Жена точила слезы. Машенька ходила с горделивым, надменным видом мученицы. До Дьякова то в одном, то в другом доме доходили слухи о новых стихах, коими полнились девичьи альбомчики:
Нет, не дождаться вам конца,Чтоб мы друг друга не любили.Вы говорить нам запретили,Но, знать, вы это позабыли,Что наши говорят сердца…Понятно, кому сии строки принадлежали!
Господин обер-прокурор злился, бранился, сделался крут на расправу со слугами – и с каждым днем все отчетливей понимал, что сам погубил жизнь своей дочери. И почти с облегчением встретил зятьев, Капниста да Стейнбока, которые однажды на пару заявились в дом, приперли тестя к стенке и потребовали – потребовали! – принять очередное сватовство Николая Александровича Львова благосклонно, чтоб две жизни, его и Машину, вовсе не губить.
И наперебой начали перечислять его достоинства. Дьяков, набычась, выслушивал: Львов-то уже не простой чиновник VIII класса, а коллежский советник, член Российской академии, самый обещающий архитектор столицы – его проект собора в Могилеве одобрен Екатериной II, а австрийский император Иосиф II подарил ему золотую с алмазами табакерку в знак восхищения его архитектурными новациями. Утверждены к строительству проекты Невских ворот Петропавловской крепости и здания «Почтового стана» – главпочтамта в Петербурге. Государыня после совместного путешествия по России расположения к Львову не скрывает; граф Безбородко ему покровительствует и гордится дружбой с ним; цесаревич Павел Петрович жалует его своим доверием. Известнейшие служители муз – поэты, художники, музыканты: Державин, Храповицкий, тот же Хемницер, Муравьев, Капнист, Оленин, Левицкий, Боровиковский, Фомин – во всеуслышание называют Львова гением вкуса, уверяют, что «приговор его превращают себе в закон».
Боже мой, почти в испуге думал Дьяков. Откуда что взялось? Как же так вышло, что он ничего не слышал о бурных, невероятных успехах «несолидного человека» Львова?! Да ясное дело: просто слышать не хотел.
– Милый ты мой Алексей Афанасьевич, светик, – сказала, заплакав, жена. – Да пусти ты Машеньку замуж за ее Львовиньку! Ну ведь помрет доченька, отцветет попусту… Не бери греха на душу, не губи милушку нашу!
Дьяков огляделся, набычившись, и – махнул рукой:
– А ну вас! Делайте что хотите!
За дверью послышался тяжелый звук. Дьяков догадался, что дочка подслушивала под дверью и теперь грянулась без чувств, и заплакал от облегчения, что все уже позади…
И вот он сейчас везет Машеньку в церковь, где ждет ее жених. Везет венчаться свою любимую дочь, а сам понять не может, отчего так бледно ее лицо, отчего она вроде бы и не радостна. Может, раздумала? Кто их разберет, девок нынешних? Они все такие, ну уж таки не Дидоны!..
А вот будет смеху, ежели Марья в церкви вдруг скажет: не хочу-де за Львова, не стану венчаться с ним, передумала!
Дьяков мысленно перекрестился: Господи помилуй, ну уж этого он не переживет, точно не переживет! Да пусть Машка попробует зауросить! Он ее своими руками под венец потащит! Пинками, а выдаст за Львова!
Для венчания выбрали церковь в Ревеле, где жил граф Стейнбок и его жена Екатерина. В их огромном доме решено было устроить свадебный пир. Однако по категорическому настоянию жениха и невесты на венчании должно было присутствовать лишь самое малое количество народу, не более десяти человек самых близких родственников и друзей.
Сначала Алексей Афанасьевич ничего против этого не имел, однако сейчас ему во всем виделось недоброе…
Когда карета с невестою и ее отцом въехала на церковный двор, Дьякова поразили вытянутые лица собравшихся. Жена, прибывшая загодя, была явно не в себе и то и дело промокала платочком глаза. У дочек и сына Николая лица были такие, словно никто из них не знал толком, смеяться или плакать. Только Александра Алексеевна, жена Капниста, улыбалась и задорно поглядывала на мужа.
Василий Васильевич Капнист заторопился к тестю. От него не отставал и Львов, и Дьяков услышал, как Маша глубоко вздохнула при виде озабоченного жениха.
«Ой, что сейчас будет…» – обреченно подумал обер-прокурор, сердце которого вдруг сжалось от недоброго предчувствия.
– Не сказала еще? – прошептал Львов, целуя руку невесте и исподтишка заглядывая в ее прекрасные голубые глаза.
Она покачала головой, шепнула дрожащими губами:
– Не осмелилась. Вы уж с Васенькой сами скажите.
– Батюшка, – сухо кашлянув, проговорил Капнист. – Мне следует вас осведомить…
– Нет, погоди, Василий, друг, лучше я! – Львов решительно шагнул вперед. – Простите великодушно, сударь, Алексей Афанасьевич, но… но обстоятельства так складываются, что мы с Машенькою ныне повенчаны быть не можем. И никогда уже не сможем. Никак…
Санкт-Петербург, 1779 год
– Батюшка, – робко сказала Маша, – вы все говорите, Николай-де Александрович человек легкомысленный, а он по службе семимильными шагами продвигается. К нашему посольству в Испании причислен…
– Ну и пускай едет в свою Испанию! – фыркнул Дьяков. – Самое ему там место!
Маша опустила глаза. Сашенька и ее жених Василий Васильевич Капнист переглянулись, но промолчали, ни словом не поперечились.
– Опаздываем, господа хорошие! – сказал Дьяков, весьма довольный таким послушанием. – Ведь не к кому-нибудь на бал званы, а к самому Безбородко! Негоже опаздывать к министрам. А мне еще по пути надобно в Сенат заглянуть…
– Да вы поезжайте по своим делам, сударь, – сказал Капнист. – А я Сашеньку с Машенькой сам на бал доставлю, в своих санях. Там с вами и встретимся.
– Хорошее дело! – обрадовался Дьяков тому, что не придется всю дорогу смотреть в обиженные глаза дочери, и укатил.
Лишь только за ним закрылась дверь, как молодые лица оживились, словно по волшебству.
– Ну, скорее! – велел Капнист. – Нам еще Свечина по пути забрать.
Сашенька схватила сестру за руку и повлекла к лестнице.
Разместились в санях.
– В Галерную гавань! – велел Капнист вознице и подмигнул.
Тот улыбнулся в ответ и разобрал вожжи.
Покатили.
– Третьеводни, – вдруг сказала Сашенька с самым невинным видом, – у Пономаревых видела список новых стихов:
Мне и воздух грудь стесняет.Вид утех стесняет дух.И приятных песен слухТяготит, не утешает.Мне несносен целый свет —Машеньки со мною нет…
– Хорошие стихи, – солидно произнес Капнист. – А кто автор?
– Имени автора не называли! – Тут Сашенька не удержалась и хихикнула.
– А Львовинька меня в Испанию звал – тайно венчаться… – промолвила Маша.
– Зачем так далеко? – отозвался Капнист.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
