Выйдя из метро, я увидел, что уже стемнело; воздух был наэлектризован предчувствием и кое-чем еще – чем-то от тех редких дней в детстве, когда метель освобождала время из школьного плена, когда снег казался изобретением, побеждающим время, или даже самим побежденным временем, летящим с неба, осыпающим все вокруг множеством переливчатых мгновений, от которых учебная рутина отказалась в твою пользу. Теперь электризующим материалом была та же вода, но не в виде замерзших хлопьев, а в газообразной фазе: воздух вокруг Юнион-сквер был тропическим, не похожим на нью-йоркский, зловеще насыщенным влагой. Перед входом в «Хоул Фудс», где мы с Алекс договорились встретиться (идея отправиться за продуктами в «Хоул Фудс», где в это время дня всегда полно народу, была довольно странной, но там, и только там, объяснила Алекс, продается тот чай, без которого она не может: одна из ее немногих слабостей), омытая светом прожектора репортерша говорила в камеру об огромном спросе на фонарики, консервы, питьевую воду. Позади нее туда-сюда носились дети, то и дело останавливаясь помахать.
Мне показалось, когда мы с Алекс здоровались, что она выглядит чуть-чуть иначе, нежели всегда, что она словно бы лучится чем-то неопределимым, но, когда мы вошли в магазин и начали по возможности аккуратно проталкиваться через толпу, я понял, что перемена произошла, скорее всего, внутри моего зрения: все, что еще оставалось на полках, выглядело немного иным, слегка заряженным. Сегодняшняя сравнительная скудость производила странное впечатление: на ярко освещенных стеллажах, где обычно царило сверхизобилие, теперь зияли большие пустоты, особенно в отделах расфасованных основных продуктов, хотя возмутительно дорогая органическая снедь, как прежде, в большом количестве поблескивала упаковками среди легкого искусственного тумана. Алекс заготовила список: погодное радио[16], фонарик с ручной подзарядкой, свечи, кое-что из еды; на данный момент практически ничего из списка в магазине уже не было. Мы не очень сильно переживали; мы кружили по огромному залу в потоке покупателей, казавшихся более обычного вежливыми и жизнерадостными, чему противоречило присутствие полицейских у касс.
Я чувствовал себя, хочу я сказать, курнувшим чего-то этакого, и я сказал об этом Алекс; она рассмеялась: «Я тоже», – но я-то имел в виду, что приближение урагана остраняет рутину посещения магазина до такой степени, что я нутром начинаю ощущать волшебство и безумие повседневной экономики. Наконец я нашел-таки кое-что из списка, продукт важный: растворимый кофе. Взяв красную пластмассовую банку, одну из трех, оставшихся на полке, я держал ее, словно чудо, каковым она и была: из пурпурных плодов, собранных на склонах Анд, извлекли зерна, обжарили их, измельчили, залили водой и высушили на фабрике в Медельине, порошок упаковали в вакууме, переправили по воздуху в аэропорт имени Кеннеди, оттуда большой партией отвезли в Перл-Ривер, там расфасовали по банкам и на грузовике доставили обратно в Нью-Йорк – в магазин, где я сейчас стоял и читал наклейку. Чувствуя угрозу, общественные отношения, сотворившие предмет у меня в руке, словно бы взбудоражились внутри банки, начали испускать тревожный свет, наделили банку аурой: величие и убийственный идиотизм такого использования времени, пространства, топлива и труда стали теперь, когда самолеты не могли летать и вот-вот должно было прекратиться движение по автомагистралям, видны в самом товаре.
Все будет как сейчас, только чуть-чуть по-другому: ничто ни во мне, ни в магазине не изменилось, кроме, может быть, моей аорты, но, если присмотреться, мир, который обычно казался единственно возможным, стал одним из многих, его смысл, пусть на короткое время, вышел на поверхность, начал проявляться то в непостоянных сообществах метро, то в банке с безвкусным кофе.
Алекс отыскала свой чай. Мы взяли одну из последних коробок с бутылками воды – Алекс хотела ее нести, потому что меня предостерегли от подъема тяжестей, повышающего внутригрудное давление, но я ей не позволил, – а потом, поскольку мы оба проголодались, мы пошли туда, где в тот вечер было меньше всего народу: в секцию кулинарии, где над столами поднимался пар, и от души запаслись дорогущей скоропортящейся едой, сотворив невообразимую смесь: самса, вегетарианская курятина, просто курятина, различные блюда с киноа[17], капрезе[18]. Мы заплатили за эту смесь, за чай и за кофе, обменялись шутками насчет нашей плохой подготовленности с юной кассиршей – розовые пряди в черных волосах, – спустились в метро и поехали обратно в наши края; по пути решили, что ночевать будем у Алекс.
Когда свернули на ее улицу, начался дождь, но ощущение было такое, словно он на этой улице уже шел и мы вступили в него, как бы раздвинув занавес из нитей с бусинами. Ветер, показалось, усилился, но, может быть, я просто стал обращать на него больше внимания. В сквере я увидел двух юных девушек; сойдясь почти вплотную, они совершали какие-то манипуляции. Я подумал, что они пытаются зажечь на ветру сигарету, но они разошлись, и мы увидели у них в руках бенгальские огни; яркое белое магниевое пламя медленно становилось оранжевым. Смеясь, они забегали по скверу, стали рисовать огненные круги, может быть, писали свои имена. Я остро почувствовал: небо пусто, ничто по нему, озаряя его, не движется, никто не вглядывается в город с высоты, готовясь к сближению.
У Алекс мы, слушая по радио последние сводки о циклоне – он набирал силу, – разогрели на плите еду из кулинарии и сделали большую часть того, что было предписано: наполнили водой имеющиеся емкости, отсоединили от розеток всевозможные электроприборы, приготовили батарейки для радио и фонариков. Обнаружив у Алекс немалый запас вина – большей частью, вероятно, оставшегося от адвоката, – я порадовался и открыл бутылку красного с самым ранним годом на наклейке, удовлетворенно сознавая, что не способен буду отдать долг уважения ценности выпитого. Я щедро налил себе в вымытую банку из-под варенья и, пока Алекс последний раз перед тем, как наполнить водой ванну, принимала душ, стал рассматривать уже не вполне знакомые фотографии на ее холодильнике: вот Алекс в детстве – косички, клетчатое платьице – с мамой и отчимом; вот я прошлым летом с шутливой торжественностью водружаю на голову маленькой троюродной сестричке Алекс, которую она называет своей племянницей, картонную корону в день ее рождения, рядом торт со свечками. Все на фотографии осталось как было и вместе с тем изменилось, как будто изображение сделалось по-новому неопределенным, мерцающим, колеблющимся, перескакивающим из одного времени в другое, с одного уровня бытия на другой. Но это ощущение длилось недолго. Таблица пособий по безработице была прижата к холодильнику магнитом с эмблемой факультета государственных услуг Нью-Йоркского университета.
Лишь когда мы, хотя электричество еще было, сели есть при церковных свечах, которые Алекс откопала, мы почувствовали реальную опасность и могущество циклона – может быть, потому, что в нашей трапезе было что-то от Тайной вечери, может быть, потому, что ужин вдвоем создавал ощущение домашнего очага, позволявшее оценить угрозу. По радио сообщили, что ураган достигнет суши примерно в четыре утра; сейчас было около десяти, и высота волн уже внушала тревогу. Подготовились ли вы, спросили по радио, к тому, что несколько дней в кране не будет воды? Пища казалась вкусней из-за того, что дальше, видимо, нам предстояло питаться по-спартански, и Алекс ничего не оставила из своей порции, хотя обычно мы под конец обменивались тарелками и я за ней доедал. Когда я приканчивал бутылку, она попросила меня сильно не надираться, по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем, насколько все серьезно. Трудно бороться с похмельем, когда питьевой воды в обрез, сказала она, высоко стягивая русые волосы в конский хвост, а употребить на себя весь наш запас я тебе не дам.
Не потому ли, среди прочего, я налегал на вино, что мне было немного неловко ночевать у Алекс, хотя я бессчетное множество раз ночевал у нее раньше? Я просто нервничаю из-за урагана, сказал я себе, убирая со стола и моя посуду. Мы решили, как мы привыкли, посмотреть фильм, используя в качестве экрана стену спальни: прошлый работодатель подарил ей жидкокристаллический проектор, который она могла подключить к своему компьютеру. Поскольку интернет мог вырубиться в любую минуту, мы выбрали диск из тех немногих, что у нее были. Наилучшим вариантом из возможных я посчитал «Третьего человека»[19] – может быть, потому, что действие фильма происходит в полуразрушенном городе, – и я поставил диск, пока Алекс переодевалась в пижаму, а потом мы легли в постель вместе, хотя я остался в уличной одежде; погодное радио и фонарик положил на тумбочку у кровати, чтобы долго не искать, когда отключат электричество.
