Мы вышли с ним на залитую солнцем улицу и скоро добрались до универмага. Продавцы во фраках и брюках с желтыми лампасами встретили нас с Василием точно родных после долгой разлуки. Василий покровительственно дотронулся до плеча старшего приказчика и, растягивая слова, произнес:
— Для этого молодого человека подберите самый дорогой костюм. Ясно?
— Пожалуйста, мистер. Вот эта синяя пара, думаю, подойдет.
Приказчик подал костюм, но Василию он не понравился. Придирчиво рассматривая то один, то другой костюм, он, наконец, остановился на сером в полоску. Я ахнул:
— Ты с ума сошел!
— Все в норме! А теперь шагаем в отдел рубашек. И макинтош тебе необходим. Ну, Павел, твой успех у девочек обеспечен. Факт. Настоящий джентльмен. Теперь не стыдно показаться и шефу.
— Какому шефу? — спросил я, с волненьем разглядывая свое отражение в зеркале, узнавая и не узнавая себя в этом дорогом костюме.
— Увидишь. Скоро мы должны быть в «Солее». Ресторан «Солей» находился на набережной Джеймса.
За вход с нас содрали сорок центов. Василий прошел в дальний уголок к столику, скрытому от посторонних лиц пышным олеандром. За столиком сидел пожилой человек в черном костюме и ослепительно белой накрахмаленной рубашке с «бабочкой» вместо галстука. Василий, чуть наклонив голову и вытянув руки по швам, вполголоса сказал:
— Разрешите представить моего друга Павла Белянкина.
Пожилой господин протянул мне руку, коротко бросив:
— Гринвуд. Присаживайтесь!
Я сел, чувствуя его взгляд из-под седых бровей. Мне показалось, что когда-то я видел это сухощавое лицо, с тонким носом и водянистыми глазами без блеска. Серая короткая прядь волос спадала ему на лоб, и он постоянно откидывал ее ровным взмахом головы. Я смотрел на него и старался вспомнить, где я видел этого человека.
— Надеюсь, вы здоровы.
— Так точно, сэр!
— Помните миссис Смедли?
— Помню! — И я вспомнил, я узнал! Это же господин, который отвез меня из Нью-Йорка в приют. Он самый. Я передохнул и сказал: — Конечно, миссис Смедли помню. И вас тоже…
Гринвуд одобрительно улыбнулся. В это время кельнер поставил на стол несколько тарелок с остро пахнувшим жареным мясом и луком и две квадратные бутылки.
Василий разлил вино по пузатым бокалам.
— А ведь десять лет прошло с тех пор. Давайте выпьем за удачное начало вашей самостоятельной жизни. — Гринвуд поднял бокал, чокнулся со мной и Василием, но отпил лишь глоток.
Скоро старый господин поднялся. Руку не подал, а кивнул мне и Василию и, опираясь на трость, неторопливо вышел. Василий подвинулся ко мне.
— Знаешь, кто это был? Сам шеф. Полковник. И вижу, ты на него произвел хорошее впечатление.
— А, наплевать! Какое мне дело до него?
— Не говори так! — резко оборвал меня Василий. — В руках полковника твоя судьба! Это шеф, и ты должен… — Он не договорил.
Двое рослых парней в коричневых костюмах, раскланиваясь на ходу, подошли к нашему столику.
— Знакомьтесь! Ганс и Эдуард, мои друзья. А это Пауль, мой брат-студент! — во всеуслышание заявил Василий.
Я хотел было возмутиться, какой к черту студент и что за Пауль, когда я Павел. Но я молчал, пожал холодные руки друзей Василия, не разобрав, кто из них Ганс, а кто Эдуард.
Василий много пил. Он шутил, громко смеялся, ударяя по столу ладонью. Подошли еще двое парней. Потеснившись, усадили их за столик. К моему удивлению, они плохо говорили по-английски, но зато превосходно разбирались в коктейлях. В нашем углу стало очень шумно. Эти парни, очевидно, хорошо знали друг друга, их связывало что-то общее, хотя, насколько я понял, ни Ганс, ни Эдуард не служили вместе с Василием. Они называли друг друга уменьшительными именами, хлопали друг друга по спине, по коленям и хохотали все громче, заказывая кельнеру виски.
Незаметно наступил вечер. Под потолком вспыхнули огоньки люстр. Электрола умолкла. На сцене появились музыканты.
Блаженно улыбаясь, я смотрел на Василия и его друзей. Еле ворочая языком, я произнес:
— Все-таки как хорошо ты живешь! Я рад, Василек, что у тебя так много товарищей и все уважают тебя.
Он поднял бокал и сказал:
— Будет и у тебя такая жизнь, Пауль! Только во всем слушайся меня. Ведь мы с тобой как братья! Факт!
— Это верно, — согласился я, уже не обижаясь за «Пауля».
Белобрысый Эдуард заорал ковбойскую песню. Василии хлопнул Эдуарда по плечу, налил себе и мне виски, встал:
— Друзья! Это мой брат. Завтра сам хозяин примет его, и он войдет в наше братство кондоров. Факт. Поэтому, включая его в кондоры, выпьем за него.
Ганс дернул Василия за рукав, показывая глазами на соседний столик, но Василий разошелся вовсю:
— Будем пить да гулять, все равно свободы не видать!
Хотя я не понял, что это за кондоры и какой свободы не видать, но тоже растроганно чокался со всеми.
Ночью я вернулся в гостиницу, подошел к окну.
На Джеймсе светились пароходные огоньки. Они трепетно отражались в черноте воды. Где-то свистел буксир. В высоте летел светлячок-самолет, а ниже вспыхивала реклама виргинского табака.
Я присел на подоконник, в раздумье глядя на набережную. Вот и прошел первый день самостоятельной жизни. Встретился с другом. Молодец все-таки Василий! Но странно, почему он ни разу не обмолвился о прошлом? Даже о Настеньке ни слова. Неужели позабыл? Или не хочет тревожить себя воспоминаниями… И ни разу не заговорил о России. Разве он не думает возвращаться на Родину? Поживем — увидим.
3
Василий пришел в девятом часу утра, подтянутый а свежий, будто и не упился ночью.
— Павел! Поздравляю тебя! — загремел он с порога. — Ты понравился полковнику. Собирайся живее.
