— Еще бы! Мне тебя до сих пор жалко. Я даже всплакнула.
— Что слезы женщины? Вода! — попробовал пошутить Андрей.
— Ты думаешь, Пушкин говорил это всерьез? Кровь людская — не водица.
— Любимая,— прошептал Андрей, пересел к ней поближе и поцеловал ее глаза.
— Я ослепну от твоих поцелуев!
— Хочешь, потанцуем?
Они танцевали до тех пор, пока оркестр не сделал перерыв. Музыканты пошли подкрепиться в буфет и перекурить. И тут кто-то по-свойски тронул Андрея за плечо. Он быстро обернулся и увидел прямо перед собой веселое смуглое лицо Миши Кольцова. Очки без оправы на прямом, с приметной горбинкой носу, шикарный заграничный пиджак, умопомрачительно яркий галстук и шикарные модные брюки.
— Привет, старик! — Кольцов стремительным цепким взглядом, словно вспышкой магния, охватил Ларису с головы до ног.— Рад с вами познакомиться. Вы когда-нибудь слышали такое великолепное и крайне редкое имя — Михаил?
— Первый раз в жизни,— приняла она его шутку, а про себя подумала: «Ну вот, еще один Михаил»,— А я — Лариса. Первая в мире женщина, которую нарекли этим странным именем.
— Неплохой диалог. Таким можно начинать повесть. Или даже роман.
— Сатирический,— усмехнулась Лариса.— Вот только Бог таланта не дал.
— Скромничаете? — Кольцов не прочь был поговорить ни о чем,— Это весьма похвально. Сейчас у нас скромность ценится выше, чем золото. Но каков этот фрукт! — кивнул он на Андрея.— В глазах всего общества выглядел этаким стойким женоненавистником, и надо же! Ну приспособленец, ну перевертыш, ну хамелеон! Вот уж не думал, не гадал увидеть тебя с прекрасной незнакомкой!
— Прошу любить и жаловать,— опережая вопросы Кольцова, поспешил сказать Андрей.— Моя жена Лариса.
— Жена? — Кольцов сделал трагическое лицо, выражая крайнее, невероятное изумление.— Но еще позавчера мы выпивали с тобой как с законченным холостяком! Вот это, батенька, конспирация! Это достойно поэмы. Нет, нет, для поэмы ты еще не созрел. А вот в фельетончик я бы тебя непременненько втиснул!
Они были одногодки, дружили и потому позволяли в общении между собой всяческие словесные вольности. Они часто встречались в редакции «Правды». Порой на газетной полосе хлесткий фельетон Кольцова соседствовал с очерком Андрея Грача.
— Надеюсь, ты уже нанял охрану и частного детектива? Нет? Тогда не обижайся, я все равно ее у тебя уведу. Тебе на роду написано быть вечным холостяком. Нет. Вы посмотрите на этого отъявленного собственника! За какие такие заслуги ты получил право владеть этим произведением искусства?
— Насчет того, чтобы увести, так тебе, Мишенька, слабо,— засмеялся Андрей.— Да, на охрану у меня нет хрустящих бумажек. Зато еще с Гражданской сохранился наган. К тому же именной.
— А вот это уже совсем паршиво. Не для нагана, разумеется, а для тебя. Только круглые идиоты стреляют из именных револьверов. Ты же очень облегчишь работу следователя по особо важным делам. И ничего не выиграешь, а совершишь сразу два ужаснейших преступления. Ларисе придется, как декабристке, тащиться через всю Сибирь на санях, чтобы навестить тебя в долгосрочной, может, пожизненной ссылке. Если, конечно, тебя сразу не поволокут на гильотину.
— А где они возьмут Гревскую площадь? — парировал Андрей.
— А они четвертуют тебя и на Красной. Благо, Лобное место, к счастью для тебя, сохранилось. И это было бы в высшей степени справедливо. Но я еще не сказал о втором твоем преступлении, оно еще более ужасно. Ты же оставишь все человечество страдать и бесноваться без великого фельетониста Михаила Кольцова!
И они весело рассмеялись.
— Раздели с нами торжество,— попросил Кольцова Андрей.— Представляешь себе встречу почти через одиннадцать лет?
— Простите за вольнодумство, но все же я не очень верю, что вам будет так уж приятно находиться в обществе столь колючего и даже ядовитого человека, как я. Что поделаешь, неизбежная издержка профессии. А она, как вы знаете, относится ко второй древнейшей, слава Всевышнему, что не к первой.
Все это он, не умолкая ни на секунду, произносил уже по пути к столику.
Они выпили и посидели молча.
— Ох, ребята,— вдруг озабоченно сказал Кольцов.— Заглядевшись на Ларису, я едва не запамятовал, что приглашен на торжественный прием. И, положа руку на сердце, готов от него отказаться, чтобы до рассвета оставаться с вами. Хотя бы до первых петухов. Но, друзья мои, прием такой, что если на него даже слегка запоздать, этого тебе никогда не забудут.
— Прием по случаю юбилея товарища Сталина? — серьезным тоном поинтересовался Андрей.
— Попал в точку. А иначе какой бы из тебя был, к черту, газетчик?
Ларисе очень захотелось, чтобы этот весельчак подольше побыл с ними.
— Это вы составили крокодильскую анкету? — неожиданно спросила она.
— С этого мгновения, Андрюшка, я окончательно одобряю твой выбор. Женщина, которая читает и, смею надеяться, любит, нет, просто-таки обожает мой «Крокодил»,— это, поверь мне, не просто женщина!
Лариса в ответ на фейерверк похвал и восторгов сказала нарочито буднично:
— Читала «Крокодил» в поезде. Просто от скуки.
— Вот те на! И удалось вашему зубастому спутнику развеять дорожную скуку?
— Да. Анкету могу процитировать. На вопрос о возрасте — ответ: «Семь с хвостиком». Верно? Вопрос: «Происхождение?» Ответ: «Пролетарское». Как это великолепно: не просто крокодил, но пролетарский крокодил,— попутно комментировала она анкету,— Род занятий: «Борьба с бюрократизмом, вредительством, головотяпством, бесхозяйственностью, глупостью, предрассудками и всеми врагами пролетариата и революции». А вот интересно: хоть разочек поднимет этот пролетарский крокодил на свои острые вилы… ну, скажем, не буду брать очень высоко, хотя бы какого-нибудь головотяпа-наркома?
— Но наркомов при отборе просеивают через такое сито, что среди них просто не может быть головотяпов! — принял ее шутливый тон Кольцов.
— А вредителей? — лукаво допрашивала его Лариса.— Или хотя бы врагов пролетариата и революции?
— Лариса…— негромко сказал Андрей.
— Ладно,— махнула рукой Лариса.— Продолжу анкету. То, что удержалось в памяти. Там был и такой вопрос: «Кто вас может рекомендовать?» Ответ: «Рабочий класс СССР». А куда же он дел остальных? Ну, крестьянина, например. Который его, кажется, кормит. Или интеллигента. Вот он-то уж наверняка попадет в разряд «врагов пролетариата и революции».
Кольцов с напряженным вниманием слушал Ларису, не перебивая ее.
— А еще: «Какой оклад желаете получить?» — продолжала Лариса,— Боже, какой же он непритязательный, этот крокодильчик. Оказывается, всего пятнадцать копеек за номер. Ну, там было еще что-то о подписке и, кажется, что печатается сей представитель Африки аж в десять красок
— А вот и ошиблись! — обрадовался Кольцов.— Всего в девять. И все же я не изменю своего мнения: тебе крупно повезло, старик!
«Искренне он так говорит или же делает вид, что не придает значения ерничеству Ларисы?» — мелькнуло в голове у Андрея.
— А как «Крокодил» относится к товарищу Сталину? — Лариса долго сдерживала себя, но лишний бокал шампанского сделал свое дело.
— Разговор не совсем салонного характера,— мягко хотел уйти от ответа Кольцов.— Лучше бы на лоне природы…
— А все же?
— Ну что вам сказать? Он понятен рабочим.
— А всем остальным?
— А для других он — тайна. Странная, неразрешимая загадка. Весь мир тщетно пытается ее разгадать. Ротационные машины всех континентов выстреливают сотнями заголовков: «Сталин — таинственный обитатель Кремля», «Диктатор шестой части мира», «Победитель всех оппозиций», «Непостижимая личность», «Коммунистический сфинкс», «Сталин — загадка». Вы только вдумайтесь. Каково? Недавно я был свидетелем, как на Тверской американский корреспондент брал интервью у прохожих.
— И какие же ответы он услышал?
— Кое-что я расслышал. «Хитер ли Сталин?» Ответ пожилого интеллигента: «Пожалуй. Главное, не дает себя одурачить». Вопрос красноармейцу: «Сталин — жестокий человек?» Ответ: «Жестокий. С врагами». И миловидной студентке: «Имеют ли успех речи Сталина?» И как она ему выдала, послушали бы вы: «Безусловно. Но он старается поменьше их произносить». А второго красноармейца, пытавшегося улизнуть, дотошный корреспондент прямо-таки сцапал за полы шинели: «Воинственен ли Сталин?» А тот ему как выстрелил: «А как же. С вами по-другому нельзя. Нас не трогай, мы не тронем».
— И все это действительно происходило на Тверской? — недоверчиво поинтересовалась Лариса.
— А вы сомневаетесь? — Стекла очков сверкнули так, что Лариса даже прикрыла ладошкой глаза.— Да, Сталин — загадка.— По тому, что он ушел от прямого ответа, Лариса заподозрила, что все это интервью он придумал тут же, за столиком, экспромтом. Слишком уж отшлифованными были ответы, будто он читал их по бумажке — Буржуазии он непонятен. Она не перестает обзывать его диктатором.
