музее парочку за
«этим делом» словили, а на амвоне Лавры, рядом с ликами святых, подрались кришнаиты с православными. На колокольне «нашей Софии» голые блудницы с плакатами груди показывали —
вот это новости. Кому нужны сбежавшие быки и медведи?
Кай усмехнулся. Дед, который, по обыкновению, ёрничал с большой творческой отдачей, продолжал:
— И что ты думаешь, — сторожа музейные разрезали болгаркой цепи, закрывающие вход на колокольню, впустили милицию и всех приняли, голых как есть.
Кай фыркнул.
— Сенсация для стариков, вроде тебя. Вот бы попы с болгарками да против блудниц — это был бы сюжетец! А так…
— Да уж… По болгаркам ты у нас мастак… — дед махнул тростью и покачал головой.
Кай покраснел. Хорошо хоть в темноте никто не мог увидеть ни его пунцовых щёк, ни его перебинтованной руки с пятнами крови и зелёнки.
Физический труд, и правда, не самая сильная его сторона. Шлифовка кадрана для солнечных часов по макету Горыныча (шефа клуба «Эрудит») обернулось очередным разочарованием. Старая полусточенная болгарка вывернулась будто живая, и в мгновение весь балкон был залит кровью. На крик подскочил дед и передавил ладонную артерию. К счастью, полотно прошло вскользь, но в итоге правую руку пришлось зашивать в медсанчасти. И всё это как раз перед походом в театр.
— А что говорит Каргер про эти взрывы? — перевёл тему Кай.
— Говорит, мол, подземные речки шалят… а быки и медведи… галлюцинации, короче.
Но Кай уже не слушал. Лёгкий ветер, приносивший аромат запоздалого цветения каштанов, дремотно шелестел листвой. Вдобавок откуда-то из кафе потянуло сдобной выпечкой, и в носу защекотало. Он почувствовал, что ужасно проголодался, и разозлился на деда снова. Тот ведь намеренно не захотел вернуться домой на такси, «пройдёмся, пройдёмся». Пахло очень вкусно. Кай знал, что у Музы Павловны к их возвращению готова тарелка блинов с кленовым сиропом, и сейчас, прихрамывая на своём протезе и кутаясь в длинный шёлковый палантин, она наверняка ждёт их под домом.
Так было всегда в дни их «культурной» программы.
От этих мыслей на душе стало легко. Раздражение улетучилось. У него есть семья. Два… нет, три добрых человека, которые всегда рядом. Есть Рагнар. Есть «наша София». У многих и этого нет.
В ухе по-прежнему монотонно гудело:
— Остолопы, трибога в душу…
Каю вдруг стало совсем весело.
— Дед, нету никаких богов! Будь они, летели бы девицы голые с нашей колокольни «стремительным домкратом».
Он шагал, улыбаясь мигающей в далёком небе звезде и утопив руки в карманы.
— Молодец, запомнил… — дед мерно выстукивал тростью по каменной кладке.
От Старого Театра до их дома — всего пара километров, и вскоре дед с внуком свернули на узкую улочку, ведущую к кварталу из тех, что называют «историческими». Очень быстро стемнело, в свете фонарей стал виден пятиэтажный дореволюционный дом из тех, что называют «царскими». Кай уже мог разглядеть высокие стрельчатые окна, пилястры и лепные украшения из тех, что мыть и чистить от птиц — то ещё удовольствие.
Они прошли мимо арочных ворот и повернули.
Кай поднял голову — в сотне метров от заборного вала, в лунном свете золотились купольные луковички «нашей Софии». Стройно белела расписанная под византийское кружево колокольня. Месячный свет скользил по вершинам деревьев, и отсюда, снизу, линии куполов и крыш выглядели ещё более загадочными.
Дед Егор любил повторять, что история Гардаринии писалась именно здесь, в «нашей Софии». Их дом выстроили на бывших монастырских землях, а за них полегло немало народу. Чьи кости хранят седые камни и древний двор собора, памяти уже не осталось, но веками кто-то нападал, а кто-то отбивался. И первые, и вторые нашли конец у этих стен.
От мыслей о костях и скелетах ему всегда становилось жутко, потому удобнее было считать, что дрожь, пробежавшая по телу, объясняется не думами о смертях и погостах, а густой ночной прохладой. Он зябко повёл плечами.
История
Время шло к полуночи. Они подошли к последнему перекрёстку.
— Что-то Музы Павловны не видно… — дед вглядывался в полумрак у подъезда.
— Ушла, наверное. Холодновато.
Кай поискал глазами свой балкон, затем привычно бросил взгляд в направлении Межевого переулка, залитого светом фонарей, и почувствовал острый холодок, будто сигнал.
Он оглянулся.
…
С незапамятных времён здесь царила чуждая всем формам легкомыслия атмосфера деловой активности пассивного свойства. Такой вот городской оксюморон. Тон всему району задала старейшая в Древнеграде часовая мастерская. Вслед за ней здесь пустила корни пара скучнейших контор — нотариальная и адвокатская. Дальше — лавка букиниста, она могла посоревноваться с соседями в толщине пыли на полках. Рядом же, скромным оплотом социалистической респектабельности, витринами блистали ювелирный магазин и антикварная лавка. Позже сюда перебралась пара посольств европейских государств глубоко нордического склада. Их флаги сейчас лениво колыхались на древках над солидными кованными оградами. Всё остальное дремало.
Кай здесь вырос, узнавал каждый булыжник и доску в заборе, каждого кота на водостоке. Но на этот раз его внимание зацепил какой-то изъян в холодном застывшем антураже — привычный порядок был нарушен. На узкой полосе газона под червлёным щитом с золотым коронованным львом, сжимающим в лапах серебряную секиру, в столбе света у стены, склонив голову к поджатым коленям, сидела светловолосая девушка.
Она была слишком яркой для этого места. И весь переулок озарился её присутствием. Ярким в ней было всё… но самым ярким — бирюзовая кофта или..?
Девушка съёжилась от холода.
Кай сделал несколько шагов, поворачивая за дедом Егором…
Затем снова посмотрел на девушку — его взгляд просто плавно переместился, будто она была горящим факелом на сером фоне.
Он остановился, несколько секунд раздумывая, а затем ноги, рассогласовываясь с планами мозга, понесли его в сторону одинокой фигурки.
— Дед, стой, я… я сейчас, — бросил он, совершенно не представляя, что собирается делать.
Дед от неожиданности замер на середине перекрёстка.
— Э-э, погоди! — опершись на трость, он с удивлением проводил глазами внука.
— Да тут… — Кай был уже в нескольких метрах от неё. — Человеку пойти некуда… И ночь.
— Мда-а-а… История… — дед Егор усмехнулся.
На звук голосов девушка повернула голову и, глубже вжимаясь в стену, запахнула свою яркую кофту.
Она окинула Кая таким сердитым подозрительным взглядом, что он снова засомневался и на секунду остановился.
Но фонарь качнулся, свет выхватил из тени её лицо, и Кай смог понять, что же такое яркое сбило его с пути. Цвет глаз. Её цвет глаз! Сиреневый, такого не бывает, но, оказывается, бывает! — и это открытие его очень сильно взволновало. Может потому, что с разделяющих трёх метров он
