сторон страшного Ата-Улана, и тот выскочил один на пушки. Загремели залпы. Раскалённые ядра впивались в толстую шкуру огненного монстра, плавились и прожигали чешуйчатую броню. Несколько ядер угодили в морду Ата-Улана; не выдержав стального огня, он подскочил, развернувшись в прыжке, и помчался обратно.
Гулямы смяли в жёсткой схватке уланов, но по ним с фланга ударили тумены Субедея и Джебе. Бой рассыпался на множество схваток. Побеждённые рушились вниз, порубленные, изувеченные, они падали сквозь янтарные облака. Там их уже поджидали птицы смерти — гуртаны — и, подхватывая на лету, ныряли с ними в подземные галереи Афросиаба. Там они будут лежать, ожидая Страшного суда, или благоволения Джирджиса, или прихоти Бодончара, если тот, конечно, воцарится над Самаркандом.
Гулямы разворачивали коней и мчались назад, под прикрытие своих орудий. Выдержать натиск багровых знамён лучших воинов Чингизхана им оказалось не под силу. Субедей, Джебе и остатки уланов понеслись за ними.
Ночные гуляки Самарканда смотрели на небо. Там творилось невиданное. Ярко-жёлтые, небывалые никогда раньше облака то вспыхивали багрянцем, то светлели, то по ним проносились в разные стороны мутные полосы, доносился рёв и грохот. Всё это снималось на смартфоны, и видео уже ложилось в социальные сети. В комментариях гадали, что происходит. Но в топе новостей на первой строчке появилось известие «Инопланетяне привезли в Самарканд северное сияние».
Субедей наткнулся на Улугбека. Астроном ухмылялся, он был неплохим рубакой, их клинки сошлись с жутким треском, малиновая, с синими прожилками молния ударила в облако. Улугбек крутнул кистью, освобождая клинок, но не заметил, как наклонился Субедей и полоснул его багряным лезвием по шее.
Внук Тамерлана выронил саблю и камнем вывалился из седла. Стая гуртанов понесла его к месту покоя в мавзолей Гур-Эмир.
Драконы выжигали пушкарей. Те били по ним сгустками белого пламени, крылья небесных воинов вспыхивали, те рушились вниз, но те, кто остался, длинными языками огня палили орудия.
Гулямы ушли вглубь серого тумана, тумены ринулись за ними, но на их пути встали русские батальоны и каре суровых воинов эмира Бахаддура. Первый залп из длинноствольных ружей не остановил дикий напор конницы Галдана. Но второй ударил уже в упор, и противник не выдержал. Груды валяющихся коней мешали атаке.
— Давай, пошёл! — кричал разгорячённый Назар своему приятелю эмиру Бурундуку. И тот ударил с фланга последним резервом Тамерлана — двумя сотнями отборных гулямов. И не выдержали огня русских батальонов, жгучих молниевых пуль, натиска яростных гулямов, помчались назад остатки туменов Субедея и Джебе; нахлёстывая вороных стальными плётками, неслись уланы.
— Победа! — Тамерлан подъехал к Джирджису. — Враг разбит!
Оставшиеся четыре дракона, еле махая обожженными крыльями, спешили укрыться в тылу. Им вслед палили из двух уцелевших пушек.
Галдан-Церен оскалился, вцепившись костистыми пальцами в гриву своего коня, и глянул на Бодончара.
— Когда? — молча спросил он.
— Сейчас! — также без слов ответил тот.
Из ниоткуда, из воздуха битвы возник вдруг Ата-Улан перед русской пехотой. Их пули были не страшны ему, а заряды к орудиям уже окончились. Нечем было остановить огненного монстра, и он огромными прыжками понёсся к святому Георгию. Назар ударил его палашом, но тот даже не заметил его, и стальной коготь разорвал тому грудь, обтянутую синим мундиром. Эмир Бурундук догнал монстра и начал рубить сзади, но, не останавливаясь, Ата-Улан ударил его задней лапой — и всадник с конём покатились кубарем.
Тамерлан выхватил засиявший бледной позолотой клинок и помчался навстречу врагу. Его верный конь подлетел вверх, и всадник лихим ударом снёс носовую броневую чешуйку монстра. Ата-Улан остановился и пыхнул пламенем. Тамерлан уворачивался от огненных плевков, а монстр загонял его на позиции разбитой артиллерии, там, где конь непременно сломает себе ноги.
Те, кто ещё не спал в эту ночь в Самарканде, и всё ещё смотрел в небо, увидели, как потемнели янтарные облака и как с улицы Чорраха, из мечети Ходжи Зиёмурода вверх ударила белая молния. Неистовый, никогда не слыханный грохот разнёсся над Самаркандом, городом тысячи царей.
Тамерлан лежал возле пушки, силясь подняться. К нему подъехали Галдан-Церен и Бодончар.
— Ты храбрый воин и умный полководец, — сказал хан Джунгарии. — Но сегодня ты проиграл, и мы забираем Джирджиса.
Ата-Улан крутился змеёй возле холма, где белый конь святого Георгия бил его копытом, не давая подойти.
— Надо помочь отцу солдатов, — сказал Бодончар и, не глядя на Тамерлана, помчался к Джирджису, Галдан двинулся за ним.
И вдруг рядом с Георгием Победоносцем мелькнула белая молния, и в его руке оказалось блистающее копьё. Ни секунды не медля, Отец побед ударил им стелющегося перед ним Ата-Улана. Тот взвыл от жуткой, никогда не испытанной им боли и, не помня себя, помчался прочь.
Бодончар и Галдан-Церен сдержали коней.
— Уходите и больше никогда не приходите, — сказал им святой Георгий. Те склонили головы, развернули коней и понеслись вслед за огненным монстром. А за ними устремилось и всё войско.
Утром Карим-бобо пошёл на первый намаз в мечеть Ходжи Зиёмурода.
— Что тебе тут надо? — визгливо спросил его на улице мулла Фаткулло. — Иди, жарь свою самсу!
— Где ты взял копьё Джирджиса, о великолепный аль-Бухари? — поклонился ему Карим-бобо.
— Из Дамаска привёз, когда ещё тебя на свете не было, — раздражённо ответил аль-Бухари. — Это же смерть, а за ней надо приглядывать. Сейчас снова надо место искать, чтобы Джирджис не нашёл и не начал им размахивать. Надо жизни помогать, а не смерти! Спрячу, так не найдёт.
— Спасибо тебе, аль-Бухари! — поклонился ещё раз Карим-бобо.
Тот только махнул рукой.
Двинувшись после намаза к Крытому рынку, повидать Назара, Карим-бобо вспомнил, что тот погиб и сейчас появится здесь только через четыре года, не раньше. Так же не будет и Бурундука, и Улугбека, и его сыновей. Все они пали в страшной битве в янтарных облаках.
А вокруг уже шумел утренний Самарканд. Сегодня дети пошли в школу, нарядные мальчики и девочки, улыбаясь, бежали стайками по Ташкентской улице, с Сиабского базара пахло свежими лепёшками, уже начали готовить плов торговцы. Жизнь шла своим чередом, и Карим-бобо
