Шагнул дверку и исчез.
Пар тут же рассеялся. Шарика в кастрюльке больше не было.
«Три туда – три обратно» – вдруг вспомнилось мне.
На обычной советской плите в обычной советской кухне обычного советского человека остывала обычная советская вода.
3.
Первые минуты я был в шоке от того, что навсегда застрял в чужой эпохе. Потом решил: да что я, в самом деле? В самом лучшем в мире государстве, что ль, не выживу? Да выживу, конечно! И благостным «застоем» наслажусь, и Андропову помогу за дисциплину бороться! Он ведь молодец, этот Андропов-то! Не даром кэгэбэшник! Он с врагами церемониться не станет! Вот дойду до него, расскажу, что за дело проклятые Ельцин с Горбачёвым замышляют… А потом буду стоять и похохатывать, глядя как они в клетке в суде умоляют их не расстреливать. То-то бабка с дедом обломаются, когда в будущем не будет никаких джинсов! А будет там вечный Союз, мною лично спасённый!
… Впрочем, перед тем, как приступать к его спасению, следовало освоиться. Так, квартира у меня уже была. Причём честно унаследованная! Ключи от неё я нашёл в коридоре: замок на деревянной двери был тот же самый, вот только второй, железной, установленной в 90-е еще не было.
В комнате стоял хорошо знакомый мне мебельный гарнитур (ещё не обшарпанный) и висел хорошо знакомый мне ковёр (ещё не выцветший). Вот только на месте моего компьютерного стола находилась кадка с фикусом. «Сейчас вся наша гильдия в рейде, – внезапно мелькнуло в сознании. – В игре про огород поспела тыква… В контакте хохлов обсуждают – и всё без меня… На АТ автор книги «В постели со Сталиным» выложил проду…». Впрочем, эти мысли не подобали спасителю Родины, так что я их отогнал, как только смог.
В шкафу нашлись дедовы шмотки. Мне они были немного коротковаты, но в целом по размеру – всё лучше, чем в штанах буржуйских шляться! Я переоделся.
Потом вспомнил: бабушка рассказывала: дед ей отдавал свою получку, но, как все советские мужики, откладывал на собственные нужды, и как-то раз жена обнаружила его накопления за бачком в туалете. Я метнулся в уборную. Вот так удача! Дедова заначка была здесь! Я сделался счастливым обладателем аж целых тридцати пяти рублей. Как раз будет на первое время на жизнь… Интересно, на долго ли хватит? Начал вспоминать советские цены, прикидывать в голове… А потом решил – какого чёрта? Надо просто пойти в магазин и увидеть все цены воочию! Тем более, жрать уж охота. Гештальт с пельменями, про которые я думал перед тем, как оказаться здесь, пока что не закрыт…
Я вышел на улицу. Двор был всё тем же двором, по которому всего час или два назад я возвращался со свидания с Велемирой: серые хрущёвки, помойка возле ограды детского сада, всё те же бабульки на лавочке. В этот раз их сидело две штуки, и они проводили меня взглядами, полными подозрений. На миг мне показалось, что одна них это Людмила Васильевна – наша полоумная соседка снизу, которая несколько раз вызывала милицию из-за того мы с матерью якобы двигаем мебель посреди ночи. Говорят, что крыша у нее поехала после того, как единственному сыну Славке дали пожизненный срок за разбой… Впрочем, это я отвлёкся. Нынче время другое, и бабки, конечно, другие. Эти, небось, при царе родились-то ещё…
Проходя через двор, я заметил, что тот стал как будто просторней, пустее. Наверное, это было из-за того, что горизонт не загораживали двадцатипятиэтажки соседнего района. И машин во дворе почти не было. В чём-то эта пустота была приятной, но в чём-то, признаюсь, пугала слегка: было ощущение, что кто-то постепенно демонтирует мой мир, и вслед за машинами и небоскрёбами всё остальное исчезнет.
Обследовав пару кварталов, я набрёл на булочную, в помещении которой в будущем расположится отделение одного крупного банка. Внутри неё тоже было как-то пустовато и непривычно: вдоль стен стояли деревянные стеллажи, над которыми красовалось суровое «РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ», а на одной из вертикальных перекладин болталась привязанная на веревочке рогатина. Часть стеллажей пустовала, на остальных лежали целые и располовиненные буханки серого. В уголке, у самой кассы, покоился тот самый батон по 13 копеек в единственном экземпляре – такой же одинокий, как и я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я потрогал батон рогатиной. Шибко свежим он, кажется, не был.
– А других батонов не осталось? – спросил я у продавщицы в белом халате и колпаке.
Та ответила, что мне следует открыть глаза или обратиться к окулисту, раз я не могу ответить на этот вопрос самостоятельно. Ответить на такое было нечего, так что я признал своё поражение, купил батон и пошёл дальше по улице, откусывая прямо от него.
Это был тот самый вкус детства!.. Ну, в смысле… Батон был на вкус как батон.
Дойдя до трамвайной остановки, где обычно садился, когда ехал в центр, я набрёл на ещё один магазин. Лаконичное одноэтажное здание со стеклянным низом, разрисованным картинками с едой, и бетонным верхом, украшенным вывеской «Универсам», обещало пиршество натуральных продуктов по социалистическим ценам.
Я зашёл.
Пельменей не было…
В стеклянных витринах, которые караулили продавщицы, стояли пустые корыта, напоминающие о мясе, и покоились горы колбасного сыра. В открытом доступе стояли пирамиды рыбных консервов, морской капусты, томатного и яблочного сока в пятилитровых банках. В большой белой ёмкости располагалась батарея стеклянных бутылок с кефиром. Для покупки сметаны был нужен бидон, коего у меня не имелось. Несколько тёток копались в большой металлической корзине, заполненной кочанами капусты, и источающий лёгонький запах гнилья (потому что без химии!). Были ещё какие-то макароны и крупы в картонных коробках. Их мне как-то пока не хотелось.
Я побродил по универсаму, наслаждаясь видом тех самых ценников, о которых так долго и мечтательно читал в Интернете. Пёс с ними, с пельменями! Сам сготовлю, если будет надо! И сникерсы с марсами сратые, и кока-кола, и чипсы – в гробу я видал их! Да, магазин здесь не такой, как я привык. Зато всё своё, родное, никакой американщины, никакого мусора пищевого! Вот сейчас сайру возьму или «завтрак туриста», поем их с батоном – и сыт. Много ль надо-то?
Я остановился возле стеллажа с консервами, приглядывая себе подходящий ужин.
«И все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он им светит! И все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он горит!» – надрывалось радио.
Я отвлёкся от консервов и задумался о том, кто это поёт.
Так задумался, что даже не заметил, как меня окружили четыре милиционера.
– Ваши документы, гражданин, – сказал один из них, представившись и назвав звание. – Почему вы в такой час не на работе?
4.
В отделении милиции было так же тоскливо, как у меня на душе. Стандартные, довольно-таки обшарпанные стены – снизу зелёные, сверху белые. Пыльные подоконники. В коридоре – стенд «Они сражались за родину» с фотографиями ветеранов. В кабинете, куда меня привели, – груда папок на столе, ни единого компьютера и непременный портрет вождя, Юрия Владимировича.
Фамилия участкового была Рогожкин. Это был тщедушный паренёк, на вид моложе меня, но с усталым взглядом человека, уже немало повидавшего.
– Ну что, гражданин, – устало и как-то безнадёжно проговорил он. – Может, всё-таки представитесь? Или задержать вас до выяснения личности?
Когда менты замели меня в магазине, я не придумал никакого правдоподобного объяснения тому, почему я не на работе. По первости хотел было сказать, что безработный, да побоялся: в СССР безработицы нет ведь! Представиться я тоже отказался и всю дорогу до отделения думал о том, как бы вывернуться из этой истории. Ничего толкового так и не придумал.
– Ладно. Моя фамилия Колобков, – признался я. – Но паспорта нет. Потерял.
– Очень жаль, гражданин Колобков, что вы так халатно обращаетесь с документами, которые вам выдало государство, – сказал милиционер. – Ну так где же вы работаете? И почему в четыре часа дня в четверг шатаетесь по универмагу вместо того, чтобы быть на рабочем месте?
