Я не могу, Кейти. Я…
И тогда она заплакала. Прижимая меня к себе. Уткнувшись головой в мое маленькое плечо. Нагоняя на меня страх. И от этого страха мне пришлось бежать из комнаты.
Это был единственный раз, когда я видела ее пьяной. И единственный раз, когда она плакала на моих глазах. A erne это был последний раз, когда я попросила ее вернуть мне отца.
Ты мне друг, Кейти?
Я так и не ответила ей на этот вопрос. Потому что, по правде говоря, не знала, что ответить.
Мамочка! — Этан дергал меня за руку. — Мамочка! Я хочу домой!
Я очнулась и снова оказалась в Куинсе. Перед глазами был гроб моей матери.
Давай сначала попрощаемся с бабушкой, — сказала я.
Я подтолкнула Этана вперед, чувствуя, что все взгляды устремлены на нас. Мы подошли к гробу из полированного тика. Этан постучал по крышке своим маленьким кулачком:
Привет, ба. Прощай, ба.
Я больно закусила губу. В глазах закипели слезы. Я бросила взгляд на могилу отца. Вот и все. Вот и все. Теперь я круглая сирота.
На мое плечо легла чья-то крепкая рука. Я обернулась. Это был Мэтт. Я проигнорировала его участие. До меня вдруг дошло, что мы с Этаном остались одни. Только мы вдвоем, и больше никого.
Священник в очередной раз выразительно посмотрел на меня. Да-да, я поняла, мы заканчиваем.
Я положила руку на крышку гроба. Она была холодной на ощупь. Я убрала руку. Пожалуй, достаточно для прощального жеста. Я снова закусила губу, сдерживая себя. Потом взяла за руку сына и повела его к машине.
Мэтт ждал нас у лимузина. Он тихо заговорил:
Кейти, я только хотел…
И знать ничего не хочу.
Я просто хотел сказать…
Говорю ли я по-английски?
Пожалуйста, выслушай…
Я дернула ручку дверцы:
Нет, я не буду слушать тебя…
Этан тянул меня за рукав:
Папа пригласил меня в кино. Можно я пойду, мама?
Только тогда я поняла, что смертельно устала.
У нас поминки… — расслышала я собственный голос.
Этану будет лучше провести время в кино, ты не находишь? — сказал Мэтт.
Да, пожалуй.
Я закрыла лицо руками. И почувствовала себя глубоко несчастной.
Пожалуйста, можно мне пойти, мама?
Я взглянула на Мэтта:
Когда ты привезешь его домой?
Я подумал, что ему, наверное, захочется переночевать у нас.
Похоже, он тотчас пожалел о том, что употребил последнее местоимение во множественном числе, но продолжил:
Утром я отвезу его в школу. И если тебе нужно, он может остаться еще на пару дней…
Отлично, — сказала я, не дав ему договорить. Потом опустилась на корточки и обняла сына. — Ты мне друг, Этан? — ни с того ни с сего вдруг спросила я.
Он робко посмотрел на меня и чмокнул в щеку. Мне бы очень хотелось принять это как утвердительный ответ, но я уже знала, что буду переживать из-за того, что так и не услышала его, остаток дня… и ночь. Одновременно терзаясь мыслями, какого черта я вообще задала этот глупый вопрос.
Мэтт хотел было тронуть меня за руку, но в последний момент передумал.
Всего хорошего, — сказал он, уводя Этана.
И снова на мое плечо легла чья-то рука. Я смахнула ее, как муху, и сказала, даже не оборачиваясь:
Я больше не в силах принимать соболезнования.
Ну и не принимай.
Я закрыла лицо ладонью:
Извини, Мег.
Скажи три раза «Аве Мария» и садись в машину.
Я послушно выполнила ее команду. Мег забралась в машину следом за мной.
А где Этан? — спросила она.
Проведет остаток дня со своим отцом.
Вот и хорошо, — сказала она. — Можно подымить.
Она полезла в карман за сигаретами, а другой рукой постучала в стеклянную перегородку. Водитель включил зажигание и медленно тронулся с места.
Слава богу, можно убраться отсюда, — сказала Мег, закуривая сигарету. После первой затяжки она застонала от удовольствия.
Курить обязательно? — спросила я.
Да, обязательно.
Но это же убьет тебя.
А я и не знала.
Лимузин вырулил на главную кладбищенскую дорогу. Мег взяла меня за руку своими тонкими варикозными пальцами.
Как ты, милая? — спросила она.
Бывало и получше, Мег.
Ну ничего, потерпи еще пару часов, и это дурацкое мероприятие закончится. А потом…
Потом я выпаду в осадок.
Мег пожала плечами. И крепче сжала мою руку.
Где Чарли? — спросила я.
Возвращается в город на метро.
Какого черта он это делает?
Так он представляет себе покаяние.
Когда я увидела его в таком состоянии, мне стало его по-настоящему жалко. Если бы только он снял телефонную трубку, ему бы удалось исправить свои отношения с матерью.
Нет, — сказала Мег. — Ничего бы он не исправил.
Когда лимузин подъехал к воротам, я снова увидела ту женщину. Она уверенно шагала по дорожке, и ее походка была удивительно легкой для женщины ее возраста. Мег тоже заметила ее.
Ты ее знаешь? — спросила я.
Вместо ответа она равнодушно пожала плечами.
Она была у могилы матери, — сказала я. — И простояла там почти до самого конца.
Мег снова пожала плечами.
Может, какая-то ненормальная из тех, кому нравится слоняться по кладбищам, — предположила я.
Когда мы поравнялись, она посмотрела в нашу сторону и тут же отвела взгляд.
Лимузин вырулил за ворота кладбища и свернул налево, по направлению к Манхэттену. Я откинулась на сиденье, чувствуя себя совершенно разбитой. Какое-то время мы молчали. Потом Мег ткнула меня в бок локтем:
Ну и где мои двадцать баксов?
2
Пятнадцать человек из двадцати присутствовавших на похоронах вернулись на квартиру моей матери. Возникла толчея — что неудивительно, ведь последние двадцать шесть лет своей жизни мама ютилась в крохотной квартирке на пересечении 84-й улицы и Вест-Энд-авеню (и даже в тех редких случаях, когда она принимала гостей, я не помню, чтобы за раз собиралось больше четырех человек). Мне никогда не нравилась эта квартира. Тесная. Плохо спланированная. Юго-западное расположение на четвертом этаже означало, что окна выходили во двор, и в них редко заглядывало солнце. Гостиная одиннадцать на одиннадцать футов, такого же размера и спальня, маленький совмещенный санузел, кухня десять на восемь с допотопной техникой и обшарпанным линолеумом. Все в этой квартире выглядело старым, изношенным и отчаянно нуждалось в обновлении. Три года назад мне удалось уговорить маму перекрасить стены — но, как это часто бывает в старых квартирах, свежий слой эмульсии и блеска лишь подчеркнул убожество плохо заделанных швов и грубо оштукатуренных стен. Ковры пестрели истертыми залысинами. Мебель требовала реставрации. Те немногие технические новшества, что имелись в квартире (телевизор, кондиционер, стереосистема сомнительного корейского производства), морально устарели, причем давно и безнадежно. За последние несколько лет, как только у меня появлялось немного свободной наличности (что, признаюсь, случалось не так уж часто), я предлагала матери поменять телевизор или купить микроволновую печь. Но она всегда отказывалась.
