— Из какого же материала ты сделан, Вендель?
— Простите мне мою слабость, но я…
— Я не слезы имел в виду, — сказал отрывисто Корфитц Бек. — Я имел в виду другое: здесь постоянно кто-то умирает, ты за ними ухаживаешь, умываешь их, а сам будто имеешь больше жизней, чем кошка!
Вендель улыбнулся:
— Я слышал, что моя мать происходит из богатырски сильного норвежского рода.
— Я полагал, что ее родители — датчане.
— Мы, как сорная трава, рассеиваемся по всем Северным странам, — ответил Вендель.
— А теперь… вплоть до России, — тихо произнес капитан. — Но я бы не стал сравнивать вас с сорняками. Моя мать и бабушка, а также отец бабушки — король Дании Кристиан IV всегда хорошо отзывались о роде, из которого происходит твоя мать. Вы оказали неоценимые услуги нашему роду. Ходят слухи, будто ваши люди занимались ворожбой — скажи, правда ли это?
Вендель рассмеялся:
— В это я не верю! Прекрасно было бы, если бы я мог перенести всех нас домой. Раз — и мы дома! Но так не получится.
— Видишь, впереди подают знак остановиться. Видимо, мы заночуем в соседней деревушке. Хорошо бы немного подкрепиться.
Вендель не ответил. Его всегда огорчало, что они грабили деревни, добывая еду. Он представлял себе, каково было положение жителей, после того, как солдаты покидали эти места. Жителей ждал голод! Еще хуже он чувствовал себя, когда шведы были захватчиками. Теперь они были только пленниками, и ответственность несли сами русские.
Капитану Беку и Венделю вместе с большой группой офицеров и солдат было предписано разместиться на ночлег в небольшом жалком домишке. Как и каждую ночь, они увидели ту же нужду. Было тесно, холодно, неудобно спать, полно насекомых. Но, как он имел обыкновение говорить: «50 вшей больше или меньше на уже завшивленном теле не играют роли. Если их много, значит кровь у тебя питательная и пользуется спросом». Они покорно устраивались в переполненных людьми сенях. Корфитц Бек вздохнул:
— Сегодня моя очередь дежурить ночью.
— Я составлю вам компанию, капитан.
— Нет, Вендель! Как самый молодой и сильный, ты и так слишком часто назначался на ночное дежурство. Ты сидел ночью позавчера, и я не хочу, чтобы ты дежурил вместе со мной. Должна же быть хоть какая-то справедливость. Но ты сядь здесь в уголке на лавку. Если что, я тебя разбужу.
Вендель согласился. Они сидели в сенях крестьянской избы, поскольку капитан Бек должен был дежурить, а Вендель не имел права спать в комнатах. Так как уже давно настала осень, и они приближались к Москве, то становилось все холоднее. Нужно было следить за одеждой, которая еще у них оставалась. Охранники воровали вовсю, когда представлялась возможность.
— Не хотите ли кусочек хлеба? — тихо шепнул Вендель, потому что все уже улеглись спать, где только могли. Офицеры, как обычно, разместились в горнице, рядовые должны были довольствоваться сенями и двором.
— Где ты это достал? — спросил Корфитц, приглушая голос, и с благодарностью взял хлеб.
— На привале мне сунула его крестьянка. Она назвала меня «сынком», у нее были слезы на глазах. Я поблагодарил ее и поцеловал в щеку.
Они потихоньку съели маленькую краюшку. Если бы это увидели другие, то возникла бы драка, каждый захотел бы получить кусок, и никто не насытился бы.
— Ты, очевидно, успел много выучить по-русски, — прошептал Корфитц Бек.
Вендель пожал плечами:
— Я запомнил только самое необходимое: «еда, спать, менять, ты — красивая девушка…»
— Ах ты лиса, — улыбнулся капитан Бек. Затем его голос стал серьезен. — Плохи дела у капрала Верья.
Вендель взглянул на пожилого человека, который лежал на полу и слабо стонал.
— Да. В нем пища не задерживается. Он почти совсем высох.
— Ты не мог бы достать ему немного воды?
— Попытаюсь.
Вендель наощупь выбрался во двор. Снега еще не было, но земля промерзла, и солдаты, тесно лежавшие друг возле друга, дрожали от холода. Над остроконечными крышами изб и церковным куполом-луковкой звезды горели так ярко, что глазам было больно. Однако резь в глазах объяснялась, вероятно, и слишком скудной пищей, и недостатком сна. Орион. Колесница Карла. Кассиопея… Те же самые созвездия, что светили над его домом далеко-далеко на западе. Он подавил тоску по красивому маленькому родному дому в Сконе.
Мать… Странно, но в его тоске отцу не было места. Они никогда не понимали друг друга, были слишком разными. Серен Грип считал сына избалованным и легкомысленным, не понимающим ценности богатства. Сын не принимал лакейской морали отца, как он это называл. Но одно у них общее, думал Вендель. Никто из них не мог есть, сидя за столом не на своем месте. По вечерам отец всегда выбирал свой любимый стул. К сожалению, он был любимым и у Венделя, и последний всегда был вынужден уступать, потому что не любил ссор. Они оба отдавали предпочтение одной и той же лошади для утренней прогулки верхом. Каждый из них имел обыкновение ездить сам по себе, но всегда в одно и то же время. В результате именно отцу доставалась любимая лошадь. «Ну вот, значит, я унаследовал многое из его характера, — думал Вендель. — Конечно, я люблю его, дело не в этом. Но только у нас с матерью есть что-то такое в крови, что позволяет нам понимать друг друга без слов. А отец всегда хочет показать власть…»
Он очнулся. Пока он рассматривал звездное небо, ему казалось, что он был дома. Но когда Вендель опустил глаза и увидел бедную русскую деревеньку, то ощутил невыносимую тоску и отчаяние. Он пошел дальше и открыл дверь на небольшой скотный двор, объяснив стражнику, кто он. Здесь также было полно шведов, здесь же укрылись и хозяева, поскольку изба была отдана на постой. Вендель знал, что каждый крестьянский двор в деревне был «уплотнен» подобным образом. Он почувствовал угрызение совести, хотя не мог, конечно, ничего сделать, что-то изменить. Собственно, он вошел сюда только для того, чтобы попытаться найти местечко для тех бедняг, которые спали на дворе. Но он быстро понял, что это невозможно. Каждый угол был занят, так что для животных почти не осталось места. Тогда он вышел и стал искать колодец. Ступая по неровной почве, он снова почувствовал, как ноет стертая ступня. У него украли сапоги и он был вынужден ходить в неуклюжих деревянных башмаках, которые были ему совсем не по размеру. Плохо, что рана опять открылась, она могла легко засориться, и ему придется трудно во время длинных дневных переходов. Когда он зачерпнул воды, то услышал печальную русскую песню в сопровождении струнного инструмента. Песня раздавалась где-то в деревне. Кто-то, кого вынудили уйти из своей избы, пытался этой ночью приободриться и согреться. «Пой не так заунывно, — попросил Вендель. — Нам и так тяжело».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
