Таблетки уносили ее все дальше, она уже почти не видела себя в зеркале. Тело ее стало похоже на далекое привидение. Шрам около глаза, отсутствующая фаланга на пальце. Чешская татуировка с бабочкой. Худые руки и ноги. Индианка с грустными голубыми почти неживыми глазами. Больше она была не в силах смотреть на все это, отвела взгляд и проскользнула в душ. Там она стояла под теплой водой так долго, что под конец она стала ледяной.
Она уклонилась от зеркала на выходе из ванной. Голой спустилась в гостиную и вытерлась перед незажженным камином. Зашла на кухню и налила себе новую порцию. Нашла новые таблетки в ящике. Впихнула их в себя, пока одевалась. Еще больше захотелось спать. Чиста снаружи, и скоро будет чиста изнутри.
Миа надела шапку и куртку и вышла из дома. Снова спустилась к морю. Села на камень и позволила глазам отдохнуть, глядя на горизонт. Какое пошлое клише… Откуда у нее взялось это? А, точно, это был фестиваль, фестиваль антинорвежских фильмов. Его организовали известные люди, считавшие, что норвежское кино нужно изменить. Мии очень понравился фильм, но она не была уверена, что норвежское кино изменится от того, что из него уберут эмоциональные сцены и море. Каждый раз, когда кто-то пытался изобразить полицейского в фильме, она так расстраивалась, что уходила из кинотеатра, сочувствуя бедному актеру, которому достались эти реплики и такой режиссер, что в итоге все вышло безвкусно. Нет, пусть будет больше сцен у моря. Миа Крюгер улыбнулась про себя и сделала глоток из бутылки. Как уже говорилось, если бы она не приехала сюда умирать, то вполне могла бы остаться здесь жить.
18 апреля.
Эта дата однажды внезапно пришла ей на ум, и с тех пор все наладилось. Сигрид нашли мертвой 18 апреля 2002 года, в подвале района Тёйен в Осло, на гнилом матрасе, все еще с иглой в руке. Она даже не ослабила ремешок. Скончалась от передозировки. Через десять дней будет ровно десять лет, как это случилось. Маленькая милая красавица Сигрид умерла от передозировки героина в грязном подвале. Всего через неделю после того, как Миа сама забрала ее из реабилитационной клиники в Валдресе.
О, в тот день Сигрид выглядела прекрасно. После четырех недель на свежем воздухе к ней вернулись румянец на щеках и смех. Они ехали в машине в Осло почти как раньше, смеялись и шутили вместе, прямо как в саду дома в Осгордстранде.
– Ты Белоснежка, а я Спящая красавица.
– Но я тоже хочу быть Спящей красавицей, почему я все время Белоснежка?
– Потому что у тебя темные волосы, Миа.
– Ах, поэтому?
– Да, поэтому. Ты раньше этого не понимала?
– Нет.
– Ты глупышка.
– Это же неправда?
– Да, неправда.
– Почему мы должны играть в Белоснежку и Спящую красавицу, ведь мы обе должны спать сто лет и ждать принца, это совсем не весело, и никого не будет рядом.
– О, он обязательно придет, вот увидишь, Миа, он придет.
В случае Сигрид принцем стал идиот из Хортена. Он посвятил себя музыке, у него даже была своя группа музыкантов, которые никогда не играли, а только сидели в парке, курили гашиш, иногда глотали спиды или кололись. Чертов тощий надутый неудачник. Миа не могла даже произнести его имени, от одной мысли о нем ее бросало в жар и перехватывало дыхание. Она пошла тропинкой вдоль скал, мимо лодочной пристани и присела на набережной. Там, в центре страны, она видела суету. Люди, которые занимались своими «людскими» делами. Сколько сейчас времени? Она прикрыла глаза рукой и взглянула на небо. Попробовала угадать – двенадцать или час, судя по солнцу. Сделала глоток из бутылки и ощутила эффект от таблеток, почувствовала, как они забирали ее чувства, делали ее равнодушной. Она свесила ноги с берега и повернула лицо к солнцу.
Маркус Скуг.
Сигрид было восемнадцать, этому идиоту двадцать два. Он переехал в Осло и стал зависать на Плата[2]. Несколько месяцев спустя к нему присоединилась Сигрид.
Четыре недели реабилитации. Миа забирала сестру из клиники уже не в первый раз, но теперь все было иначе. Абсолютно новая мотивация. Не та улыбка наркоманки и бесконечная ложь, только чтобы поскорее выйти из клиники и получить новую дозу – нет, что-то новое появилось во взгляде Сигрид. Она выглядела уверенней, стала похожа на саму себя.
Миа так много думала о сестре за все эти годы, что чуть голову не сломала. Почему именно Сигрид? Потому что ей было скучно? Из-за мамы и папы? Только из-за этого чертова идиота? Типа, любовь?
Мама бывала строгой, но по делу. Папа бывал слишком добрым, но разве это имеет значение? Ева и Кюрре Крюгер удочерили близнецов сразу после их рождения. Это было заранее оговорено с матерью, та была молода, одинока, не могла и не хотела их растить. А для бездетной пары это был подарок с небес. Девочки были именно такими, о каких они мечтали, это было настоящее счастье.
Мама была учителем в школе Осгордстранда, у папы, торговца красками, был свой магазин в центре Хортена. Миа продолжала и продолжала искать семейные причины, которые могли объяснить, почему же Сигрид закончила свою жизнь наркоманкой, но так ничего и не нашла.
Маркус Скуг.
Это была его вина.
Всего через неделю после приезда домой из Валдреса. Им было так хорошо вместе в квартире на Вогтсгате. Сигрид и Миа. Белоснежка и Спящая красавица. Снова как стебельки одного растения. Миа даже взяла несколько отгулов на работе, первый раз за бог знает сколько времени. И вот, однажды вечером она нашла записку на столе.
Мне нужно поговорить с М.
Скоро вернусь. С.
Миа Крюгер поднялась на ноги и поплелась к дому. Ее уже немного шатало. Пока принять еще пару таблеток. И выпить.
5
Холгер Мунк устал за рулем и свернул с дороги, чтобы передохнуть. Он поставил машину на обочине и вышел размять ноги. Осталось ехать не так долго, всего несколько километров до тоннеля Хитра, но спешить было некуда. Человек, который перевезет его на лодке через фьорд, почему-то был свободен только после двух – Холгер не стал уточнять почему. Местная полиция никогда никуда не торопилась. У Мунка не было предрассудков о полиции в регионах, но он привык к совершенно другому темпу в Осло. Конечно, теперь в Хёнефоссе все иначе, но отделение Рингерике было уж точно не самым загруженным в стране. Мунк тихо выругался и с ненавистью подумал о Миккельсоне. Внутренние расследования, и что-то должно случиться после, он знал это, но тем не менее.
Мунк сел на лавку и закурил новую сигарету. В этом году весна рано пришла в Трёнделаг. Деревья тут и там уже зазеленели, а снег почти весь растаял. Не то что бы он знал, когда обычно приходит весна в Трёнделаг – он услышал об этом по местному радио, переключив с музыки на новости. Или им все еще удавалось держать известие в тайне, или какой-нибудь идиот из Грёнланда приберег его для жадного до сенсаций журналиста с толстым кошельком, но, к счастью, пока ничего. Ни слова о маленькой девочке, которую нашли повешенной в Маридалене.
Телефон звонил и пищал всю поездку, но Холгер не отвечал. Не хотел звонить или набирать смс в машине. Он расследовал множество дел, когда люди попадали в аварии, отвлекаясь на секунду. И потом, не было ничего срочного. Так хорошо немного побыть одному. Он не хотел признаваться в этом самому себе, но порой было тяжело. Вся эта работа. Еще и домашние дела. Он не имел ничего против того, чтобы навещать свою мать в доме престарелых. Или чтобы помогать дочери с приготовлениями к свадьбе. Или чтобы проводить время с Марион, маленькой внучкой, которой только недавно исполнилось шесть. Но все равно, было что-то лишнее.
Он и Марианне. Он словно никогда и не думал, что их отношения могут быть другими. И даже теперь, спустя десять лет, он чувствовал, что что-то в нем сломалось так, что больше уже не починится.
Мунк отбросил от себя эти мысли и проверил телефон. Еще два неотвеченных от Миккельсона, понятно насчет чего, перезванивать не было нужды. Еще одно сообщение от Мириам, его дочери, как всегда, короткое и безличное. Несколько звонков от Марианне, бывшей жены. Вот черт, он забыл позвонить в дом престарелых. Ведь сегодня среда. Он должен был сделать это еще до того, как сел в машину. Нашел номер, встал и немного потянулся.
– Дом престарелых Хёвиквейен, добрый день, меня зовут Карен, чем могу помочь?
– Здравствуйте, Карен, это Холгер Мунк.
– Добрый день, Холгер, как ваши дела? – ответил мягкий голос на другом конце, Мунк покраснел, он ожидал услышать голос постарше.
Боже, Холгер, новый свитер? Боже, Холгер, новая куртка? Боже, Холгер, ты сбрил бороду?
– Вполне неплохо, – ответил Мунк. – Но, к сожалению, я должен попросить вас еще об одной услуге.
– Конечно же, Холгер, о чем речь, – рассмеялась женщина в трубке.
Они были шапочно знакомы уже пару лет. Карен. Одна из сотрудниц дома престарелых, где его мать сначала отказывалась жить, но теперь успокоилась.
