В поисках того, что будет всегда с ним, он нашел две вещи – театр, в котором он работал, Ленком под руководством Марка Анатольевича Захарова. Именно с этим театром, именно с этим человеком он находил какую-то внутреннюю устойчивость и ясность дома. Может быть, это и было его главной идеей – он очень любил идею дома, и, соответственно, он очень любил не просто идею, а нормальную, живую свою семью. Страстно любил Люду, был ей очень предан и привязан. Очень трогательно и очень своеобразно любил Филиппа. Любил его, наверное, сильнее всех.
Может быть, эта странная, какая-то даже надбытовая любовь к Филиппу началась со съемок картины «Зеркало». Там есть поразительный эпизод, где главный герой-мальчик (его играет Филипп) бросается на грудь к отцу – к Олегу. Это никак не сыграно, но сыграно грандиозно! Маленький план, но сколько в нем всего. Расскажу одну историю. Частный очень пример, который вроде бы ничего не объясняет, но мне тоже, как отцу двоих детей, он объясняет многое. Меня Филипп пригласил в кинотеатр «Пушкинский» на премьеру своего первого большого полнометражного фильма «В движении». Я сказал: «Спасибо тебе, Филипп, большое. Обязательно приеду. Когда начало? Я могу минут на десять опоздать там, туда-сюда». Филипп Олегу это сказал. После чего перезванивает Олег:
– Я тебя очень прошу – не опаздывай, отмени ты все эти встречи. Не опаздывай. Мы тебя будем ждать. Если ты опоздаешь – мы тебя будем ждать 15 минут, 20 минут, столько, сколько надо.
– Олег, зачем? Ты чего? Вы начинайте, я войду в зал, там сяду и буду смотреть. Я обязательно приду.
– Но пойми меня. Мне бы очень хотелось, чтобы перед сеансом мы сидели с тобой рядом. Это бы очень сильно поддержало ситуацию.
В общем-то ни о чем заботиться не надо было. Очень хорошая картина, полнометражная, дебютная картина – превосходнейшая работа у Филиппа! И тем не менее Олег считал, что важно то, что мы сидели рядом на премьере у его сына. Я был рядом с ним и видел, как он переживал. Никогда в жизни я не видел, чтобы он так переживал за свои картины. Я чувствовал, как он трясет ногой и перебирает воздух пальцами. Это такая привязанность, которая многое объясняет.
Для Олега был очень важен его дом. И в частности таким вот домом, большим домом у него была Россия. Может, я говорю высокими словами, но действительно я помню этот странный тип тоски, которую он испытывал, участвуя в антрепризных спектаклях во Франции. В то время никого никуда не выпускали, а у Олега была большая валютно-оплачиваемая роль во Франции. Вот там он вволю натосковался. И это была тоска по дому, тоска по России, потому что он был абсолютно русским актером, который выразил самую глубину сознания нерядового русского человека, хотя и играл простых раздолбаев, но даже простой раздолбай, которого он играл в фильме Микаэляна «Влюблен по собственному желанию», – он все равно не простой раздолбай.
И кого бы он ни играл – императора России или раздолбая, который работает слесарем-пекарем и пьет, – он всегда с особой целомудренностью и ясностью доносил до зрителя, что сам-то он русский человек. И император России, и алкаш из подворотни – они его братья, они родной крови, они родные. Это тоже очень важное чувство. Чувство дома. Невероятно цельное, невероятно красивое и невероятно мощно переданное зрителю Олегом.
На жизнь Олега и на его менталитет чрезвычайно сильно повлияла встреча с Андреем Тарковским. Не так чтобы: «…и в момент встречи с Андреем Арсеньевичем, Олег Иванович понял, как важно думать о судьбах России, даже если ты ковыряешь в носу!» – ничего такого… А есть какие-то безумно странные истории! Первая странная история, как он вообще попал в фильм «Зеркало». Андрей Арсеньевич знал, что есть какой-то человек из Москульта, Янковский. Вряд ли он видел работы Олега, может быть, видел какую-нибудь картину, а может, и не видел – не знаю, но во всяком случае вряд ли он был знатоком и исследователем творчества Янковского. И вот Тарковский попросил своего второго режиссера найти ребенка для исполнения в «Зеркале» роли маленького мальчика, маленького Андрея. Искали, искали, привели мальчика, обрили его наголо. «Мальчик, – говорит, – хороший». А там кого хочешь, хоть меня обрей наголо, Андрей бы посмотрел и сказал: «Да, хороший, похож на меня». Говорит:
– Да – это, да – получается. Хорошо. Как тебя, мальчик, зовут?
Мальчик говорит:
– Филипп Янковский.
– О, Филипп Янковский?
– Да, вот этот мальчик, он сын вот этого Янковского.
– Ну, хорошо. Сын.
И Тарковский отправляет второго режиссера на Северный Кавказ.
– На Северном Кавказе ты должен найти тик в тик моего папу. Мы из старых татарских родов, связанных с Северным Кавказом.
– А как, Андрей Арсеньевич, я найду папу, когда Филипп-то, вот видите, светленький, а папа же что будет… Это как?
– Ты не дури. Вот тебе фотографии отца… давай поезжай на Северный Кавказ, ищи.
Ну, поехал человек, обреченный так сказать, на ужас. Долго метался по Северному Кавказу. Как там найти Арсения Тарковского на Северном Кавказе? Это сейчас непонятно. И кто-то ему говорит:
– Слушайте, а может быть, будет естественно вместо того чтобы искать, Андрей Арсеньевич, вашего папу на Северном Кавказе, найти папу этого мальчика, который на вас похож? А мы знаем его папу. Это Олег Янковский.
– Не-не-не. Вы что? Папа – это папа, а Олег – это Олег.
Каким-то фертом странным затолкали в кабинет Андрея Арсеньевича Олега Янковского, перепуганного. Как-то завязался разговор, и Андрей от отчаяния сказал: «Да, ну ладно, он действительно похож на этого самого». А все говорят: «Конечно, похож! Он же сын!»
Поэтому к Андрею Арсеньевичу папу привел Филипп, то есть это как бы биологическая заслуга Филиппа. Андрей всегда очень остро чувствовал своих и чужих людей. У него это чувство было жутко развито – «своих, свои люди». Пусть они будут самые замечательные, но – чужие. А это вот свой человек. Неважно какой. Я не думаю, что самый гениальный артист века – это Солоницын. Кто у Тарковского на Рублева пробовался тогда? Смоктуновский? Любшин? Взял он Солоницына, потому что это была своя кровь. Это был свой человек, это был его человек! Андрей взял Солоницына и был ему всю жизнь верен! Вот так Олег попал в разряд своих людей к Тарковскому.
Была еще одна история, в которой каким-то странным боком и я был завязан. Я очень дружил с Сашей Кайдановским. Андрей в это время начинал «Ностальгию» и очень хотел снимать Сашу Кайдановского. А перед этим мы с Андреем договорились, что сначала Саша снимется у меня. Все было чудесно. И вдруг Сашу Кайдановского не выпустил КГБ. Не выпустил, наверное, за внешний вид и за то, что он терпеть не может спорт (он когда видел какого-то спортсмена, у него прямо глаза выскакивали из орбит от общего непонимания того, чем этот человек занят), и «зарубили» Сашу Кайдановского… Выяснилось, что он невыездной ни при каких обстоятельствах. А Андрей уже начал снимать «Ностальгию» в Италии. Он перебрал своих людей в голове и сказал: «Давайте Олега. Пусть едет Олег». И Олег приехал играть сложнейшую роль. Поначалу Тарковский устроил ему такую экзекуцию – для того, чтобы Олег пришел в себя, отдалился от массовой культуры. Он поселил его в отель и дал минимум денег – ему передали через кого-то, сам не встретил… Олег недели две прожил в Италии в каком-то вшивом отеле в одиночку на какие-то смешные деньги… У него была задача – распределить эти деньги так, чтобы пообедать и поужинать. И главное, ему не было ясно, когда это кончится, потому что ему никто ничего не мог объяснить: где Тарковский, куда он приехал, зачем? Это Андрей вводил Олега в состояние тоски по родине одному ему известными методами. Ввел. И вот они снимали сложнейшую сцену. Это был один из самых знаменитых рассказов Олега. Когда он несет свечу и должен донести ее от одного конца высохшего водоема до второго и поставить. Он донес этот огонь, всего десять минут было полезного времени. Олег несет свечу, а рядом едет тележка, рядом с тележкой идет Андрей. Он даже не идет, а на четвереньках ползет. Андрей говорит: «Так, так… держи, держи огонек… держи, держи, держи пламечко…» Это одна из самых драматических, трагических сцен в фильме. Олег видел, что уже большую часть прошел и уже близка цель, финал. И вдруг Андрей говорит: «Держим-держим-держим… Теперь наливайся, лицом наливайся». А Олег думает: как же ему налиться лицом-то? Говорит: «Я вроде как уже налитой, ну полностью, налитее не бывает». Когда смотришь этот кусок в фильме, конечно, ничего подобного в голову не приходит. Почему? Потому что: «наливайся, разливайся, отливайся», – можно делать только с людьми, которым ничего не нужно объяснять по существу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
