«Не мечите бисер перед свиньями», – сказано в Писании. А он стал метать. И тем самым утратил личный авторитет. В результате в отделении началось сначала тихое, в виде саботажа, а потом и настоящее противостояние. У Кабана появились последователи, которые, глядя на него, стали тоже увиливать от работы, хамить и говорить о том, что «лучше бы Кабан стал командиром».
Дом раздвоенный не может выстоять в бурю. Так случилось и с дубравинским отделением. Как-то раз, так и не уложившись в срок с уборкой, они ушли на развод. В это же время, пока в роте никого не было, в нее нагрянул «дикий майор». Был в части такой любитель воинского порядка, которого все боялись как огня. Когда «дикий майор», дежуривший по части, увидел, что на участке территории роты осталась кучка неубранного мусора, то пришел в ярость, затопал ногами, запрыгал в своих сапожищах, как обезьяна на месте, и заорал, словно его прижгли сзади каленым железом:
– Куценко! Сгною! Последним поездом уедете отсюда на дембель!
А надо сказать, что на самом деле за порядок по уставу должен отвечать не курсант – командир отделения, лицо номинальное, а старшина. Но старшина – маленький гаденыш с Западной Украины – давно собрался на дембель и свалил все на сержантов. Ну а те тоже забили на работы большой и толстый. Так что Куценко в это время спал ангельским сном у себя в каптерке. Услышав дикие вопли и проклятия, он, словно гонимый ветром листок, мигом слетел с кровати. И через секунду белобрысый коротышка, красный как рак, стоял перед майором. А тот, брызгая слюной, минут пятнадцать как бешеный орал и дергался на плацу:
– Распустились! Я, блядь, вам покажу, как поддерживать порядок на вверенной территории! Вы у меня на всю жизнь запомните майора Васильца…
Короче, этот наезд кончился тем, что в один прекрасный день старший сержант Куценко сделал так, что лычка на его погоне была разделена на три части. То есть из старших сержантов его разжаловали в сержанты. А кто виноват?
И Куценко стал искать виноватых в своем унижении. Ну а так как кучка листьев осталась на вверенной отделению Дубравина территории, то гнев старшины обратился против него. Куценко стал раз за разом назначать его дежурным по роте.
Вообще, дежурили все командиры отделений по очереди. И дежурство это было весьма тягостной обязанностью. Дежурный по роте должен был пересчитать оружие в оружейной комнате, принять его под охрану, выдавать на учения. Принимать обратно. Следить, чтобы оно было вычищено, смазано.
Он же с нарядом наводил чистоту в казарме. А как удержать ее, если сто человек приходит с занятий в кирзаче? Натопчут, натопчут и уйдут. А ты следи. Наряд заливает сотни метров казарменного пола водой. Затем два бойца берутся за длинную металлическую ручку огромной швабры. Третий боец садится на нее верхом, чтобы прижать прорезиненную швабру к полу. И поскакали собирать, сгонять в угол грязную воду. И так раз пять в день. Старшина называл это действо «вести интенсивную половую жизнь».
Это днем. А ночью дежурный должен бдить, чтобы никто не сбежал в самоход. Чтобы дневальные вовремя менялись в казарме, не сидели на тумбочке. И вообще не уходили с поста. Потому что опять же может нагрянуть дежурный. Тогда все сначала.
Да еще надо с нарядом в столовой обед получать. Да расставлять по столам посуду и бачки с борщом и кашей. В общем, вертится сутки дежурный как белка в колесе. За это ему ничего не полагается. Отдежурил – и на занятия, как все. Оклемаешься за пару недель.
Но оклематься Александру Дубравину не давали. Он отдыхал один день, а через сутки его снова ставили на дежурство.
Дубравин не роптал. Он чувствовал себя виноватым за то, что старшину понизили в звании. А маленькому, злобному, мстительному гаденышу страшно нравилось показывать свою власть.
Вообще, армия – идеальное место для ущербных людей. Где еще молодой сопляк с амбициями может получить абсолютную власть над такими же, как он сам, а зачастую и лучшими, чем он, ребятами?
Собираясь в курилке в перерывах между занятиями, курсанты часто обсуждали эти вопросы. С особенным интересом беседовал Дубравин с одним таким же, как он сам, командиром отделения Анатолием Поляковым. Он был старше всех пацанов в роте. Ему уже стукнуло двадцать пять. И житейского опыта у него было побольше.
– Почему ты стараешься изо всех сил, а дело у тебя не идет? – спрашивал он Дубравина. – Да потому что не организовано у тебя все, как надо. Все ты хочешь делать по уставу. А так не получается. Во-первых, нужно, чтобы у тебя в отделении была опора. Вот посмотри, как у меня все построено. Мой главный помощник по хозяйственной части – вот он, – Поляков показал на толстого, рыхлого хохла, похожего на солдата Швейка, который занимался в это время вениками. – У него все схвачено. Он веники готовит к уборке. Они у него свои. Сложены в отдельном закуте. А у тебя кто отвечает за заготовку веников? Никто! Вы берете, что останется в роте. А в роте тоже не дураки. Растаскивают утром еще до подъема. Ну, соответственно, я его от всех других работ освободил. Если кого надо в наряд, то он никогда не идет. Только уборка территории. Специализация. И поддержка. Всем мил не будешь. Своим надо давать послабления… А у тебя что? У тебя внутренний раздрай. Оппозиция образовалась. А ты фактически один. Без поддержки. Вот ничего и не получается. Костяк надо иметь. Опору среди людей.
Из этих разговоров в курилке Александр Дубравин многое понял. Понял и главное – власть над людьми не дается. Она берется. Даже в их микроскопическом коллективе. Но тот момент, когда надо было ее взять, и взять твердо, уже был упущен. И теперь ефрейтор Дубравин вынужден вести бой за эту самую власть с Кабаном. Изнурительная работа. Если еще учесть, что сам он попал под пресс старшины.
Когда прошло две недели такой жизни – «через день на ремень», он стал ощущать какую-то смертельную тоску и усталость. В голову стали приходить разные мысли: «Вот выйду на дембель. Буду идти по улице, встречу старшину. И изобью его, как собаку, до полусмерти». Или того лучше: «А не взять ли мне во время очередного дежурства автомат? Заныкать патроны. А ночью пойти в каптерку, приставить к башке Куценко ствол и заставить его, суку, ползать на четвереньках. А потом застрелить на х… И делу конец». И по мере того как таяли силы, росли усталость и раздражение, Дубравин находился все ближе и ближе к этому решению. Он понимал, что это конец всему: карьере, надеждам, будущему. Но уже чувствовал, как неодолимая рука рока вела его по этой дороге.
Он уже заныкал три патрона и постоянно носил их в кармане, ожидая случая.
Но Бог не допустил, свинья не съела. Какая-то сила вмешалась в ход событий. Командир роты капитан Калмыков на третьей неделе заметил, что дежурным снова заступает ефрейтор Дубравин.
– Это почему снова ты? – спросил он его на разводе.
– Не знаю, – ответил Александр. – Так старшина ставит постоянно, – при этом голос его дрогнул, а к глазам, давно уже красным от недосыпания, подступили слезы.
– Понял, – ответил Калмыков. – Иди служи. Эй, дневальный! Позови-ка ко мне старшину.
Через пятнадцать минут «отодранный» старшина вылетел из кабинета командира роты. Больше Дубравина дежурить вне очереди не ставили. Гроза миновала.
Он потихоньку расстрелял патроны на стрельбище.
III
Запертые в казармах, молодые, в самом соку люди, лишенные какого-либо женского общества, предоставленные сами себе, естественно, находились в сильнейшем сексуальном напряжении. И это напряжение, а также общая скученность, отсутствие какой-то высокой цели давали о себе знать частыми вспышками раздражения, ненависти и насилия. Если в линейных частях, где были увольнения, а во многих еще и самоходы, проблема сексуальной неудовлетворенности как-то еще снималась, то здесь, в сержантской школе, где они были заперты наглухо, все обострилось до крайности.
Среди курсантов ходили разговоры о том, что в обед им подливают какие-то химические вещества, «то ли бор, то ли хлор», которые снижают желание и половую потенцию. Но так ли это было на самом деле, никто не знал. Судя по тому, как по ночам скрипели пружины на вторых этажах коек, «хлор и бор» помогали плохо. Дубравин мучился, как и все. Несмотря на постоянную занятость, на спорт, все равно мысли о женщинах терзали его целыми днями. А уж по ночам был полный простор для солдатского воображения. Сексуальные фантазии для него, если честно сказать, были еще и способом оторваться от действительности, настолько будничной и однообразной, что можно было сойти с ума. Здесь – серые солдатские будни, тупой, однообразный распорядок дня. А там – в свободном плавании сознания – красота и жизнь.
Так что вечером, укладываясь на жесткий солдатский тюфяк в свой «конверт» под байковым одеялом, он решал: «Сочиню-ка я историю о городе Лондоне. Пусть там будет школа секса. А я, например, буду молодым миллионером, который приехал туда на обучение». «И вот уже все плывет и пенится. Самолет преодолевает облачный покров и стремительно снижается на бетонную полосу аэропорта «Хитроу», четко касается ее колесами, и красавица стюардесса с улыбкой сообщает, что они уже на британской земле.
