Ночью снились орлы. С поднебесья на окошко слетали, словно голуби. К чему бы сие?
На старых игральных картах – другой подходящей бумаги не было – чертит Кулибин острым циркулем колеса, замысловато сопряженные. Пятериков заглядывает через плечо – не понять. Колесики и прочие части на удивление мелки. Одни чертежи Кулибин вырезает, складывает в стопку, другие рвет и сердито кидает под стол.
Посетителями вовсе перестал заниматься. Все починки отдал Пятерикову – помощник старательный и понятливый, с годами все тонкости превзойдет. А особо трудные починки Иван Петрович отложил – недосуг.
Терпят заказчики: как быть – на весь город один мастер. Прежде и мелкую починку в Москву слали. А нынче Кулибин самую хитрую механику в ход приводит. Да вот беда – строптив. Где это видано, чтобы мастер главным по губернии помещикам да богатым купцам без всякой учтивости говорил: «Сроку починки сказать не берусь – нынче недосуг. А не угодно ждать – будьте милостивы, дозвольте обратно часы доставить».
От такого нерадения для дома убыток – в том, в другом пошли недостачи. У Ивана Петровича глаза стали суровые, словно кругом ничего не видят, и прежней ласки детям он не оказывает. Нередко среди ночи встанет, вздует огонь и чертит. А то и просто ходит по спаленке – думает, бормочет.
Вздыхает жена – славно жилось после случая с губернаторскими часами. Народ в доме толпился допоздна. Один из ворот, другой в ворота. Важные баре в колясках приезжали. То с часами в починку, то так, полюбопытствовать. За работу золотом платили.
А случай, с которого про Кулибина первая слава пошла по городу, был занятный. У губернатора, господина Аршеневского, сломались часы весьма хитрого устройства, с музыкой. Приказал губернатор до времени снести часы в кладовую, а как поедет в Петербург – положить в карету. Там, в столице, починят. Губернаторский камердинер о Кулибине был наслышан и просил позволения снести ему часы в починку. Губернатору показалось смешным – где же в Нижнем Новгороде иноземные часы чинить?! Он и внимания на те слова не обратил. Однако слуга самовольно достал часы из кладовки и отнес Ивану Петровичу.
Починил их мастер без особого труда, и однажды за кофеем услышал губернатор знакомую мелодию. Что за чудо? Пошел взглянуть. Куранты тихим звоном бьют четверти и половины, а в полный час играют арию.
Позвал губернатор слугу; тот за самовольство прощения просит.
Губернатор доволен: знатный мастер объявился в городе. Он призвал к себе Кулибина, обласкал его и нижегородским барам с похвалой говаривал о мастере. Вот тогда и пошли Кулибину богатые заказы.
А задумчив стал Иван Петрович с последней Макарьевской ярмарки. Привозил туда некий француз куклу и показывал в балагане. То была женщина в натуральный рост. Перед ней стоял клавесин, и кукла на том клавесине играла подряд десять пьес.
К осмотру механизма француз Кулибина не допустил. Впрочем, понять было нетрудно, что устроена музыкальная машина на манер часов с курантами.
Были на той ярмарке в ювелирном ряду и затейливые часы. Невелики – чуть побольше луковки. Как часам время бить, выходят фигурки с ноготь ростом и под тихую музыку пляшут модный танец менуэт.
С той поры неотступно мечтал Иван Кулибин о большом художестве: смастерить часы, каких и в столице не видано. Часы те Кулибин придумал в полном секрете. И главные части начертил с превеликим тщанием.
Однако…
Части немыслимо мелкие. Для них надобен инструмент особый, тонкий, и уже то дело непростое.
На работу, ежели прочие занятия вовсе оставить, два года пойдет, самое малое.
Замысел орлиный.
А чем два года кормиться – ума не приложишь.
Часы яичной фигуры
В сумерках зашел в мастерскую старый знакомец, купец Костромин. Еще отца знавал по мучному делу. И на детское мастерство Ивана, на мельницы его да запруды, глядел с интересом, без обидного смеха. А недавно часы принес чинить – с кукушкой. Расспрашивал о часах новой моды – в перстень вделанных. Вся механика – в футляре менее медного гроша. Экая хитрость!
Не мертво живет купец Костромин. Любит науку и доброе мастерство. Глядит на Кулибина с лаской:
– Что печален, Иван Петрович?
Мастер снял со стены часы Костромина.
– Кукушка в исправности. Извольте получить, Михаил Андреевич. И то последняя кукушка, мною чиненная! – сердито прибавил он. – Толикое множество их в исправность привел, что более на кукушек и смотреть неохота. А печален я от заботы.
– Велика ли забота?
Сам на себя Иван Петрович дивится: в тайне от всех держал свои мысли, а тут решил поведать о мечте – то ли с ласкового взгляда Костромина, то ли с разговора о часах в перстне. Первая кукушка, микулинская, счастье принесла. Авось и последняя…
– Долог будет рассказ.
Костромин сел – готов, мол, слушать.
Иван Петрович достал из потайного места крохотные фигурки и поставил на стол.
– Сии фигурки для театрального действа леплены из воска, а буду лить оные из серебра. Действо фигур механическое. Сопровождает его музыка на манер часовых курантов. Вся эта хитрость мною обдумана с полным тщанием.
Кулибин разбросал по столу сотни нарезанных из игральных карт замысловатых колесиков, шестеренок, штифтов.
– Частей потребно много сотен – литых, резаных и на станке точенных.
– А почему фигуры размером столь мизерны? – полюбопытствовал Костромин.
– Тому причина важная. Весь механический театр помещу в часы чуть поболе утиного яйца. С одной стороны того яйца циферблат, а с другой – театральное действо ежечасное, при музыке курантов. Такого художества и в граде столичном не видано. А по описаниям иноземных чудес в «Санкт-Петербургских ведомостях» усмотреть изволите, что ныне фигуры механические особо модны. Однако, полагаю, подобного механического театра в малых часах и вовсе на свете нет. Припасов же на те часы и на всю механику, хоть размером она и мала, надобно превеликое множество. А цена на припасы высокая. То моя первая печаль. Труда положить надобно более двух годов. И то моя вторая печаль. Чем семейство буду кормить?
Услыхав, что подобного художества в столице не видано, Костромин вскинул голову и стал в нетерпении перебирать пальцами.
– А много ли, полагаешь ты, Иван Петрович, на работу потребно издержек?
– Сосчитано. Припасов, да мастерам за поделки, да подручному плату, да в содержание мое и семейства считаю рублей до тысячи надобно.
– Деньги немалые!
– Кабы малые, так и забота была бы невелика. Впрочем, не только в столице – в Макарьеве, на ярмарке, не поскупятся и много более тысячи заплатить за такую диковину.
– Не о прибыли разговор. Слушай, Иван Петрович. Ты на важную мысль меня навел. Ведом мне секрет: собирается императрица объезжать свои земли. И будет в Нижнем Новгороде. Срок же до прибытия царицы, отписывали господину губернатору, два года. И согласен я до тысячи рублей издержать, чтобы диковинный театр поднести государыне. – Помолчав, прибавил: – Славы же твоей прятать не намерен, и подношение будет совместное. Твердо ли веришь в удачу отважной твоей мечты или в сомнении к делу приступишь?
Иван Петрович ответил не сразу. Большой груз – дать нерушимое слово. Сомнений у него не было, хоть замысел и не в пример мудренее прежних.
– Мастерство мое ныне изрядное, не хвалясь скажу. И просят руки большой работы. За дело берусь без сомнения, а прочее все в воле Божией.
И пошел по комнате звон – на разные голоса били куранты всех развешанных в мастерской часов. Одни играли затейливую мелодию, другие тявкали на манер малой собачки, заливались колокольчики, гудели басы, и выскочила из дверки кукушка.
Накуковала удачу кукушка!
В тетради для важных замет Кулибин записал: «Октября 18 дня 1764 года зачаты делать часы яичной фигуры».
Труды в сельце Подновье
Надобно чугуна, олова, серебра, меди красной да зеленой. Искать оказию – красок в Москве купить. Форму для тиснения колес и машину шлифовальную. Свечей поболе – дело к зиме идет, день короток. Собирает Петр Кулибин припасы для часов…
Работал мастер с великим усердием, сну уделял самое малое время. От мелкой работы – иные части были с булавочную головку – начинало рябить в глазах. Тогда брал гусли, играл чувствительные песни. Иной раз и сам песни складывал.
Более года готовил Кулибин инструмент для делания частей и самые части. Счетом же частей было четыреста двадцать семь. Однако впереди самое трудное: сочленение частей. Кулибин совсем закрыл мастерскую и перебрался с Пятериковым в просторный дом Костромина – в сельцо Подновье, на волжском берегу. Спустя полгода и семью туда взял – вместе жить способнее, да и на кошт[7] меньше потратишься. Свой дом до времени заколотил.
В соединении же частей были огромные трудности. Законы механические Иван Петрович изучал. Однако для ясного их понимания, для приложения к делу потребны были обширные знания. Кулибину их не хватало. Не раз закрывал он, огорченный, Вольфианскую экспериментальную физику, переведенную Михайлой Ломоносовым на российский язык. Многое было темно без знаний математических.
