Вот умер мой близкий. Но, он не умер. Это – неправда. Умерло тело, душа живая продолжает жить. Мы разлучились. С кем? С телом. А с душой – нет. Будем молиться, в молитве в единстве будем. Мы разлучились навсегда! Это – неправда. И с телом не навсегда. Второе пришествие Господа будет: тела воскреснут – и Его, и моё. Мы встретимся опять. Мы прощаемся на время, только на время. Он куда ушел душой и откуда? Он ушел из того места, где много плачут, туда, где не плачут никогда. Поэтому у православных нет традиции траура.
Есть традиция усиленной молитвы за усопшего. Умер, значит, наш долг молиться. А тем более первое время, когда человек ещё не похоронен, лежит рядом с нами тело его. Мы знаем, что при этом происходит. Нам открыто из опыта святых: в это время бесы искушают душу умершего. Они не врут, бесы, на мытарствах они говорят правду, но только о грехах. Ведь про каждого человека можно говорить правду, и это будет неправдой одновременно. Вот я про тебя говорю только хорошее или только плохое. Но ведь это – неправда. В нас же, на самом деле, и то и другое есть. Бесы смущают душу умершего, говоря правду о грехах, пугая тем, что хотя Бог и милосерд, но справедлив – по делам ввалит. И человек, когда умирает, душой в состоянии страха пребывает. Поэтому есть традиция такая, когда человек умер, у гроба, у тела сразу Псалтирь читают. Он душой здесь где-то рядышком, и молитва идёт. Молитва эта не даёт бесам подойти к Нему. Вот-вот. Выполняем свой долг – молимся.
Есть такая традиция: когда человек умер, приносим его в церковь отпевать, иконочку кладем на умершего; прощаясь, целуем образ. Потом эту иконочку на панихидный стол кладут до сорока дней. Это русская, очень хорошая традиция. Зачем мы это делаем? А чтобы себе напоминать о молитве за усопшего. Это сейчас иконы бумажные, штамповки, а раньше это была дорогая вещь. Дома икону снимали с божницы, клали к покойнику, а потом в церковь на канон ставили, как напоминание. Дома молимся, а иконы-то нет. Она в церкви. Почему? Родной-то наш ушел. Что сразу будет в душе у верующего человека? Молиться за него надо. А в церковь идти? Обязательно, и в церкви за него молиться. В церковь прихожу – наша икона. Он нуждается сейчас в моих молитвах особо. После сорока дней эту икону забирали домой.
Поэтому у православных есть традиция после смерти близкого человека как минимум до сорока дней усиленную молитву за усопшего творить. Мы не можем в непрерывном напряжении быть десятилетиями, но нужно постараться первые сорок дней усиленно молиться. Когда меня спрашивают, я всем говорю: «Постарайтесь сорок дней быть в сугубой молитве за усопшего, а дальше потихонечку переходите к той мере, какой сможете молиться в ритме своих обычных дел. Но только, конечно, того, кто от нас ушел, не забываем, молимся».
А специальной традиции траура в Православии не существует. То, что до сорока дней чёрный платок надевают – это не православная традиция. Если надевать, то белый платок надо, и петь «Христос Воскрес», как мы, православные, и делаем на Радоницу. Идем в белых одеждах к могилам и поем «Христос Воскрес» на могилах. Не скорбим. По-человечески боль-то есть? А как же. А то, что теперь мы не вместе, так и с живыми бываем далеко. Но только они – с Господом. А мы не знаем, где будем. Мы не знаем, в раю или аду их души. Но знаем: за них есть молитва – мы молимся, надежда есть. А вот мы умрем, как ещё, что будет. Будет за нас кто молиться-то? Сомнения.
Как быть, если за живого человека подали записку как за усопшего?
Надо помнить, что Господь наш живой, живее, чем мы с тобою, неужели Он не знает правды? Если знаем мы, то Он уже и подавно. Давший ухо Сам не слышит ли? Давший глаз Сам не видит ли? Кто нас умом и чувствами одарил, у Него нет ли в квадрате разума и чувства? Конечно, Господь видит. Люди могут ошибиться, Господь никогда не ошибается. Никогда. Кто-нибудь знает такое имя – иероманах Роман Матюшин? Современный поэт, музыкант, исполнитель духовных песен. В одной из песен он пишет, о чем он любит молиться и как: «Моё излюбленное чтенье – канон на исход души», который читается, когда человек умирает. А он регулярно молится им. Регулярно себе напоминает, как он к смерти относится, – и он прав. В любой момент мы можем умереть, мы не знаем, когда это произойдёт. Нужно всегда быть готовыми, в любой момент. И что, если я проживу ещё десять лет? Что такое десять лет по сравнению с вечностью? Незаметный миг.
В моей жизни был такой факт. Говорит мне однажды женщина, в годах, добрая такая: «Батюшка, была в монастыре, далеко, вспомнила о Вас, записала на вечное поминовение. Мне хотелось для Вас что-то доброе сделать, чтобы молились. А приехав домой, опомнилась: за упокой Вас записали ведь там. Вас за упокой поминают. А туда поехать сейчас нет возможности, что делать?» А я ей говорю, улыбаясь: «Чувствую, что-то в последнее время поправляться стал, значит на пользу». Я её успокоил: «Мать, ничего не меняй, пожалуйста, ничего не меняй, пусть поминают за упокой. Жить сколько не знаю ещё осталось, а умереть точно придётся.
Пусть заранее молятся, пусть просят у Бога прощения мне и милости в день суда Его. Всё земное пройдет, а вот Суд Божий не миновать, пусть молятся за упокой. Господь всё знает, Его милость над нами всегда. Он не ошибется никогда, люди ошибаются, Бог не ошибается».
В своих проповедях Вы говорите о том, что наша молитва об усопших может им помочь. И подчеркиваете – с любовью. В какой форме может быть эта молитва в церкви, дома?
Это не я говорю, это церковь в веках говорит, мы знаем это опытно: молитва за усопших не бывает без ответа. В наше время, в которое живём, мы потеряли опыт и истину, у нас молитва за усопших понимается очень своеобразно.
Например, для многих это значит – пойти в храм, отдать деньги, написать на бумажечке имя, зажечь и поставить свечи, положить батон на канон и уйти с чувством выполненного долга.
А где здесь молитва, простите? Вот я – священник. Мне записочки передали. Что такое это имя на листочке? Ну, чернила на бумаге – вот и всё. Я понимаю умом, что за этими скупыми буквами стоят души умерших, многие в страхе адских мук. Я это понимаю, но я это понимаю вообще. А если я пришел в церковь, и это – моя мама, или мой сынок, – это не вообще кто-то, а мой родной и близкий человек. Поэтому, когда я молюсь за своих, переживаю их, чувствую, а за чужих – я только стараюсь. Тут есть разница.
Мы знаем, что такое сила церковной молитвы, молитвы на крови Христа. Поэтому у православных как? В память усопшего мы собрались, пришли в храм. Служится литургия, мы молимся за него, и священник, когда его имя произносит, он старается, а мы без стараний молимся и болеем за него душой. И если он нам не безразличен, мы с любовью это делаем, на которую способны. У нас в сердце и уме добрая память о нём, страх за себя – тоже ведь умрем. Для того, чтобы Господь был милостив к нам потом, нужно быть милостивыми к другим сейчас – всё здесь связано, и в этом, конечно, сила.
Главное в молитве – не слова. У меня был сильный опыт, который меня поразил. Я узнал об ассирийской церкви Востока. Они считают, что в церкви семь таинств, но не таких, какие считаем мы. У них крестное знамение называется таинством. Мне это вначале показалось необычным, а потом раздумался: что такое молитва? Движение голоса, голосовых связок, но ведь на самом деле не это молитвой-то называется. И крестное знамение, это не движение руки, на самом деле, а что у нас внутри творится при этом. Так и здесь. Когда я крестом себя на крест кладу ради Христа, в ответ благодарную жертву Ему, созданием и чувством переживаю, – это одно. А когда просто руками машу – это другое. Поэтому здесь важно внутреннее переживание, а оно, если богоподобно, – в любви, только в любви. Только любовь пробивает границы между временем и вечностью, потому что Бог – это любовь. Только любовь спасает нас, только любовь держит нас в единстве.
И здесь ещё один важный момент. Апостол открывает нам тайну церкви, он говорит, что в церкви Христос – глава, Дух Святой – душа животворящая, а мы все – органы этого тела. Органы чем между собой соединяются? Единой кровью – кровью Христа. А если орган не просто бездушный, безликий, а это личности?
Что заставило Христа кровь пролить? Любовь к нам. Поэтому мы и за Христа, и за других любовью держимся. Бог не есть Бог мёртвых, но живых. Это для нас есть перегородки, для Него их нет, Он выше их.
Хорошо, когда мы любовью действуем, но не мечтательной, а деятельной. Мечтательная любовь – это вообще не любовь, мне кажется. Деятельная любовь для усопших, в деле выраженная, – это и есть молитва. А просто так батоны подавать, детям конфеточки раздавать… Господь, конечно, Он всё видит, видит желание, но всё это, языком современным скажу, малоэффективно. Должна быть любовь, именно выраженная делом. Для них это дело – молитва.
С любовью можно молиться за тех, кого любил при жизни, кого знаешь. А если по наследству остался список умерших людей, которых ты совершенно не знал при жизни, что можно сделать для их души?
