В совхозе — государственном сельхозпредприятии — свободы, конечно, поменьше, чем в колхозе. Зато никакой тебе коллегиальности, никакой пусть даже формальной подотчетности общему собранию колхозников. Тебя назначили — и ты руководишь, подотчетный лишь тем, кто тебя назначил.
Понял молодой и энергичный директор и другое: как тут с коллективом ни упирайся, как на земле ни вкалывай, хозяйство не поднимешь. Без влиятельной поддержки сверху.
«Городец» традиционно считался «лежачим» совхозом, предшественник Лукашенко отработал в нем десять лет, не добившись серьезных изменений. Даже активная поддержка всесильного в таких вопросах главы облагропрома не помогла ему вывести отстающее хозяйство в «маяки». А ведь и на традиционно отсталой в аграрном производстве Могилевщине были действительно крупные руководители. В тени крепкого еще старика, дважды Героя труда Василия Старовойтова куда расти в общественном мнении какому-то Лукашенко? С какими результатами?
Ему помогла перестройка.
Беларусь просыпается
Советскую Белоруссию, жившую посытнее, а значит и поспокойнее, чем Рязанщина или Тамбов, волны перестройки захлестнули значительно позже, чем остальную часть СССР. В Москве уже вовсю полемизировали Ельцин с Лигачевым, а белорусский политический маятник еще даже не качнулся. Алесь Адамович11 как-то в сердцах сравнил Беларусь с Вандеей. Как Вандея была самой монархической из французских провинций, так Беларусь была самой советской и, пожалуй, самой благополучной из советских республик.
Последний доперестроечный (хотя уже при Горбачеве избранный) первый секретарь ЦК КПБ Ефрем Соколов, старомодно добропорядочный, из числа тех, кого принято было называть «крепкими хозяйственниками», на роль политического лидера никак не тянул. Как и коммунистическая партия «не тянула» свою роль руководящей и направляющей силы белорусского общества. Это стало очевидным, когда Беларусь проснулась. Разбудили ее Алесь Адамович и Зенон Позняк12. Первый сказал правду о Чернобыле, второй — о Куропатах.
Алесь Адамович жил в Москве, был широко известен, общался с самим Горбачевым, хотя считался почти диссидентом. Он мало зависел от партийных чиновников, а потому мог позволить себе многое. Голос Адамовича, заговорившего о политической ответственности «центра» перед «республиками», услышала вся страна.
Услышанное потрясало. Четверть территории республики попала под радиоактивные осадки. К такому не был готов никто. У Беларуси не хватало медикаментов для лечения пострадавших, стройматериалов, чтобы возвести дома для переселенцев на чистой территории, продовольствия, чтобы возместить урожай, не убранный с зараженной земли.
И главное — людям не говорили всей правды. А потому они не могли защититься от страшной, но невидимой и непонятной радиоактивной угрозы.
Люди были вправе ждать помощи от власти. Но власть бездействовала. Хотя в Уголовном кодексе и была статья, определявшая наказание за бездействие. А властью была Коммунистическая партия, лидером которой был недавно избранный Михаил Горбачев.
Аварию и «списали» на Горбачева. Белорусская партийная организация за него не вступилась. Здесь «молодого» генсека не любили за все — особенно за говорливость. О том, что он принес свободу слова и свободу мысли, в Беларуси не вспоминали: о какой свободе можно думать, когда продуктов в магазинах становится все меньше, а народ не хочет, чтобы им управляли по-старому? На этих вот настроениях, да еще под влиянием московских веяний в спокойной Беларуси неожиданно для властей возникла оппозиция…
Тогдашнюю оппозицию звали Белорусским народным фронтом в поддержку перестройки «Адраджэньне». Оргкомитет БНФ был создан 19 октября 1988 года, но еще до этого появились первые ростки того, что можно было назвать национально-демократическим движением.
Это были молодежные неформальные объединения — «Талака», «Тутэйшыя» и различные экологические организации. Первые ласточки национально-культурного возрождения, они занимались пропагандой белорусского языка и литературы, изучением фольклора. Экологи боролись с загрязнением окружающей среды, проводя акции не слишком шумные и многолюдные, но и их хватало для сонной сытой республики. Партия вяло указывала на них комсомолу, комсомол столь же вяло вел какие-то переговоры с лидерами неформалов. Весь этот «плюрализм» казался несерьезным, очередной кампанией, проводимой по указанию сверху.
…Бомба разорвалась 10 июня 1988 года, когда в газете «Літаратура і мастацтва», органе правления Союза писателей БССР, появилась статья кандидата искусствоведения Зенона Позняка и историка Евгения Шмыгалева «Куропаты — дорога смерти». В ней рассказывалось о том, как в урочище Куропаты под самым Минском в 30-е годы возили расстреливать людей. Потом Минск разросся, и урочище стало соседствовать с жилым микрорайоном Зеленый Луг.
«Сделав обмеры и подсчитав все данные, можно приблизительно вычислить первоначальное количество похороненных в исследованных могилах. Оно колеблется от 150 в "зимней" могиле № 1 до 260 в могиле № 5. Если взять среднюю цифру 200 покойников в могиле и сделать простое умножение на количество выявленных сегодня захоронений (510), то получим 102 тысячи человек»13.
Эти цифры потрясли белорусскую общественность.
Статья получила колоссальный резонанс. Ее даже перепечатала тогдашняя главная газета перестроечной советской интеллигенции — «Московские новости». Куропаты сделались местом паломничества. Республиканская прокуратура была вынуждена начать расследование и пришла к неутешительному для компартии выводу: да, в Куропатах погребены останки жертв не фашизма, а довоенных репрессий.
Этого не могли вынести даже белорусы. Еще совсем недавно, в марте 1953 года, им сквозь слезы казалось: небо обрушилось на землю оттого, что Сталин умер! Потом со слезами на глазах они хоронили другого коммунистического вождя — собственного, белорусского, Петра Машерова. Компартия, вроде бы в Беларуси ничем себя не скомпрометировала: никого, считалось, не сажали, никого не расстреливали, не считая убийства Михоэлса — да и его убили не по местной инициативе и не партийные органы, а НКВД, которое всегда было московским… Белорусские коммунисты — чуть ли не святые. И тут — на тебе. Под самым, можно сказать, домом — жертвы коммунистической системы! Как жить после этого?
А ведь Позняк говорил и о другом. Он будил национальную гордость. Все лучшее, что было в Беларуси, он объяснял ее собственными заслугами (о том, сколько союзных денег было вложено Москвой в восстановление разрушенной белорусской экономики, разбомбленных городов и сожженных деревень, просто не упоминалось). А все худшее — как раз влиянием России, этой «империи зла». И казалось: стоит только отделиться, освободиться от российской власти и от коммунистической идеологии — и сытость свою сохранишь, и свободу обретешь…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
