Захар читает вслух:
- "Оставайтесь на месте. Действуйте самостоятельно. Строкач".
Реву словно вихрь подхватил. Он потребовал, чтобы мы, невзирая на радиограмму полковника Строкача, сняли этого человека с должности командира отряда.
- К черту! - бушует Рева. - Надо у него отобрать и радистов и радиостанцию.
Честно говоря, у меня самого возникли те же мысли, которые так внезапно выпалил Рева. Слишком трудно стало работать с этим товарищем. Но я помнил, что его отряд сформирован обкомом партии еще в сентябре 1941 года, оснащен радиостанцией, благодаря которой мы впервые смогли связаться с ЦК Компартии Украины. Признательный за это, я заставлял себя мириться с его частыми заскоками.
- Да, тут что-то не так, - сказал Богатырь. - Надо сделать повторный запрос в штаб.
- Тебе только со старостами воевать, - продолжает Рева отчитывать командира отряда. Они смотрят в упор друг другу в глаза. Оба красные, возбужденные, вот-вот сцепятся, как петухи.
Жестом заставляю всех замолчать.
- Слушайте приказ. Отряды готовить к выходу на Украину. Кто не подчинит себя общему делу, будет снят с командования. Что касается радиограммы полковника Строкача, уточним все детально. Буду отвечать за все я.
Несколько мгновений в комнате царит тишина. Первым поднимается Боровик:
- Мне ясно. Можно быть свободным?
За ним Погорелов:
- Отряд будет готов к выходу, товарищ командир!
А упрямец, который так много спорил с нами, молчит. Потом взмахивает рукой.
- Ладно! Разрешите идти?
Он уже подошел к двери, когда его остановил Богатырь:
- Я хотел бы просить вас впредь заявления о недоверии к штабу бросать осмотрительнее. Командир не может, не имеет права уподобляться безвестному анонимщику: мое дело шлепнуть обвинение, а там пусть расхлебывают...
Командир потоптался немного, скривил губы:
- Так это ж я насчет тех паразитов Кениной и Волчкова. Они ж тут у вас в полное доверие втерлись.
- Ребята только что вернулись с трудной разведки. - Богатырь так тепло произнес это слово "ребята", что я почувствовал прилив нежности к комиссару, умеющему всегда вовремя и поддержать и направить разговор. А он продолжал: Кенина ходит на любое задание, а дома у неё крохотная дочка Аллочка. Это ж понимать надо... - И уже обращаясь ко мне: - Между прочим, это Кенина и Волчков принесли сведения о том, что разгром немцев под Москвой до смерти напугал трубчевского бургомистра Павлова. Он уже состряпал себе поддельные документы: будто все время работал в совхозе на Дальнем Востоке. Стонут и семьи полицейских. Проклинают своих горе-кормильцев, понимают, что им придется за все нести ответ.
- Так, товарищ комиссар, между прочим, еще доподлинно неизвестно, кто именно ваших ребят-разведчиков этими данными снабжает: может, сам начальник трубчевской полиции Павлов?
- Слухай, так мы, по-твоему, слипи котята, що тильки на свит появились? Чи ты у нас один такой зрячий? - снова взрывается Рева.
- Мое дело, как говорится, напомнить. Это мой долг!
За упрямцем закрылась дверь.
- Эх, чертяка, - с сердцем молвит Рева. - Считает, что его дело прокукарекать свое, а чи буде писля того свитать, его уже не касается...
Расходились молча. Я знаю и Марию Кенину и Василия Волчкова. Хорошо знаю. Но я понимаю: червячок сомнения может подточить любое доверие. В тылу врага, где опасность подстерегает на каждом шагу, от предупреждений подобного рода не отмахнешься. По понятным причинам на них реагируют особенно остро и даже беспощадно.
Все ушли. Остались Богатырь и Бородачев. Молчим, но несомненно думаем об одном.
- С ребятами пока говорить не будем, - наконец решает Захар. - Пусть воюют. Павел правильно сказал: мы же тоже не слепые котята...
И это повторенное комиссаром доброе слово "ребята" поставило все на свое место.
В условиях вражеского тыла мы беспрерывно учились главному - доверять людям, но при этом проверять и себя, и тех, с кем должны были спать под одной шинелью и вместе ходить в бой. Так заставляла суровая действительность, диктовавшая свои законы, порой до крайности жестокие.
Ушли мои друзья. А я еще долго стоял на крыльце, вглядываясь в темноту. Вокруг дома, где расположился штаб, пылали костры. Ярко, празднично. Разве усидишь дома в такую ночь?
Вокруг жарких костров плотным кольцом толпятся люди. Пришли они из окрестных и дальних деревень, а некоторые даже из-под Курска, Гомеля, Харькова. Среди них вчерашние узники, бежавшие из фашистских лагерей. Много парней и девушек, чудом спасшихся от угона в Германию. Топчутся у костров, протягивают к огню озябшие руки. А на лицах радость. Их привела сюда весть о победе под Москвой. Ждут своей очереди, чтобы записаться в партизанский отряд.
Иногда улыбки исчезают. Это когда кто-нибудь рассказывает о новых зверствах фашистов. Рассказы то скупые и точные, то многословные и сбивчивые, но все они страшные. Мы узнаем о лагере смерти в Освенциме, о массовых расстрелах, о душегубках. От этих рассказов леденеет кровь в жилах и испытываешь такую ненависть к врагу, что в глазах темнеет.
От пришельцев мы узнаем также очень важные данные: о размещении фашистских гарнизонов, о передвижениях войск.
Для нашего штаба выдалась трудная ночь. Нужно было побеседовать с каждым человеком, по возможности выяснить о нем все и тогда решить, можно ли доверить ему оружие, годится ли он для нелегкой партизанской жизни.
Я не раз задумывался над тем, как народ узнает о нашей Малой советской земле, как находит дорогу сюда, к Красной Слободе, затерявшейся среди дремучих лесов? Но так всегда бывало - об освобожденной партизанами территории люди узнавали за сотни километров от нее.
У партизан так уж повелось, что за линией фронта находится Большая земля. Там наша Москва, Красная Армия, там вся наша огромная страна, напрягающая все силы в борьбе с врагом.
А Малая земля - это где мы. Пусть она совсем небольшой островок во вражеском тылу, но это частица нашей Родины, ее передовой бастион, вынесенный далеко за линию фронта. Не всякий на карте сможет отыскать Красную Слободу. Но именно это глухое село стало с ноября 1941 года нашим партизанским центром. Здесь печатались листовки, из которых население узнавало о положении на фронтах. Сюда свозили оружие, собранное на недавних полях сражений. Восстановленное нашими доморощенными мастерами, оно в боевой готовности передавалось партизанам. Здесь работал партизанский госпиталь.
Дорогу в Красную Слободу за три месяца нашего пребывания здесь узнали тысячи людей. Но о ней знали и враги. Не раз с помощью предателей по тайным тропам в эту деревню пытались проникнуть каратели, но получали достойный отпор.
В Красной Слободе разрабатывались начальные формы партизанской борьбы, полностью оправдавшие себя и заставившие оккупантов покинуть этот район.
Еще месяц назад, я помню, на первой партизанской конференции на разъезде Нерусса мы спорили до хрипоты о значении наших ударов по административным центрам оккупационных властей. Наши споры были не о том - бить или не бить фашистов. Но некоторые партизанские командиры и руководители подполья пытались ограничиться лишь налетами на гарнизоны местной полиции и выступали против объединения отрядов для более сильных ударов по территориальным немецким комендатурам. Хотя все знали, что именно в руках этих комендатур сосредоточена вся оккупационная власть на местах, они руководят полицией и старостами, охраной жизненно важных объектов, в том числе железных дорог, организуют грабежи, насилия, убийства.
Победили в споре сторонники объединения сил. Жизнь доказала их правоту.
Наши удары силами объединенных отрядов по городу Трубчевску, районным центрам Суземке и Локтю заставили врага вывести полицию из всех деревень и стянуть ее к своим комендатурам, чтобы днем строить укрепления, а ночью охранять объекты.
Этот опыт мы используем и на Украине. Заставим и там немецких комендантов и их подопечных ежедневно и еженощно ожидать наших налетов. Мы создадим такую ситуацию, при которой фашистский комендант, желая сохранить свою комендатуру, а заодно и свою жизнь, вынужден будет требовать войска. Не получив их в достаточном количестве, он пойдет на другую меру - снимет охрану с некоторых важных объектов, и в первую очередь, что для нас особенно важно, с железных дорог, соберет вокруг себя всю полицию, бросив на произвол судьбы окрестные села. Оставленная врагом территория и станет нашим партизанским оперативным простором. Так было на Брянщине. Этого мы будем добиваться и на Украине...
- Ну что, Вася, едешь в Хинельский лес?
- Так точно!
- Задание получил?
- Выучил назубок.
- Документы?
- Получил. Только они липовые, товарищ командир, как вот эти кадушки.
Вася Волчков откидывает полог на санях и показывает свое добро. В свете луны поблескивают гладко обструганные бока бочек. Бондари Красной Слободы потрудились на совесть. У Волчкова на руках документ, сфабрикованный нашим штабом на бланке трубчевского бургомистра Павлова. Сия бумага удостоверяла, что Василий - местный торговец, пользующийся покровительством оккупационных властей.
