Глядя на поезда внизу, Бортников думал о том, что затяжной сбой в работе дороги стал и для него в какой-то мере неожиданностью. Да, он всегда знал о возникавших трудностях, всегда был в курсе важных событий на магистрали, внимательно следил за ее развитием, помогал чем мог, — но вот достаточно ли?.. За примерами, как говорится, недалеко ходить. Ездил он, Бортников, три года назад вместе с Уржумовым в министерство, бил тревогу, пытался добиться увеличения ассигнований на модернизацию дороги. Но министр успокаивал — ничего, мол, сверхсерьезного не происходит, обычные трудности, нет причин для беспокойства — и он тогда поддался чужой убежденности, поверил... Да, честно говоря, и не считал себя вправе идти на открытый конфликт. Областью в то время руководил другой человек, Бортников был вторым...
— Теперь вот и думай, — проговорил, забывшись, Виталий Николаевич, и стоявшая поблизости женщина удивленно повернула к нему голову.
— Вы это... мне?
— И вам тоже, — смущенно кивнул Бортников и пошел прочь.
«Конечно, надо было нам построже говорить в свое время со строителями, — думал он, спускаясь уже по лестнице на асфальт перрона. — Забелин и тут прав...» Виталий Николаевич с досадой вспомнил, как управляющему Красногорсктрансстроем не раз удавалось убедить обком в том, что срыв заданий по капитальному строительству зависит от чего угодно, только не от самих строителей: то железнодорожники фронт работ не предоставили, не захотели давать «окна», то перенесли работы на другое время, и трест взялся за более выгодный заказ... И вот результат: капитальное строительство на магистрали серьезно запущено, оказались неразвитыми и линейные станции, недостроен ряд объектов важного технического назначения — депо (локомотивные и вагонные), горки, тормозные устройства на них, вторые пути и двухпутные вставки, котельные... Потому-то возросший вагонопоток и захлестнул дорогу. «Расшить» ее могли лишь срочные меры — предложения инженера Забелина ложились в их русло.
«Надо поговорить на эту тему с Колобовым, — решил Бортников. — Пусть созовет технический совет, подумает над письмом вместе со специалистами». Да, но вот сам-то Колобов... Бывший директор Красногорскмаша, он уже несколько лет руководит промышленно-транспортным отделом обкома. Работящий, знающий дело, хороший организатор. И все-таки Бортников не мог отделаться от крепнущего в душе несогласия с тем, к а к работает Колобов. Весь свой опыт, знания отдает заводам (он любил и знал их), а вот транспорт... С директорских, что ли, времен у него холодок к железнодорожникам? То и дело слышишь от заведующего отделом: железная дорога не идет навстречу заводчанам, дорога срывает подачу вагонов, дорога... Требовательность, конечно, необходима, но не становится ли она у Колобова однобокой?
Бортников медленно шел по утреннему, только что политому асфальту перрона. Асфальт сох быстро, но везде — там и тут — лежали еще мокрые блюдца; в лужицах блестели перевернутые отражения вокзала, вагонов, синего неба...
— Простите, Виталий Николаевич! — кто-то осторожно тронул Бортникова за локоть.
Бортников повернулся — на него слегка встревоженно смотрел начальник дороги Уржумов.
— А, Константин Андреевич!
Они пожали друг другу руки.
— Простите, Виталий Николаевич, — повторил Уржумов, — но мне передали, что вы здесь, один...
Бортников, крутнув черноволосой, аккуратно стриженной головой, засмеялся:
— Ну и поставлено у вас дело, Константин Андреевич! Не успел я на станцию вашу, как говорится, ногой ступить...
— Мне доложили, что вы...
— Ну хорошо, доложили, — лицо Бортникова поскучнело. — Хотел я сам кое-что глянуть... да ладно, раз приехали, давайте вместе. Походим, посмотрим, с людьми поговорим... Покажите мне станцию. Чем ее начальник сейчас, например, занимается?
— Сейчас?.. — Уржумов глянул на ручные часы. — Сейчас должен быть разбор работы за минувшую смену. Но... я же не предупреждал никого, люди...
— А что — люди? — перебил Бортников. — Придем, поздороваемся, послушаем, о чем говорят, какие решают проблемы.
— Да, все это, конечно, так...
Они миновали здание вокзала, направляясь в конец перрона, где стоял двухэтажный из серого кирпича дом.
— Вы Забелина, инженера, знаете, Константин Андреевич? — спросил Бортников, когда они поднимались по лестнице.
— Забелина? Ну конечно. Он у меня... у нас в управлении дороги работает. В локомотивной службе. А что случилось, Виталий Николаевич?
— Письмо я от него получил.
— Письмо?! И... что же? Жалуется?
— Нет. Не жалоба у него. Мысли.
— А... Ну, это он может, — хохотнул Уржумов.
— Мысли серьезные, Константин Андреевич. — Бортников не склонен был разделять тон начальника дороги. — Есть над чем подумать.
Он помолчал, словно проверяя этой паузой сказанное, и подчеркнул:
— Да, подумать есть над чем.
— Я могу ознакомиться с его содержанием, Виталий Николаевич? — спросил Уржумов, распахивая перед Бортниковым дверь в кабинет начальника станции. Сидящие вдоль стен люди, увидев входящих, дружно встали.
— Сидите, сидите, — махнул рукой Бортников. — И продолжайте, пожалуйста. Мы послушаем.
— ...Вот я и говорю, — кашлянув, продолжил начальник станции, молодой и заметно нервничающий сейчас блондин. — Даже в этих условиях вы, Василий Филиппович, должны были проявить больше инициативы.
— Нет, Михалыч, не прав ты, — спокойно возразил грузный мужчина, сидевший у самой двери. — Что я мог сделать, если поезда считай всю ночь стояли, а на станции развернуться негде? И так уж грузовые по пассажирским путям пропускаем. Тесно же, Михалыч, сам знаешь! — почти выкрикнул мужчина и широкой большой ладонью пригладил черные, буйно рассыпавшиеся волосы.
— Это не довод, — начальник станции, поглядывая на Уржумова, снова стал упрекать подчиненного в нерасторопности.
«А ведь думает, наверное, по-другому», — хмыкнул про себя Бортников, хорошо, разумеется, понимая состояние начальника: пришли вдруг нежданные-непрошеные гости, сидят, слушают, как тут не стараться, не выказывать усердие.
Оставив после совещания начальника станции и грузного мужчину, который оказался маневровым диспетчером, Бортников расспросил обоих о работе, выяснил их мнение о возможной реконструкции Сортировки.
— Да что там говорить, Виталий Николаевич, — сразу же загорелся маневровый диспетчер — схватил со стола карандаш, стал рисовать на листке бумаги схему станции. — Если б у меня вот этот путь был подлиннее...
— Хотя бы один? — уточнил Бортников.
— Хотя бы один, — кивнул диспетчер, — да я бы развернулся знаете как! Вот, смотрите, привели сегодня поезд чуть больше, чем станция может вместить, и началась морока: выслал маневровый тепловоз, бригаду составителей, да пока они вот здесь шесть вагонов отцепляли... А! Или пассажирский возьмите. Каких-то восемнадцать вагонов всего, а пассажиры из последнего по рельсам к перрону идут — не хватает перрона. Ну, убрать бы вот эти склады — зачем они тут? Перенести их, место освободить, руки нам, диспетчерам, развязать.
...Уже у машин, двух блестящих черных «Волг», ожидающих их возле перекидного моста, Бортников спросил Уржумова:
— Какие у вас отношения с заводами, Константин Андреевич?
— Проблема — вагоны, — сказал Уржумов. — Виталий Николаевич, сократить их оборот нам одним не под силу, поймите меня правильно. Погрузочно-разгрузочные операции на промышленных предприятиях — ахиллесова пята. Потери времени огромные.
— Что ж, — усмехнулся Бортников, — у вас самих разве все в порядке?
— Разумеется, нет. Резервы и у нас есть. Но не такие значительные, как у клиентуры. А вагон ведь не склад.
— Да, конечно, — согласился Бортников и глянул на часы.
— Вот еще частность, Виталий Николаевич, — заторопил себя Уржумов. — Рельсы. Острейшая нехватка. Нагрузки на ось грузового вагона возросли, скорости движения — тоже. В результате даже тяжелые рельсы, например на главном ходу дороги, стали жить меньше.
— А фонды все те же?
— В том-то и беда, Виталий Николаевич. Лишнего рельса не выпросишь, не то что... Ведь десятки километров летом, в путейскую страду, меняем... А нужны — сотни. Вот если бы дали нам дополнительно к фондам...
— Да-а, — протянул Бортников. — Наговорили вы мне, Константин Андреевич... Ладно, думать будем. Тут крепко надо думать. — Он достал из кармана сложенный вчетверо листок. — Вот, вы хотели ознакомиться.
Уржумов прочитал письмо, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Забелин, хотя и косвенно, обвинял в плохой работе Красногорской железной дороги и его, начальника этой дороги... Лихорадочно думал: что же сказать Бортникову? — но тот не стал ничего спрашивать, — увидев, что Уржумов прочитал письмо, взял его из рук, сказал:
— Это письмо — мне, хотя многое, конечно, и вас касается.
— Да он писатель известный, этот Забелин. Во все инстанции шлет.
