Он миновал стену внутренних укреплений толщиной в двадцать футов. Со свода подворотни капала вода. Ворота никем не охранялись, и жрец вновь вышел в угасающий небесный свет.
Здесь, на плоской гранитной верхушке утеса, помешалась самая старая часть города. Перед жрецом открылось широкое пространство протяженностью ярдов в сто. На нем стояли невысокие обелиски, каждый окруженный концентрическим узором из булыжника. Справа высилась пирамида Ре. Ее темные ступени поднимались к сереющему небу, и стервятники лениво кружили над столбом дыма, встающим из ее вершины. Впереди, к северу, темнели разрушенные стены и сожженные башни внутренней цитадели. Слева вздымалась зеркально отражающая храм Ре пирамида Исса, окруженная высокой стеной. Последние лучи солнца зализали площадь, отражаясь от булыжника. Кроме жреца, на ней, казалось, не было ни души. Он удивился этому: должна же тут быть какая-то жизнь, если солнце еще светит?
Из храма Ре донесся звучный удар гонга, созывающий верующих на молитву. Потом послышался еще один звук — человеческий голос, слабый, по достаточно громкий, чтобы перекрыть раскаты гонга.
— Да не ступит нога твоя в тень, брат Маска, — произнес он.
Жрец удивленно обернулся и только теперь разглядел колодки, стоящие в ряд на границе света и тени у западного края площадки, как раз рядом с ним. Колодок было четырнадцать, и все были заняты, голос же доносился из самых ближних. Жрец подошел. Человек, сидевший в них, был худ, как скелет. Кисти, торчащие из деревянных плах, казались огромными по сравнению с высохшими руками. Глаза на желтом лице были обведены пурпурным ободом, волосы слиплись космами, как у больного в горячке. Одежды, такие же красно-оранжевые, как и у пришельца, были грязны, изодраны, и сквозь них проглядывало тело. На жуткую маску путника он смотрел без трепета, как тот, который знает, что скоро умрет. На вид ему было столько же, сколько пришедшему, — лет двадцать.
За колодками в хаосе полуразрушенных домов легли густые вечерние тени. Темные переулки змеились там среди покосившихся стен и нависших крыш.
Жрец понял, почему человек в колодках предостерегал его.
Во мраке двигались какие-то фигуры, с виду человеческие — они потихоньку подкрадывались к узникам, отворачиваясь от скудных лучей солнца, как от жерла пылающей печи. Но их движение, хоть и медленное, было неотвратимо, как наползающая тень, и жрец сквозь носовую прорезь маски уловил их запах, запах плесени, могильной земли и мертвечины.
Он попятился назад, ближе к центру площади. Он уже не нуждался в предостережениях — он понял, кто они такие. Вампиры. Живые мертвецы, не выносящие солнечного света. Какой-то миг он стоял, как пораженный параличом, и только сердце билось в его груди. Никогда еще он не бывал так близко от них. Никогда еще не стоял на границе дня и ночи, видя их мертвые белые лица. Он уже различал красное свечение их глаз и слышал, как они подвывают, будто голодные псы, томясь по глотку крови. Солнце быстро закатывалось, и тени от домов надвигались на площадь. А вместе с нею и вампиры — они подкатывали к колодкам, как черный прилив. Жрец знал, что должен бежать как можно скорее — бежать в храм Ре.
Он оглянулся на своего собрата, чьи руки и голова были защемлены меж двух прочных деревянных плах. Узник мог дышать, но не мог шевельнуть руками. Плахи скреплялись вместе железными кольцами, на которых висели массивные бронзовые замки.
Жрец, преодолев страх перед наползающей тенью, снова шагнул вперед и стал гнуть замок со всей силой, доступной его перчаткам. Железные когти стиснули замок, словно клещи — он скрипел, однако не поддавался. Со времен своего создания перчатки еще ни разу не встречали столь упорного сопротивления. Жрец снова приналег что было мочи, но дужка так и не уступила.
— Побереги силы, брат, а заодно и жизнь, — прохрипел умирающий — уже едва слышно. Жрец, не вняв его словам, предпринял еще одну попытку — металл опять заскрипел, но не поддался.
— Ты понапрасну теряешь время — замки заговорены, — выдохнул узник. Жрец прервал свои усилия — тени подползали все ближе, а с ними и холод, от которого стыл мозг.
Человек говорил правду — замки и впрямь, должно быть, заговорены. Перчатки пришельца могли крушить камень, но этот жалкий кусочек бронзы ускользает из их железных когтей, точно ртуть.
— Ступай отсюда, — торопил узник, — спасайся. — Пена выступила у него на губах, но его уговоры лишь прибавили жрецу решимости. Ловя краем глаза движение у ближнего дома, он опустился на колени и попытался найти слабое место в кольце, скрепляющем колодки. Тогда он увидел на шее узника прерывистые следы — один, два, три укуса; всю шею окружал сплошной вздувшийся рубец, и кожа воспалилась. Руки жреца опустились.
— Сколько же ночей ты провел тут, брат? — тихо спросил он.
— Только одну, — едва выдавил узник.
Жрец вгляделся в тень. Там поблескивали зубы, и всего в трех ярдах от него, под темным сводом, слышался шорох. Тени уже подползали к ногам приговоренного, лежавшего у колодок ничком. Каких-нибудь пять минут — и живые мертвецы снова вцепятся в его шею, словно осы в кусок протухшего мяса. Сердце пришельца подступило к горлу, и кровь запела в жилах. Опасность была так близка, что чувствовалась, как нечто осязаемое. Внутри закручивалась тугая спираль — и вдруг один упырь с ворчанием кинулся к колодкам. Жрец выбросил вперед когтистую правую руку, взмахнув ею, как косой. Воздух вокруг нее задрожал, и пламя, точно из пасти дракона, оранжевой волной метнулось вперед.
Вампир застыл в ярком свете, разинув вопящий рот, — потом пламя охватило его плащ. Вампир завертелся волчком, тщетно пытаясь сбить огонь руками, — все его тело вспыхнуло, точно старый папирус. Разбрасывая клочья горящего мяса, он упал. Огонь с шипением угас, оставив на мостовой кучку обугленных лохмотьев с легким дымком над ними.
Умирающий, видевший вспышку во мраке, прошептал:
— Огненный Кулак. Кто научил тебя этому волшебству?
— Мой наставник Манихей, — ответил жрец, снова опускаясь на колени и пытаясь сломать замок.
— Тогда я знаю, кто ты, — произнес узник сквозь сжатые от боли губы. — Ты Уртред, брат Рандела.
— Ты знаешь меня? — Пришелец прервал свое занятие.
Узник не отвечал: он слабел с каждым мгновением и едва мог говорить через забитый слизью рот.
— Уртред, — выдавил он наконец, — уходи отсюда, во имя Ре! Городские ворота еще открыты — спасайся.
— О чем ты говоришь? — Уртред с новой силой налег на замок. — Я найду убежище в храме, и ты, друг, пойдешь со мной.
— Твоего брата взяли.
— Рандела взяли? — Жрец вперил дикий взгляд в другие колодки, невидимые в сумерках. Узник из последних сил качнул головой.
— Нет... свои же, из храма Ре. Это они нас выдали.
Жрец позабыл о таящейся во мраке опасности, так потрясли его слова умирающего. Вокруг внезапно поднялся ветер от множества плащей. Жрец слишком поздно увидел, что тень накрыла колодки и стало совсем темно. Не успел он опомниться, как вампир навалился на него и опрокинул на землю, прижав его плечи коленями. Уртред увидел над собой пасть, брызжущую слюной, и нечеловеческим усилием вывернулся, отбросив вампира прочь. Голова упыря оказалась на свету — он попытался приподняться на локтях, но рухнул обратно с жалобным воем. От его желтой образины повалил белый пар, быстро превращаясь в дым. Лицо таяло, словно навощенный пергамент, поднесенный к огню. Вампир ударился о ноги человека в колодках, дернулся и застыл.
Уртред, поднявшись, снова опустился на колени рядом с приговоренным, который угасал на глазах.
— Мой брат, — спросил его Уртред, — где мой брат?
Умирающий попытался ответить, но мокрота во рту глушила слова. Уртред снял с пояса фляжку, отвинтил крышку и поднес ко рту узника. Вода потекла по подбородку.
— ...его держат в храме... хотят принести в жертву...
— Когда?
Узник закрыл глаза и потряс головой, одолеваемый болью.
— Не знаю... скоро...
Над ними снова взвился плащ, будто вороньи крылья — вампир, сидящий на разрушенной стене ближнего дома, сверлил Уртреда злобными красными глазами, но не решался напасть, видя, что случилось с другими. Наконец он пролетел по воздуху и хлопнулся на спину узника, впившись зубами в его шею.
Уртред ухватил вампира за космы. Шея мертвеца хрустнула. Уртред продолжал сворачивать ее, постепенно повертывая вампира к себе лицом, — тот плевался и сыпал проклятиями, зубы багрово поблескивали, глаза светились кровожадным безумием. От него разило тухлой кровью, как от колоды мясника. Безумный блеск в его глазах не угас и тогда, когда жрец совсем свернул ему шею и все позвонки лопнули с сухим треском.
Уртред отшвырнул от себя мертвеца — тот приподнялся на четвереньки и пополз прочь, поматывая головой па свернутой шее.
