Супруга Капелляро достали бутылку вина. Они пили меланхолично и молча, не нуждаясь в словах. Что они могли сказать? Опыт поколений научил их смиренно гнуть спину под ударами судьбы, и они знали, что не смогут избежать того, что им угрожает. К чему спорить об этом? Лауру изводило это молчание:
– Аттилио, ты правду думаешь, что Марио прикажет тебя расстрелять?
– Он способен на все!
– А что будет со мной?
– Станешь вдовой.
Потрясенная несправедливостью уготованной ей судьбы, Лаура взорвалась:
– Это нечестно. Я этого не заслужила!
Капелляро почувствовал себя уязвленным тем, что его жена не желает становиться вдовой, но, однако, находит совершенно нормальным, что ее мужа расстреляют. Он не удержался от замечания:
– А то, что меня убьют, тебе все равно?
Синьора Капелляро не успела ответить, так как в комнату без стука вошли Марио и его друзьям. Они вели себя как победители. На мгновение наступила тишина – оба враждующих клана смотрели друг другу в глаза. Первым заговорил Веничьо, и тон его был очень вызывающим!
– Именем Дуче, Аттилио Капелляро…
Лаура прижала палец к губам и, так как Марио непонимающе уставился на нее, прошептала:
– Говори тише, разбудишь детей и Пепе.
Можно называть себя фашистом, но ничто не истребит человеческие чувства. Веничьо понизил голос:
– Именем Дуче, Аттилио Капелляро…
– Ты знаешь, что я с ним сделаю, с твоим Дуче?
– Ты сам ухудшаешь свое положение!
– Плевать!
– Аттилио, я тебя расстреляю. Возможно, мне будет нелегко это сделать, но не волнуйся, я найду в себе силы.
– Это неудивительно, ты ведь всегда мне завидовал.
– Завидовал, я? Чему же, интересно знать?
– Во-первых, потому, что я богаче тебя, во-вторых, тому, что моя Лаура лучше твоей Бьянки, и, наконец, тому, что мой Джанни завоевал сердце твоей дочери, и ты тут ничего не можешь поделать! А теперь ты зовешь на помощь немцев, чтобы уничтожить меня, но ничего у тебя не выйдет! Даже мертвый, я буду лучше тебя, доходяга!
Веничьо не предвидел, что патетическая сцена, которая по его замыслу должна была повергнуть врага к его ногам, повернется таким боком. Он слегка растерялся.
– Позволь мне сказать, что ты наглый обманщик, Аттилио. Ты никак не можешь быть богаче меня. Если хочешь, можем прямо сейчас посчитать!
Они немедля схватились за бумагу, карандаши и принялись за расчеты. После долгих препирательств, выяснилось, что они одинаковы бедны.
– Но что касается Лауры и Бьянки, я с тобой не согласен!
Перед зардевшейся синьорой Капелляро Аттилио перечислил все прелести своей супруги, расхваливая их чрезмерно поэтично, но с трогательным энтузиазмом. Не желая отставать, Марио детально, расписал физические и моральные достоинства своей половины. Вскоре свидетели поединка узнали все подробности об обеих дамах, но никаких нескромных мыслей это не вызвало, ведь речь шла о том, чья идеология выйдет победительницей из этого спора. И в Этом вопросе сторонам пришлось согласиться на ничью.
– Ты и твой сынок Джанни – вы для меня отбросы, грязь! И когда я увижу вас обоих связанными, стоящими спиной к карательному взводу…
– Что ты тогда сделаешь?
Это спросил Джанни, он только что вошел в комнату. Он устремился к Марио и взял его за грудки:
– Ну, скажи, что ты сделаешь, убийца? Шпион! Ты позор для своей семьи!
– Что ты говоришь, Джанни! И кому – мне, твоему родственнику!'
Марио чуть не плакал. Он обратился к остальным:
– Мальчишка, которого я когда-то учил делать ловушки для птиц, и вот какие слова он мне бросает в лицо!
– А ты сам что сейчас говорил отцу?
– Это разные вещи! С твоим отцом – это политика, а в твоем случае – просто плохое воспитание!
– Ты смеешься над нами?
– Пойми меня, Джанни. Для меня твой отец в политике – ничтожество, антифашист, бездельник! И я говорю с ним так, как должен и имею право говорить. Но между нами, в конце концов… ты следишь за мыслью? Я не сказал, что не уважаю его.
– Ты так его уважаешь, что хочешь убить?
– Только в политическом плане, Джанни, только в политическом!
– Но, черт возьми, когда твои немецкие друзья всадят ему в шкуру дюжину пуль, он умрет как политик или как человек?
Веничьо оказался лицом к лицу с проблемой, о которой он не думал всерьез до сих пор. Он в раздумье потер подбородок.
– Да, очевидно…
– И ты вообразил, что я позволю расстрелять моего отца?
– О, ты понимаешь, я сказал это просто так… Между нами, я не хотел бы никого расстреливать.
Но тут встрял Виргилий Сандрино, маленький сапожник, над которым все смеялись из-за его небольшого горба:
– Может, ты, Марио, и не хотел… Но мы, настоящие, чистые фашисты, мы собираемся очистить страну от всякого сброда, ты слышишь? Они все получат по заслугам! Капелляро, его сын, де Беллис, Бонакки и падре – все заговорщики, которые выгнали нас из мэрии! Они заплатят за это и не позднее, чем завтра!
От возбуждения он начал брызгать слюной. Даже его друзья почувствовали к нему отвращение. Марио перебил оратора:
– Не забывай, что мэр – я, Виргилий, и что ты должен ждать, пока я не разрешу тебе говорить, а я не разрешаю, потому что ты говоришь одни глупости.
– Я не нуждаюсь в твоем разрешении, а если вы все не хотите меня слушать, я знаю, к кому мне обратиться!
И он вышел, оставив их в недоумении. Бергасси поинтересовался общим мнением:
– Как вы думаете, что он сделает?
Аттилио успокоил:
– Ничего особенного. Пойдет к себе в берлогу давиться собственной злобой. Забавные у тебя приятели, Марио.
– Не увиливай от разговора! Теперь, Джанни, поговорим об Авроре. Я заявляю тебе перед всеми – будешь у меня в ногах валяться, а я все равно не отдам за тебя дочь! Она слишком хороша для тебя! И потом, я не хочу иметь внуков, в чьих жилах будет течь кровь твоего отца!
Джанни возразил:
– Не беспокойся! Сам приведешь свою дочь ко мне со всей деревней впридачу, а я скажу – можешь оставить ее себе!
– Может, она недостаточно хороша для тебя?
– Вот именно.
– Шпана! Да ей нет равной во всей округе, и ты от нее отказываешься?
– Это мое право, разве не так? А если ты так спешишь от нее избавиться, на то есть Сандрино, он не станет претендовать на лучшее.
От оплеухи, которую ему залепил Марио, парнишка едва устоял на ногах. Он хотел броситься на обидчика, но отец остановил его.
– Угомонись, иначе я тебе добавлю! Тебе не стыдно так говорить о девушке?
Марио сказал, сохраняя достоинство:
– Спасибо, Аттилио. Но не думай, я благодарю тебя не в политическом смысле, понял? Итак, Джанни, почему ты отказываешься от моей Авроры?
– Потому, что я не хочу, чтобы она родила мне детей, в жилах которых будет течь кровь их деда, фашиста и убийцы!
Атмосфера накалялась, когда опять появился Виргилий в сопровождении Лючано Криппа. На губах сапожника играла зловещая улыбка. Дон Лючано поклонился:
– Здравствуйте, синьора, здравствуйте, друзья мои…
Никто не осмеливался и пикнуть, спрашивая себя, что означает этот визит. Дон Лючано без приглашения развалился в кресле.
– Виргилий сказал мне, что вы собираетесь договориться полюбовно?
Так как он, казалось, обращался непосредственно к Веничьо, тот ответил за всех:
– Да вот, дон Лючано. Мы не такие люди, чтобы причинять друг другу боль. Мы уже почти договорились. Аттилио вернет мне мой шарф мэра, и завтра я вернусь в мэрию вместе с моим муниципальным советом.
Капелляро не мог согласиться с этим:
– Я что-то не понимаю, с чего это вдруг я тебе отдам шарф мэра?
Марио не слишком хотелось затевать спор в присутствии Криппа, и он притворился, что уступает:
– Мы с тобой всегда договоримся, Аттилио.
Дон Лючано засмеялся коротким отрывистым смехом, который заставил всех вздрогнуть:
– Но дело-то касается не только вас двоих.
– О, наши друзья нас послушают!
– Я в этом уверен, дорогой Марио, но есть и другие заинтересованные лица, кроме ваших друзей.
– Кто же?
– Ну, не знаю… Политическая полиция Фоджи, например.
– Как же она может быть в курсе?
– Самым простым образом. Вчера я послал письмо, в котором рассказал все о том, как Капелляро, де Беллис и Бонакки завладели мэрией при молчаливом попустительстве Венацца, Бергасси и вашем, дорогой Веничьо, потому что вы не защищали ее, предатели!
Марио забормотал:
– Они… они вам от…ответили?
– Да, сегодня они меня известили, что приедут завтра. Вам придется отчитаться о своих поступках перед людьми, которые не любят шутить. Кстати, я буду им помогать, указывая на виновных. Эта обязанность претит мне, но как верный и лояльный слуга Дуче я считаю это своим священным долгом.
Он поднялся.
