Он ответил тотчас вопрошавшему, смущенному этим выражением его лица, с холодным презрением:
— Перед Господом Богом все творения равны — князь и раб, тот, кто считает дюжинами своих предков, и тот, кто не знает даже, кто его отец. Тебе же, портной, в ответ на твои дерзкие речи я скажу: не говори со мной таким тоном, словно я твой работник. Отец мой взял в жены мою мать и объявил меня своим законным сыном. Он же дал мне средства для далеких путешествий и для моего образования. На его богатстве основаны будут мои торговые дела. Его богатство послужит для меня якорем в жизни.
— А что? Не говорил я вам? Слушайте-ка хорошенько обоими ушами, — торжествовал старый моряк, тормоша портного.
Гаценброкер не находил места, очевидно чувствуя себя нищим теперь, в присутствии этого человека. Микя мысленно пожирала молодого человека и сокровища его отца.
В комнату вбежал Герд.
— Лошадь готова, благородный господин, — настоящая фрисландская лошадь, с хребтом мягким, как масло.
— Итак, в путь! — воскликнул Ян, прерывая свою речь и милостиво протягивая руку моряку и его жене. — Всего хорошего, штурман! Счастливо оставаться, сударыня! Мы скоро увидимся опять.
— О, мы сочтем за честь, сударь, большую честь для нас, — отвечали они.
Но пылающие щеки Мики говорили больше этого. Стратнер прошептал на ухо Гаценброкеру:
— Черт возьми, хотел бы я знать, однако, как зовут этого удивительного зверя — отца его? Как он сказал, куда он едет?
Ян между тем, сидя уже в седле, обернулся и, обращаясь к хозяйке, с достоинством сказал:
— Когда вам случится как-нибудь побывать в Гравенгагене, разыщите меня, если я могу быть вам чем-нибудь полезен. Вы найдете меня в доме самого старосты Бокеля. Это — мой отец. Да благословит вас Господь!
Топот копыт его коня доносился уже издали, когда оставшиеся опомнились и заговорили.
— Бокеля — старосты сын! Сын богатого Бокеля! Скажите пожалуйста, кто бы мог подумать?
Но в то же время хозяйка вспомнила вдруг болтовню кума Гиле и воскликнула:
— Ах, Христос с нами! Бедный молодой человек! Ведь отца его уже нет на свете. Он умер позавчера. И вот молодой господин должен вступить в дом траура, где ждала его радость.
— Тем лучше для этого странствующего бездельника, — проворчал сквозь зубы бесцеремонный Стратнер. — Мертвый папаша для такого молодца, конечно, гораздо приятнее, чем живой.
— Кто знает, однако, как обстоит теперь дело с отцовским наследством, — коварно заметил Гаценброкер. — Сдается мне, я слышал о его делах что-то такое, что заставляет сомневаться в основательности этого наследства.
— А кто такая мать его? Откуда она родом? И кто ее родственники и близкие, если они у нее есть? — задавали вопросы некоторые из гостей, оставляя на минуту свою игру в кости.
В ответ на эти вопросы Стратнер приложил палец к носу со значительным видом и сказал:
— Да, да! Правильно, если я не ошибаюсь… Несколько лет назад Бокель женился на простой крестьянской девушке… И у него было от нее уже тогда несколько человек детей… И кажется даже, девушка эта была крепостная; он взял ее из какой-то немецкой провинции…
— Ну их к черту, немцев! — воскликнули некоторые из гостей, сопровождая эти слова презрительным смехом и пожимая плечами:
— Принеси мне стакан хорошего пива, Герд, — сказал со вздохом хозяин дома. — Да покрепче, слышишь? Я чувствую себя не совсем хорошо. Пододвинь-ка мне кресло и скажи хозяйке, пусть придет сюда: она мне нужна.
— Госпожа, госпожа! Хозяин ждет вас.
— Грубиян, заткни глотку! Сейчас приду!.. Так вот, Натя, как я тебе сказала, — проговорила хозяйка, стоя в дверях кабачка. — Я дрожу еще и теперь всем телом. Этого именно человека показывала мне старая Мерта. Его и никого другого!
— А корона, о которой вы говорили, госпожа Кампенс?
— О, уж конечно, он скорее всякого другого заслуживает такой короны.
— Ну, а господин Гаценброкер?
— Фу, я не могу выносить этого злого бездельника!
— Госпожа, госпожа, хозяин требует вас к себе поскорей.
— Иду сейчас… Натя, молись за меня… Ты знаешь мое заветное желание.
Когда хозяйка наконец удалилась, Натя, качая головой, проговорила про себя:
— Можешь рассчитывать на меня, злая дура! И что она только нашла в этой худой кислятине с рыжей бородой и козлиным носом? С ума она сошла что ли? Да и станет ли думать о ней этот богатый сукноторговец? А хорошо ли вы заметили, госпожа Кампенс, кому из нас двоих он ласковее улыбался? Оставались бы при своем старом моряке или удовольствовались бы хотя этой пивной бочкой, неудавшимся школьным учителем, Гаценброкером. Молодые, проворные девушки скорее, конечно, понравятся молодым богатым господам, чем какая-нибудь распутная жена, хотя бы даже она и была хозяйкой гостиницы «Трех Селедок».
И, засмеявшись громким, презрительным смехом, служанка исчезла в темном проходе, где хранились бочки с пивом.
Мастера Берндта охватил между тем приступ настоящей лихорадки, и его уложили в постель.
Глава II. Горе и преданность матери
Старинная, настоящая голландская комната, с огромными окнами, деревянной обшивкой по стенам, с большим, пустым камином и немногими принадлежностями домашнего хозяйства, украшенная собранием родовых портретов, писанных на дереве, — комната, такая же печальная и мрачная, как тот день, была вполне подходящим местом для собрания родственников в доме, где царил траур, в Гравенгагене.
Кресло, принадлежавшее собственной особе хозяина дома, оставалось теперь не занятым: тот, кто так часто отдыхал в нем от своих деловых забот, покоился со вчерашнего дня в глубоком, крепко замурованном церковном склепе. И каменотес уже выдалбливал его деяния и память о совершенном им на земле, его почетные звания и добродетели на каменной плите, которая должна была занять место на могиле, у него в головах.
В доме, только что покинутом умершим, принадлежавшие ему богатства взвешивались, оценивались, делились и расхищались. Огромная чернильница на конторке поглощала в себя одну за другой серебряные марки, пока наконец не были заключены счета и подведены итоги. Затем наступило долгое, глубокое и тягостное молчание.
Тогда только вдова, закутанная вся в траурные одежды, так что из-за капоров и вуалей едва выглядывало доброе, серьезное немецкое лицо, как бы собравшись с духом, спросила:
— Теперь, наконец, можете ли вы, господа, сказать мне, во имя Спасителя, что же остается мне и моим детям из всех этих растраченных и разделенных по завещанию богатств?
Пфальцграф, он же нотариус, откашлялся, приподнял плечи, сунул нос, как воробей, в раскрытый перед ним список, наклонился по очереди к каждому из трех ближайших к нему за столом господ в длинных мантиях и траурных шляпах, с окаменелыми железными физиономиями, ястребиными носами и крепко сжатыми лягушечьими челюстями, и сказал значительным тоном:
— Если отчислить то, что достопочтенный покойный остается должным общине, как это доложено здесь господином обер-мастером Бирбомом; если отделить также то, что причитается присутствующему здесь почтенному Натаниэлю Гоэсу из Швевенингена вместе с неуплаченными процентами на всю сумму, согласно существующей записи; и за уплатой также суммы, отказанной покойным богоугодному заведению, в лице почтенного попечителя оного, Адриана ван Коэгорна, и его людям, по единственному завещанию, написанному десять лет тому назад и ныне нами вскрытому, то остается законным наследникам и родственникам: дом в селении как место жительства для вдовы его, остальным же всем вкупе два вагона на гарлемской дороге, одно место в церкви и прочее движимое имущество скончавшегося, — если решение, поставленное судебным приговором по иску почтенного Арнольда Герике против достопочтенного почившего не повлечет за собой других последствий.
Тот, о котором шла речь, при этих словах надулся в своем кресле, как человек, вполне уверенный в исходе тяжбы, и стал рассматривать изображения на стене и хозяйственные принадлежности, находившиеся в этом покое, словно они уже были в его владении, и с таким видом, который во всяком случае достаточно ясно говорил об его намерении.
Вдова вздохнула глубоко, но уже без слез, и, встав с места, сказала:
— То, что вы мне сказали — все равно, как если бы умерший протянул мне нищенский посох из своей безвременной могилы. Но я прошу вас, всех присутствующих и родственников, принять мою благодарность за урок, который вы мне даете, хотя, к сожалению, слишком поздно для меня. О, нет, никогда ни одна женщина пусть не оставляет родины своей для того, чтобы прилепиться к мужу на чужой стороне, оставаясь одинокой сиротой, покинутой всеми! Бокель был честный человек: я могу только скорбеть о том, что он не успел заранее собственноручно обеспечить участь мою и моих детей. Вы же, добрые господа, не знаете сострадания к женщине из чужой земли. Для вас было ножом в сердце уж то, что я вошла в родство к вам: и вы даете мне это теперь чувствовать, как подобает при таких обстоятельствах. Да простит вам Бог!
