, и поселившийся в нем искусный скворец будет развлекать все дома в округе. А дома будут смотреть на мир большими глазами своих окон и ликовать. На вершину березы прилетит маленькая пеночка-пересмешка и весело запоет о светлом весеннем утре… В этом году березка еще порядком подрастет. А лет через пятнадцать станет большим деревом.
Весна была в самом разгаре. Солнце уже приготовило зеленую одежду для всех берез. В то утро, после ночного дождя, я надеялся увидеть свою березку празднично раззеленевшейся. Я выглянул из окна и обомлел: березки не было.
Сломанная, она лежала на зеленой мураве. Ее ветви никогда больше не распустят зеленых листочков, которые никогда не пожелтеют после первых заморозков…
Мы все горько горевали, жалели березку. Потом дети рассказали, что это Арвидас неизвестно зачем качал-качал березку, пока ее не сломал. Арвидас уже второклассник, но иногда он совершает такие глупости!.. Ведь сломанную березку не поднимешь, не оживишь. А была она такая красивая, в два раза выше Арвидаса…
Дворовая малышня, которая только осенью пойдет в школу, весь день о чем-то совещалась. Потом они решили пойти в лес, выкопать своими маленькими лопатками молодой побег и посадить его рядом со сломанной березкой. Потому что без этой березки лужайка такая некрасивая… Своим маленьким друзьям я объяснил, что нельзя пересаживать деревце, когда оно уже распустило листья. И они снова стали о чем-то совещаться.
А когда вернулись из школы их старшие братья, они все вместе принялись за работу. И Арвидас трудился вместе со всеми. Дети нашли маленькие палки, заострили их и соорудили вокруг березки частую оградку из колышков. Потом полили пенек водой. Может быть, он еще оживет? Детям, как и мне, было очень жалко березку. Ведь они вместе росли, вместе играли. Дети бегали по траве, а березка протягивала к ним свои ветки…
Сейчас уже лето. Листья лип большие и блестящие на солнце. А березовый пенек дал гибкие, как розги, побеги. Его охраняла ограда из колышков. Дети воткнули в землю сухую хворостину и тряпочкой привязали к ней отросток березки, чтобы его не раскачивал ветер.
Вырастет березка. Лет через десять забелеет опять. Теперь ее охраняет сама детвора.
Перевела Е. ВетроваБуян
Это был обыкновенный, ничем не примечательный пес, дворняга без роду, без племени. В любой деревне, любом городке таких полным-полно: черных, рыжих, пегих. Они живут во дворах, лениво тявкают у своих будок, а случится удрать, шастают по садам, огородам, по своим запутанным собачьим тропкам.
Никто не знал клички этого лохматого чубарого песика. Мне, как и остальным, кто прибыл сюда на отдых, неизвестно было, где его дом и как его звать. Дружок, Шарик, Барбос? Находились, однако, и умные головы, которые сочинили ему неслыханное мудреное имя — Кидогас. Я же про себя окрестил его Буяном: очень уж подходило ему такое прозвище.
Были у Буяна свои привычки, свои пути-дороги. Каждый вечер и каждое утро я видел, как он трусил вдоль забора, в дебрях лопухов и крапивы. Вид у него был сугубо деловой. Курортная публика в мишурных нарядах его ничуть не интересовала. По ровным, посыпанным песочком дорожкам пес редко хаживал. А если уж появлялся на чистенькой песчаной полоске, непременно жди от него какой-нибудь каверзы.
Буян явно недолюбливал приезжих. Неприязнь у него вызывали не столько сами отдыхающие, сколько их собаки — все эти Норы, Лоры, Рексы, Динги, Снежки, Пифы и прочая мелюзга. Стоило нашему Буяну завидеть их — выкупанных, ухоженных, в добротных ошейниках, угодливо трусящих за своими хозяевами, — как вся его утыканная репьями шкура начинала трястись от негодования.
Я не стал бы рассказывать вам про Буяна, если бы мне встретился другой пес, который бы так умел изводить комнатное зверье.
На Буяна стали косо поглядывать. А мне он нравился. Хоть и мешал спать по ночам, совсем как настырные гитаристы на взморье.
Днем, когда на пляже изнеженные комнатные собачки спасались от жары под деревянными топчанами своих хозяев, Буян занимался своими насущными делами или дремал где-нибудь в холодке под яблоней. А ночью, когда народ отходил ко сну, начиналась пора его буйной деятельности.
Он подбирался окольными стежками, вяло миновал освещенную фонарем площадку и усаживался в тени под кустами. Прислушается — ухо торчком, — всюду тишь и покой, только там и сям слышится гитарное треньканье. Тогда наш Буян почешет задней ногой затылок, поскребет за ухом, устроится поудобнее и — пошла потеха.
Сначала он взлает звонко несколько раз кряду — так лают собаки, если наткнутся на ежа. Подаст голос — замолчит. Еще несколько раз гавкнет, довольно сердито. Это уже будто в густенных зарослях взял кабаний след и сзывает других собак на подмогу. После Буян утихнет и навострит уши. Теперь он знает, что все Рексы, Пифы и Норы, которые ночуют на верандах, балконах и в комнатах, уже проснулись и насторожились. Он знает и то, что воспитанные городские собаки не так-то легко откликнутся на ночной лай, но времени у Буяна хоть отбавляй, и он своего добьется.
Буян снова заливается лаем. Теперь это лай затяжной, надсадный. Слышен в нем зов далеких предков — так ревели они, сбиваясь в стаи, преследуя могучего зверя, в пылу охотничьей страсти: скорей впиться зубами во вздымающиеся от бега бока… Буян лает взахлеб, мерно, точно заведенный, порой подпустит в голос чуточку дрожи, украсит свой лай переливами, почти срываясь на вой. Сюда! На ночную тропу! Только что промчался по ней таинственный зверь. О, как дразняще пахнут его следы…
