Однако довольно скоро мирная станичная жизнь закончилась. Домой из армии стали возвращаться казаки, принося с собой вести о беспорядках и хаосе. Мама не имела никаких известий из Воронежа, почти ничего не знала об отце. Рассказы о поджогах помещичьих усадеб, арестах помещиков и осквернении церквей вселяли беспокойство и страх. В стране началась Гражданская война, неумолимо двигавшаяся к югу, появились слухи о зверствах Красной армии. Казаки, все еще верные правительству Керенского, вступили в Белую армию. То же сделал и мой отец.
Гражданская война длилась около четырех лет. Сначала белым помогали союзники, но Европа сама была изнурена длительной войной, и если бы даже правители союзных стран захотели по-настоящему поддержать правительство Керенского, они бы столкнулись с серьезной оппозицией в своих странах.
Коммунистическая пропаганда представляла большевистский переворот истинной революцией — священным символом борьбы народа с тиранией. Это напоминало революции прошлого: красные боролись за братство, равенство и справедливость против деспотизма царей. (Тот факт, что Николай II больше не правил Россией, казалось, не имел уже никакого значения.) Коммунизм был интернациональным явлением, и Ленин мечтал о мировой революции. Его утопическую мечту о мире, свободном от всех зол прошлого и настоящего, разделяла значительная часть интеллигенции. В Соединенных Штатах большевистская революция нашла немало сторонников. Западные интеллектуалы довольно долго жили этой мечтой и отказались от нее только тогда, когда удостоверились в том, что новый режим «не работал». Увы, это произошло слишком поздно, чтобы помочь Белой армии!
После развала русско-германского фронта в 1917-м мой отец сумел добраться до Кореновской. В доме у нас все сразу стало как-то по-другому. Одетый в офицерскую форму с золотыми пуговицами, высокие блестящие сапоги (няня чистила их каждое утро), с пахнущим кожей ремнем, с громким голосом, он сразу стал центром всей нашей домашней жизни. Мама от него не отходила, я слышала, как они разговаривали и смеялись до глубокой ночи. Я не очень понимала, кто этот восхитительный человек: слово «отец» очень мало для меня значило, я ведь почти не видела его за свою пятилетнюю жизнь. Но я была им очарована и очень огорчилась, когда он уехал, тем более что с ним уехала и мама. Школа закрылась: старшие уходили на войну, а мальчикам и девочкам нужно было работать на хуторах.
Мама отправила Аграфену и меня на дачу у Черного моря, около Сочи. Дачей оказалась великолепная вилла на холме у подножья Кавказских гор, с потрясающим видом на Черное море. Несколько ступенчатых пролетов вели вниз, к каменистому пляжу. Было много роз всевозможных цветов и сортов, но к нашему приезду розарий уже превратился в джунгли, а дом стоял заколоченным. Владельцы его бежали в Европу сразу после революции. Сторож открыл дом и предоставил часть его в наше распоряжение.
Ни соседей, ни магазинов в ближайшей округе не было, но торговцы приходили прямо в дом и предлагали фрукты и овощи. Сторож и его жена обрадовались обществу моей няни и в свою очередь скрашивали наше существование. После обеда они подолгу пили чай в саду, в тени огромной акации.
И вот, пяти лет от роду, я впервые в жизни оказалась на несколько часов предоставленной самой себе. Пользуясь новой для меня свободой, я спустилась по ступенькам к морю. Аграфена не любила ходить на пляж, где царили маленькие темные мальчики, армяне или, может быть, греки из ближайшей деревни. Некоторые из них, совершенно голые, плескались в воде. Они позвали меня присоединиться к ним, и я, нисколько не раздумывая, вылезла из своего накрахмаленного платья и вошла в море. Это было восхитительно. Потом мы лежали на солнце, чтобы обсохнуть, бегали и лазили по камням.
Мальчики были для меня откровением. Никогда раньше я не видела голого существа мужского пола и думала, что все устроены так же, как и я. А тут вдруг разница — необыкновенный отросток, позволявший им так удобно писать! Фрейд был прав: существует-таки зависть к пенису! Няне я о своих приключениях не рассказала, а она слишком была занята собственными заботами и не заметила мое мятое платье и поцарапанные коленки.
Аграфене приходилось нелегко. Одна, вырванная из привычного уклада жизни, ответственная за ребенка «благородного происхождения», в атмосфере слухов о победах красных и их продвижении на юг... Сторож рассказывал, что в окрестных горах появились бандиты, называемые «зелеными», которые совершают набеги на деревни.
Аграфена была чрезвычайно благочестивой. Напуганная и одинокая, она все чаще и чаще молилась в маленькой домашней часовне, вовлекая в это занятие и меня. Я часами стояла на коленях перед алтарем, зачарованная множеством икон на стенах — суровыми темными ликами святых и прекрасным Христом с рукой, поднятой для благословения. Служб не было, не было и священника. Мы были одни с Богом Отцом, смотрящим на нас и нас охраняющим.
Хотя церковь давала ощущение безопасности, все было не так просто. Бог защищал меня, и мой ангел-хранитель тоже, но были и другие силы. Дьявол и его слуги таились в темноте, готовые в любую минуту ввести в искушение и превратить меня в «плохую девочку». В представлениях
Аграфены существовала четкая организация: Бог Отец и сонм Его верных служителей — архангелов, херувимов и ангелов-хранителей, а также враги — дьявол и его помощники, охотившиеся за нашими бессмертными душами.
Дьявольская армия бесов, больше похожих на домашних чертиков, только и занималась тем, что старалась сбить меня с праведного пути. «Они» увлекали в сторону от должного поведения и исполнения обязанностей, заставляли забывать молитвы и хорошие манеры. Это были небольшие проступки, но, собранные вместе, они вели прямо в ад. Все это не было для меня чем-то абстрактным, отвлеченным. Нет, «они» были настоящими существами и, хотя «их» нельзя было увидеть, оставляли достаточно доказательств своего деятельного присутствия: например, вдруг пропадал башмак или носок, хотя я точно знала, что оставила их у кровати, или вдруг я говорила то, чего вовсе не хотела сказать, — плохие слова, никогда не произносимые «хорошими девочками».
Силы эти окружали нас со всех сторон, и мы должны были бороться с ними ежеминутно. Каждый вечер перед сном мы совершали маленький обряд: осеняли крестным знамением все окна, дверь, наши кровати и даже пространство под кроватями, это должно было сделать нашу комнату безопасной. Утром обряд был проще — прочитать все утренние молитвы и пообещать делать все «правильно». И все было хорошо, пока я оставалась внутри магического круга, читала молитвы, слушалась няню, ела все, что давали, и пользовалась салфеткой. Но когда переступала черту, тут же следовало возмездие. Нет, Аграфена меня не ругала и не наказывала, но если я что-то делала не так, можно было быть уверенной, что «они» это заметят. И вскоре после такого «нарушения» я могла упасть и сильно удариться или не могла найти нужную игрушку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
