Какое-то время ответа не было. Затем я услышал легкий треск в кустарнике справа от меня и быстро повернулся. Там стояло животное, которое, склонив голову, пыталось получше рассмотреть меня. Я подумал, что это какой-то вид оленей — мышино-серого цвета, с настороженными ушами, шевелившимися при порывах крепчавшего ветра, будто стараясь расслышать, что он им говорит.
— Вы избрали неудачную дорогу, — сказал олень.
— Я? Да я тут ничего не выбирал!
— Я тут не для того, чтобы спорить с вами, — отрезал олень. — Но мой опыт утверждает, что каждый, кто здесь появляется, делает это по собственному выбору.
— Ну, в общем смысле это так, пожалуй, — отозвался я, — но я предполагаю также, что ты не совсем животное.
— Может, и нет, — ответил олень. — Но разве это так важно?
— Настоящее животное не говорит, во всяком случае обычно.
— Нет. Но и люди не входят в картины, во всяком случае обычно, как вы утверждаете. Разве вы не замечали, что обычные правила имеют значение, лишь когда вы спокойно рассуждаете, после того как событие уже произошло и когда у вас появилась возможность комфортабельной генерализации; когда же событие еще только предстоит, то оно в первую очередь неуловимо исключительно и специфично.
— В том, что ты говоришь, что-то есть, — сказал я. — Но я тут не для того, чтобы вести с тобой нелепые философские дискуссии. Ты меня можешь вывести отсюда?
— Возможно, — ответил олень. — А куда вы хотите попасть?
— Я намеревался попасть на Центральный Фокиса, — ответил я. — Меня там ждут друзья.
— Значит, вас ожидают?
— Ну… не совсем так. У меня не было времени известить их о своих планах, поскольку моя отправка из пункта ноль была весьма поспешной. Связь между точкой в Солнечной системе и этим миром затруднена, и я решил сэкономить время и прибыть сюда лично. И тогда легче послать себя самого, чем уведомляющий документ.
— Это справедливо, — заметил олень. — Но тогда вам придется переносить неудобства, связанные с тем, что вы являетесь как бы уведомлением о своем грядущем прибытии.
— Что еще за неудобства?
— Об уведомлении частенько забывают. Но я вижу, у вас нет желания обсуждать подобные вопросы. Следуйте за мной, и мы посмотрим, что можно для вас сделать.
Олень зацокал копытцами к подлеску; я последовал за ним. Сумерки сгущались быстро. Стволы деревьев стали трудноразличимы. В глотке у меня совсем пересохло, и спустя несколько минут я сказал:
— Нет ли тут поблизости чего-нибудь, что можно было бы выпить?
— О, конечно, тут есть что пить, хоть я и не думаю, что лично порекомендовал бы это.
— Но мне нужна вода!
— Ну в этом случае вам, конечно, надо попить. Идите сюда.
Мы сошли на чуть заметную тропку и стали спускаться вниз по довольно пологому склону. Во мраке посверкивали светляки, их блеск был прекрасен. Лес притих. Через некоторое время мы вышли к крохотному темному прудику, лежавшему в лощинке у подножия огромных деревьев. Я подошел к урезу воды, наклонился и зачерпнул воды в сложенные чашечкой ладони. Выпив, я ощутил, что хочу пить еще сильнее, а потом еще сильнее. Олень, пока я пил, стоял неподвижно, и мне показалось, что во взгляде его есть нечто осуждающее.
— Может, я делаю что-то неправильное? — спросил я. — Но ведь вода свободна для всех?
— О, разумеется, она свободна, — отозвался олень. — Вот в том-то и беда! Она остается свободной и внутри, такой же свободной, как была снаружи.
Слова оленя не имели никакого смысла. И тем не менее я вдруг ощутил воду в своем желудке и тут же наклонился, чтоб выпить еще. Сжал пальцы лодочкой и поднял воду к лицу. Мне показалось, что держу в ладони прозрачный шар. Воду пришлось не пить, а есть. Я тут же прекратил пить и быстро отступил от берега. Олень наблюдал за мной с интересом. Я чувствовал, что в моем животе происходят странные вещи. Возникло ощущение внутреннего расширения. Как будто то малое количество воды, которое я проглотил (наверняка не больше пинты), начало расти. Я ощущал присутствие воды в себе, но она не становилась частью моего организма, а отдельной, свободной, как говорил олень.
— Что происходит? — спросил я. — Что ты со мной сделал?
— Этому существует множество объяснений, — ответил олень. — Я дал вам только то, чего вы с такой жадностью добивались. Остальное — дело ваше… и ее.
Я не понимал, что он имеет в виду. Нет, знал, но не хотел понимать. Что-то должно было случиться, а я снова не был к этому готов. Объем воды в желудке продолжал увеличиваться. Это была не вода, а кислота. И она растворяла меня, превращая в себя.
— Помоги же мне! — вскричал я.
— Боюсь, я уже сделал это, — ответил олень. А вода стала во мне подниматься все выше; я превращался в бумажного человечка, быстро растворяющегося в самом себе. Этот образ был мне не совсем понятен, но от этого не становился менее реальным. Вода поднималась, и я рухнул на лесную почву, с хлюпаньем стекая по склону. Я был водой, удерживаемой пленкой поверхностного натяжения. Это мне представлялось дикой несправедливостью — я имею в виду все перемены, свалившиеся на меня. Что же такое случилось со старым, добрым, стабильным миром? А может быть, та стабильность всегда была мифом, сновидением о порядке в совершенно невероятном мире?
Я ощущал, как растворяюсь в себе самом. Чувствовал, что пленка натяжения лопается и я водой стекаю по лесному склону обратно в маленький пруд. Я ощущал присутствие оленя, который сначала наблюдал за мной, а потом повернулся и стал уходить. В посадке его головы, в блеске больших сияющих карих глаз была печаль. Я подумал, что он горюет обо мне Бог свидетель, тут мы с ним были близки, ибо я тоже очень жалел себя.
Но разве вода способна испытывать сожаление? Этот вопрос на мгновение привлек мое внимание, а затем интерес к нему пропал. Я полностью превращался в жидкость. Я понял, что я — всего лишь лужица воды. Вряд ли будет преувеличением сказать, что она напоила меня досыта. Сейчас я уже полностью стал ею, но что будет со мной дальше?
— …Мой любимый живет на луне, скоро женится он на мне…
Я прислушался к этому тоненькому, пронзительному детскому голоску, который напоминал мне о чем-то. В голове клубился туман, она казалась забитой мягкими нитями паутины. Разве я не превратился в воду? Какое облегчение снова ощущать свою плотность, знать, что ты человек, а не природный элемент или что-то в этом духе, во что я превратился. Моя радость, однако, омрачалась чувством сожаления. Ведь находиться в жуткой ситуации так интересно!
Немного подумав, я пришел к выводу, что моя радость вообще преждевременна. Я же до сих пор не получил еще зрительной информации касательно моего нынешнего положения. Почему? Я мог выдвинуть сразу несколько предположений. Во-первых, что мои глаза почему-то закрыты. Во-вторых, что вокруг темнота и нет света, при котором можно что-то увидеть. В-третьих, что свет есть и я обладаю оптической аппаратурой, то есть глазами, но мой мозг, ум, мыслительный орган — называйте его как хотите — принимает информацию, но не пересылает результатов ее переработки другим частям той собирающей информацию системы, которой является мой ум/мозг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
