Стало тоскливо…
Есть захотелось. Полежать — с булочками и Толстым. Вернуться в привычку…
На лице Безбабновой медленно изогнулась левая бровь. В глазах отразилось упрямство раненого быка.
Она резко поднялась и начала собираться. Смыла отстриженные волосы в унитазе, спрятала разбитый телефон подальше — чтобы не сужать круг догадок. Сумбурно уложила чемодан, не справилась с сомнением и взяла со стола книги и записи.
На голову повязала платок, надела черные очки. Подняла воротник пальто, посмотрела на себя в трельяж. Три Безбабновы-картинки провожали ее статичными взорами. Она резко отвернулась, еще раз проверила квартиру, присела «на дорогу» и с тревогой двинулась в путь.
Соседи ей, к счастью, не встретились и, миновав от дома квартал, она поймала машину. Водитель ее не узнал, до Большой Пионерской доехали без пробок.
Через полчаса она вышла из дома Клеопатры Собакиной в облике, о котором недавно даже не могла помыслить. Она не просто нашла в квартире домработницы безыскусную одежду, она с удовлетворением и лицедейским азартом подобрала себе костюм «челночницы» — она видела этих женщин по телевидению. К идее подтолкнули клетчатые сумки, таких у Собакиной, неугомонной старьевщицы, было навалом. В одну сумку Безбабнова запихнула свой чемодан, в другую — одежду, в которой приехала. Как последний штрих она надела пояс с карманом и переложила туда свои деньги, документы и ключи. Сердце приятно обожгло, как было всякий раз, когда она думала о намечающихся триумфах.
На улице ей показалось, что она вся на виду, как на сцене. Спрятаться было некуда, оставалось играть роль.
Ей хотелось взять такси до вокзала, но спортивный азарт, дух преодоления, внезапно открытое любопытство не позволили это сделать. Безбабнова пошла в метро.
Спустившись под землю, в кассе она стала требовать жетон, но все равно дали магнитную карточку, сказав, что сейчас вход только по ним. Нервничая, она поволокла сумки по переходам. Всюду продавалась сегодняшняя газета с «унитазным» заголовком про нее. Безбабнова воспринимала ее как листовку «Разыскивается». Народ спешил и, казалось, ни на что не обращал внимания.
У пропускных автоматов Безбабнова остановилась, не зная, как правильно использовать карточку. Она мешала сосредоточенным торопливым людям, и дежурная ей крикнула: «Женщина с сумками! Идите мимо меня!»
— Нет, спасибо, я хочу попробовать здесь! — немедленно отреагировала Безбабнова и поспешно вставила карточку.
Благополучно протиснувшись со своей кладью через контроль, удовлетворенная и более уверенная в себе, она поспешила вперед. У эскалатора она остановилась, поставив сумки, и стала внимательно изучать указательные таблички наверху. Толпа нетерпеливо обтекала ее, не узнавая, и Безбабнова в этот момент внутренне ликовала от своего спектакля.
Мимо прошло несколько цыганок, они переговаривались и катили тележки с набитыми клетчатыми сумками. «Свои», — радостно подумала Безбабнова, запомнив их.
Через несколько минут подземный поезд уже мчал ее в сторону вокзала. Безбабнова стояла в углу площадки и наблюдала за людьми. Хотя она работает больше для себя, но без них смысла в ее труде не будет. Она с живым интересом вела взглядом по пассажирам в вагоне. Завсегдатаи метро интереса почти ни к кому не проявляли, но, когда их разглядывали, не возражали.
Сидевшая внизу женщина прочистила горло и неаккуратно перевернула лист газеты. Стала читать о Безбабновой. Сама Безбабнова посмотрела на статью с презрением, на непрокрашенную макушку женщины со стыдливым любопытством и перевела взгляд на пассажиров подальше. Какой-то молодой человек внимательно наблюдал за ней. Безбабнова изобразила задумчивость, сузив глаза и замерев, потом будто пришла в себя и с усталым спокойствием на лице отвернулась.
За стеклянными дверцами проносилась темнота.
Была глубокая ночь. Сквозь сон проникли чьи-то голоса… Стук колес по рельсам…
Голоса не исчезали. Звучали, казалось, бесконечно долго… И, видимо, не собирались смолкать. Безбабнова проснулась. Но на всякий случай ничем не показала этого. Лежала, по-прежнему не двигаясь. Лишь едва разомкнула веки и стала смотреть сквозь ресницы.
Виднелись силуэты проводницы и еще кого-то. Первая коснулась ее рукой и виновато позвала: «Женщина…»
Безбабнова не отреагировала, но когда ее окликнули второй раз, пошевелилась и вяло открыла глаза.
На нее глядели внимательно и настороженно.
— Женщина, тут накладка произошла, по моей вине, наверное. Ваше место в другом вагоне, — сообщила проводница. — Я, видно, билет рассеянно посмотрела. Вы достаньте его… А тут вот две пассажирки сели на станции, как раз на ваше место. Я все в своем вагоне обошла, но прям ни одного свободного больше нет, даже боковушечки.
— Это явно ошибка, — уверенно и раздраженно произнесла Безбабнова, достав билет.
Проводница посмотрела на него и сказала:
— Ну да. Ваш вагон седьмой, а это восьмой. А место ваше восьмое. Как и здесь, только в соседнем вагоне. Правильно… Как я не заметила? Затмение нашло…
Безбабнова поняла, что ее хотят согнать, и испугалась предстоящему изменению. Она следом изучила билет. Действительно, это не ее вагон.
— У нас два места, — нервно вмешалась напряженная пассажирка, что стояла ближе. — Вот это, — она указала на пустующую верхнюю полку рядом, — и которое вы заняли.
— Подождите, — собралась с мыслями Безбабнова. — Пусть одна ложится на свободное место, а другая идет в мой вагон. Там тоже место пустое, правильно? И все!
— Я свою дочь одну не оставлю! — немедленно и громко прореагировала пассажирка постарше. Безбабнова с неприязнью посмотрела на нее: заурядная внешность, однако характер налицо. Дочь, лет семнадцати, являла собой такой же тип, что и мать. Безбабнова хотела вспылить, но сдержалась.
— Вы пока здесь постелите, а я сбегаю в соседний вагон, предупрежу, — проводница оставила постельный комплект.
Мать и дочь стали застилать полку, негромко переговариваясь. Интонации все еще пружинили, но там уже прослушивалось удовлетворение от победы. У Безбабновой все кипело внутри.
Вернулась проводница.
— Ну да, там полка пустая, все нормально…
Безбабнова резко задвигалась; покраснев, неловко спустилась вниз, отыскала сапоги.
— Я подаю в суд, — сообщила она, разогнувшись и собирая постель. — Мало того, что человек моего уровня едет в таких условиях… А что мне с сумками теперь делать? — она посмотрела наверх.
— Да что с ними случится?.. Их не снять сейчас… — произнесла проводница.
«Конечно, эту кобылу нельзя оставлять, а мои сумки можно!.. Я в ее возрасте одна в тамбуре в Москву ехала! И ничего!» — Безбабнова собрала в охапку свою постель и пуховик.
— Я вам тут еще устрою! Я вам покажу кузькину мать… где кто зимует! — пообещала она, удаляясь и ни на кого не глядя.
Она захлопала дверцами, перешла в другой вагон. Покачиваясь, пробиралась вперед. Все полки были заняты, люди спали. У кого-то свешивалось одеяло, торчали ступни или был открыт рот.
Донесся задорный гудок локомотива.
Безбабнова обнаружила свое место. Незастеленная дерматиновая полка среди всеобщей расхристанности была одинока и прекрасна. Соседи спали, разглядеть их в полумраке было сложно. Безбабнова вдруг испытала воодушевление и радость.
Уложив все, она теперь более спокойно забралась наверх, расслабилась и некоторое время наслаждалась своим единичным бодрствованием в вагоне. Она решила, что здесь лучше, чем на прежнем месте, и словно в предвкушении новой неизведанной жизни сладко заснула.
Проснулась Безбабнова легко и внезапно, как в молодости.
Голова была ясной, утренний свет — созвучен настроению, и, казалось, что поезд мчится бодро, словно с новыми силами. Может, локомотивы поменяли, как коней. До прибытия оставалось два часа.
Безбабнова огляделась. Соседями были какие-то чужие неприятные люди. Угрюмые и явно незнакомые, но в некоем едином микроклимате. Спустившись вниз, она почувствовала себя как новичок в плохом коллективе.
Мимо прошла маленькая злая проводница.
«Наша лучше», — подумала Безбабнова и стала собирать постель. Потом отправилась в туалет, а когда вернулась, решила:
зачем здесь сидеть, лучше пойдет в свой вагон. Собрала тряпки и пошла.
Ее прежние соседи уже привели себя и свои места в порядок, молча смотрели на ленту пейзажа за окном, ждали. На вернувшуюся Безбабнову глянули с мелькнувшим любопытством, как на белую ворону в стае. Безбабнова посмотрела наверх. Сумки нетронуты.
Ехали молча. Грузная соседка, косо облокотившись о стол, ела яблоко и мечтательно смотрела за окно. Неприметная дама после сна стала еще более неприметной, но менее закрытой — поглядывала на людей попроще. Мать и дочь, сидя на противоположных полках, то и дело подолгу смотрели друг другу в глаза и полуулыбались, словно разговаривали без слов.
