Пятнадцать лет он провел, как отшельник, обучаясь в ордене, и один год — как верный слуга. Больше ничего не успел. И кто-то решил, что на этом его жизнь должна закончиться.
Он потерял все, что имел и на что надеялся. Честное имя теперь навсегда запятнано. Свобода, которую обещал Аварра при условии безукоризненной трехлетней службы, так и осталась несбыточной мечтой. В лучшем случае, Эша теперь ждет каторжная работа и цепи до конца его дней — по крайней мере, среди горожан ходили такие слухи. Ну а в худшем…
Кто знает, что вообще может ожидать смертника во Внешнем круге.
И за что ему все это?! За верную службу?
Если бы Эш сейчас встретил виновника всего этого, никакие веревки не смогли бы удержать его.
«Иначе ты не заслуживаешь лица, которое носишь», — вспомнились ему вдруг слова белоголового.
Что он хотел сказать этим? Причем здесь вообще его лицо?..
С непривычки от длительных и напряженных размышлений у Эша заболела голова.
— Вот дерьмо, — тихо выругался он себе под нос.
— Полностью с тобой согласен, — со вздохом проворчал верховой и звонко шлепнул себя по шее, убивая муху.
Через пару часов Эша вернули в повозку. И вовремя: его ноги к тому времени уже подгибались в коленях, а спина, грудь и руки в тех местах, где веревка растерла запястья, были изъедены гнусом чуть не до костей. Липкий пот, как после сильной горячки, промочил ему всю рубаху, темные волосы сосульками повисли над глазами. Пустой желудок недовольно урчал.
Протолкнувшись ближе к середине ряда, Эш втиснулся между бородачом со шрамом на щеке и человеком, лица которого прежде не замечал.
На вид ему было около тридцати. Светло-русые волосы сбившимися прядями разметались по его плечам, рыжеватая всклоченная борода доставала до груди. И, в отличие от остальных, его удерживали не веревки, а цепь, сковывающая руки и ноги, как каторжнику.
Забившись на свое место, Эш устало вытянул ноги в проход. Потом энергично растер лицо и укусы на руках.
И невольно оценил, что в повозке почти никакого гнуса не было — по всей видимости, здесь было слишком смрадно даже для них. А потом вновь покосился на закованного в цепи.
— Ну и как там, снаружи?.. — полушепотом спросил тот, не поворачивая головы.
— Так себе.
— Очень подробно, однако, — усмехнулся в сторону закованный.
— Хочешь узнать подробней — плюнь в надзирателя, — зыркнул на него Эш. — Он тебе устроит прогулку.
Тот с улыбкой покосился на собеседника.
— Ну, меня-то гулять гораздо дальше отправят, чем тебя. Так что я, пожалуй, воздержусь.
Эш усмехнулся.
— Особые привилегии?
— Вроде того.
— За что в цепях?..
Тот хитро прищурился.
— За заслуги перед королевством.
Эш фыркнул, широко улыбнулся.
Тут в разговор вмешался стражник.
— Тишина! Прекратить шептаться! — угрожающе крикнул он.
Он никак не мог точно определить, кто провинился, и потому на всякий случай обвел гневным взглядом всех присутствующих.
Эш опустил голову, его собеседник тоже умолк.
По навесу мягко зашуршал моросящий дождь, через несколько мгновений обрушившийся на него шумным потоком.
— Откуда родом? — спросил каторжник совсем тихо, чуть склонив голову к уху Эша.
Юноша задумчиво почесал себе лицо грубой веревкой, связывавшей ему руки. Вроде, простой вопрос. Но ему не так уж легко было на него ответить.
Эш понятия не имел, в каком городе родился, или какой акаде принадлежали его отец с матерью. А место, где он вырос, было связано с множеством устрашающих баек, где толика правды круто замешивалась на бурной народной фантазии и приправлялась ненавистью.
Для жителей городов Внутреннего Круга сам факт существования людей, не посвященных тому или иному защитному духу был нестерпимой ересью. А «вороны» были чисты, как белый лист бумаги, и не принадлежали никому, кроме своих наставников, которые обучали их видеть, слышать, охотиться, преследовать, выслеживать и убивать. Брошенные младенцы, неугодные бастарды и дети рабов постоянно пополняли ряды воспитанников ордена. Те, кто доживал на Вороньем мысе до семнадцати лет, отправлялся на Воронью гору для завершения обучения и обретения предназначения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Люди болтали, что из «воронов» готовят беспринципных убийц, готовых на любое черное дело, что их выкупают за большие деньги братоубийцы, или что они прислуживают городским старостам в качестве палачей без суда. Чего еще можно ожидать от того, чья совесть свободна от обетов?
— Я с Вороньего мыса, — ответил Эш.
Каторжник удивился.
— Сектант?..
— Ага. Так что бойся меня, — криво улыбнулся юноша.
Бородач беззвучно рассмеялся.
— Я из Поднебесного застенка, так что это тебе меня бояться надо, — прищурился тот.
После этих слов Эш с особенным интересом посмотрел на своего необычного собеседника — в легендарный каменный мешок, вырубленный прямо в скале, бросали не каждого.
— Там был лес, — сказал вдруг Эш.
Каторжник изменился в лице.
— Смешанный или сосновый? — глухим голосом спросил он.
— Смешанный, но сосен много. И тропа. И гнуса — хоть ложкой ешь.
Сосед Эша уставился на него внимательным взглядом.
— А тропа? Почва скорее песчаная, или черная?
— Черная.
Каторжник нахмурился.
— Значит, в окружную нас не повезли, а решили доставить напрямик к западной заставе, — проговорил он.
И в этот момент телега остановилась.
У Эша от волнения сердце замерло в груди, пустота в животе болезненно сжалась — он вдруг решил, что уже приехали.
Но ошибся.
Приговоренных выпустили по двое справить нужду. Веревка на ногах позволяла делать крошечные шажки, но люди все равно спотыкались, хватались друг за друга, чтобы не упасть и скользили по грязи.
Эшу в этом смысле повезло больше всех — после прогулки на привязи ему больше не стали связывать ноги.
А когда все, промокнув до нитки под дождем, собрались назад, каждому выдали по куску размокшего хлеба и ковшу воды.
При виде толстого ломтя у Эша с голодухи рот наполнился слюной. Он поднес было хлеб к губам, но почувствовал странный кисловатый запах, исходивший от него, и остановился. Сквозь торопливое чавканье в полумраке Эш расслышал чье-то недовольное бормотание, что хлеб горчит. Ткнув своего разговорчивого соседа локтем в бок, Эш выразительно посмотрел ему в глаза, потом на хлеб у себя в руках, и неприметно сунул кусок под лавку.
Каторжник озадаченно понюхал свой ломоть, пожал плечами, но решился последовать примеру Эша.
Телега продолжала тащиться вперед, дождь перестал, а приговоренные принялись засыпать один за другим. Смекнув, что к чему, Эш тоже принял сонную позу. Через четверть часа все крепко спали, разинув рты и громко похрапывая.
— Ненавижу эту работу, — со вздохом сказал воин стражнику. — Как по мне — так уж лучше виселица, чем вот так вот…
Тот громко, протяжно зевнул в ответ.
— Ничего, скоро привыкнешь. Как говорят на заставе, духам тоже нужно есть. А эти пусть хоть что-то полезное сделают за свою жизнь.
Эш, затаив дыхание, внимательно вслушивался в каждое слово. И то, что он слышал, с каждым мгновением нравилось ему все меньше.
— Жуткие они там все, на заставе… — проговорил воин.
— Это да, — согласился стражник. — Я уж сколько лет на этом перегоне, а до сих пор оторопь от них берет. Глаза у них у всех безумные какие-то. Так и кажется — вот щас отвернешься, а он как всадит тебе меч промеж лопаток по самую рукоять… Я на них вообще стараюсь не смотреть. Туши скинули, по головам пересчитали — и разъехались.
— Завидуют они нам.
— Еще бы, — хмыкнул стражник. — Живут-то как псы, вечно настороже… Ты выпить не хочешь?.. Я тут припрятал бутылочку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Давай на обратном пути. А то ведь уже почти на месте…
Дальше они обсуждали дорогу, ругались на дождь и гвоздичное масло, которое стоило дорого, а от гнуса все равно не помогло. Эш продолжал их слушать вполуха, лихорадочно соображая, что же будет дальше.
