- Эй, правоверные! - окликнул их хорезмшах. - Откуда и куда идете?
Слепой перестал петь и сделал вид, что слушает. Потом тихо спросил поводыря: - Кто такие?
Поводырь был весьма красивым юнцом лет шестнадцати.
Когда он ответил, что перед ними такие же нищие, слепой успокоился и спросил путников: - А вы, влюбленные в бога рабы, не на веселье каландаров идете? Тогда шагайте с нами.
...Спустя полчаса вся компания достигла окраины столицы, где находилось каландар-ханэ. Едва путники во главе с поводырем вошли в ханэ, изрядно захмелевшие каландары подняли радостный шум: - Сто лет жизни великому музыканту, славящему аллаха!
- Пусть искусные руки не знают усталости!
- Да подарит аллах прозрение глазам отца, имеющего такого сына!
"Ах вон оно что", - подумал хорезмшах, глядя на слепого и его поводыря.
Каландар-ханэ было достаточно просторным: в нем помещалось человек шестьдесят. Стены были основательно закопчены дымом табака и анаши. Хотя обстановка в ханэ была далеко не столь пышной, как во дворце хорезмшахов, настроение людей, сидящих тут, было намного веселее, чем у придворных на шахском пиршестве. Накурившись банга, табака и опиума, каландары могли запросто продать или купить за медяки весь подлунный мир. Они сами была шахами, султанами - короче говоря, хозяевами своего ханэ.
Слепого и его сына почтительно усадили на лучшем месте.
И только после этого шакаландар, смуглый мужчина с тронутой проседью бородой, обратился к двум "каландарам", стоявшим у входа: - Откуда будете, слуги аллаха?
- Если говоришь о нас, о шакаландар, то мы из Хорасана, - смело ответил визирь Мехдуны. - А пришли, чтобы поклониться святой земле Хорезма.
- Мне нравится твой ответ, - удовлетворенно заметил шакаландар. Проходите, пожалуйста.
И глава братства нищих указал им лучшее место.
Обитатели ханэ, видимо, ожидали прихода слепого. Один из каландаров снял со стены дутар и поставил его у ног поводыря. Тот степенно выпил пару пиал ароматного чая, засучил рукава халата и взял инструмент. Шум и гомон в ханэ сразу утихли.
Парень взялся за колок дутара, настроил струны и обвел взглядом толпу сидящих в живописных позах людей. Его иссиня-черные, похожие на драгоценные камни глаза почему-то тревожно смотрели на слушателей, хотя белое, как молоко, лицо хранило выражение приветливого спокойствия.
...Дутар источал ни с чем не сравнимые звуки. Он словно печалился о вечных страданиях и горестях правоверных, о погибающих в юдоли рабства несчастных, о богатырях, павших в борьбе за свободу людей. Сладостно-грустная мелодия хватала за сердце даже самого черствого из присутствующих.
Нужно было иметь каменное сердце, чтобы без трепета внимать чудесным переливам, словно птицы в садах Эдема, разлетавшимся из-под пальцев юноши.
Видавший виды хорезмшах тоже оказался в плену чарующей музыки. Однако он не сводил пристального, холодного взгляда с быстро мелькавших пальцев поводыря и время от времени значительно поглядывал на Мехдуны. Тот, опьяненный мелодией, совсем потерял голову и, слегка раскрыв рот, закагив зрачки под лоб, слушал.
Тогда хорезмшах сердито ткнул его в бок и процедил сквозь зубы: Взгляни на пальцы музыканта.
Истолковав слова шаха по-своему, визирь прошептал: - Смотрю, смотрю, повелитель. Они так прекрасны, будто принадлежат нежной девушке.
- Да она и есть девушка, глупец!.. - рассердился шах на тупость и непонятливость Мехдуны.
Визирь изумленно уставился на хорезмшаха.
- Неужели так, ваше величество?
Шах только гневно двинул бровью.
Юноша кончил играть. Прислонив дутар к стене, он взял пиалу и стал не спеша пить обжигающий чай. Над красиво изогнутыми, черными, словно бархат, глазами юноши выступили капельки пота, белое лицо светилось радостью, глаза сверкали. В таком виде музыкант был просто неотразим.
- Уважаемый шакаландар, - обратился хорезмшах, - если б этот славный юноша, с вашего позволения, спел нам еще пару песен, мы забыли бы свои печали.
Вместо шакаландара ответил слепой: - Почтенный гость! Исполнить ваше желание - наша обязанность. К сожалению, мой сын не поет, он только играет на дутаре.
И шах понял, что его подозрения подтвердились. "Ты хитер, старик, но и я не глуп, - подумал он. - Ты запретил петь сыну потому, что знаешь: стоит ему открыть рот - и обман раскроется. Что ж, опасения твои вполне уместны. Девушке жить среди мужчин-бродяг не совсем удобно. Вряд ли она смогла бы найти защиту от посягательств у беззащитного отца.
Недаром говорят: "Красота - твой враг, это поймет и нищий и шах".
И, поблагодарив шакаландара, хорезмшах сказал: - Мы тронуты твоим вниманием, милосердный человек! У нас есть место в караван-сарае, и если вы разрешит нам уйти, это будет самой большой милостью, о шакаландар.
Известно, что шах был непревзойденным дипломатом.
...Ночной ветерок хорезмской осени немного прояснил мозги "каландаров", одуревших от дыма табака и опиума. Визирь едва поспевал за весело шагавшим хорезмшахом: тот был под впечатлением волшебных мелодий дутара, а перед глазами мелькали бесподобные пальчики "юноши", игравшего на инструменте. Вскоре оба достигли переулка, где их давно поджидала карета, запряженная белыми текинцами.
И "каландары" опять превратились в могущественных людей Хорезма.
Шах всю дорогу молчал, а когда подъехали ко дворцу, коротко сказал визирю: - Завтра утром первым человеком, которого я увижу, окажется юноша музыкант, не так ли?
Мехдуны почтительно наклонил голову.
- Слушаюсь и повинуюсь.
Ловко спрыгнув на землю, визирь поймал шахскую пятку и помог "солнцу Хорезма" выйти из кареты.
Не было ещё случая, чтобы повеление шаха оставалось неисполненным. Утром, едва он вошел в зал, где обычно разбирались жалобы и заявления подданных, приоткрылась дверь напротив - показалась борода Мехдуны.
- Богатырь времени! Если позволите, один бедняга хочет лицезреть ваш солнечный лик.
Хорезмшах кивнул, и вместе с визирем в зал вошел испуганный поводырь. И тут хорезмшах сделал то, что никогда себе не позволял раньше: он пошел навстречу дервишу. Одетый в лохмотья, растерянно стоящий посреди пышного убранства комнаты, он казался рваной обувью на драгоценном ковре.
И все же юноша в лохмотьях был подобен жемчужине, случайно оброненной в грязь.
Шах пристально вгляделся в его испуганный глаза: - Ювелиры распознают золото, как бы его кто ни прятал. И берут... Вот и мы сочли вас достойными предстать перед солнцем Хорезма, невзирая на одежду каландаров.
Юноша музыкант молчал. А хорезмшах с улыбкой продолжал: - Говорите же! Или боитесь, что узнают по голосу? Но мы, даже не слыша вашего голоска, знаем, кто вы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
