Разнорукий, что спрашивал про «наших», затравленно огляделся. Трупы не только плавали в реке, хватало их и на берегу. И храмовников в черных накидках с капюшонами, и «диких» мутантов, в большинстве своем одетых так же, что и двое наблюдателей.
– Смотреть-то будем? – неуверенно глянул на хромого здоровяка разнорукий.
– Трупы ворошить? Мародерничать? – зыркнул на него исподлобья коротконогий.
– Пошто так-то сразу? – начал оправдываться тот. – Ты, Игнатий, токо и знаешь, што напраслину разводить да охаивать попусту. Я говорю: смотреть, кто жив, может…
– А коли и жив кто, ты чо – дохтур?
– Дык ведь это… к Ляксевне снесть, али… сам знаешь, к кому направить… Велено ж было.
– Храмовников, что ль, направлять? – продолжал недовольно бубнить здоровяк. – А «наших», как ты говоришь, так они потом с тебя и спросят, где ты прятался, покуда они с карателями бились.
– Бились, да все притомились… Вот и куды полезли, а? На автоматы голой жопой. Тьфу! Ладно бы собрали ватагу вдесятеро карателей боле, – тогда, мож, толпой-то и задавили бы, и сами живы остались. Хоть кто-то.
– И чо? – определенно начал злиться Игнатий. – Ведь говорено ужо переговорено: нехрен на карателях зло вымещать! Вот сожгли эту «галеру» – ай, молодцы! Поубивали злыдней-извергов, себя не пожалев, – ай, герои какие!.. А они об том подумали, репами своими дырявыми покумекали, што за этих карателей храмовники все их деревни пожгут, вместе со стариками и бабами, никого не жалеючи? И кто на поверку злодей, кто изверг? А герои твои и есть злыдни главные. Потому как дурни героями не делаются. – Здоровяк вдруг остыл столь же стремительно, как и завелся. – Ладно, Мироха. Идем, брательничек шитый.
– Куды это? – смешно насупил куцые белесые брови разнорукий Мирон.
– Сам же сказал: живых смотреть.
– Так ты же…
– А чо «я же»? Вот ты тож – скажешь чо, буде как и дельное, а на своем не стоишь. На тебя сел и поехал: Мироха, левей забирай; Мироха, шибче наддай; тпру, Мироха, стой, сеном заправься. А ты бы: нет, Игнатий, ты как хошь, а я раненых искать стану, жизни спасать говнюкам безголовым.
– От зачал-то опять, зачал! – замотал головой Мирон.
– А ну, тихо!.. – поднял ладонь Игнатий.
– А вот не стану тихо! – притопнул, и правда словно конь, разнорукий мутант. – Коли ты мне так…
– Сказано: т-ш-шшш!.. – прижал Игнатий к губам приятеля палец. – Стонет кто-то…
– И впрямь, – прислушавшись, выдохнул Мирон. – А ну как храмовник?
– Коли храмовник, так подмогнем упокоиться. Тока чуется мне, голосок шибко тонок. Баба, чо ль?..
Приятели стали вертеть плешивыми головами, высматривая, откуда идет голос. Вначале они рыскали взглядами возле останков «галеры» и по берегу, пока разнорукий мутант не обернулся к кустам.
– Так вроде как тут где-то стонут. Вона, гли-ка, чо там за бревна к кусту прибились?
Друзья зашли по колена в воду и побрели вдоль кустов туда, где и в самом деле виднелись будто связанные меж собой бревна. Вскоре они увидели небольшой плот с сооруженным на нем из веток шалашом. Снова раздался негромкий стон. Доносился он явно из шалаша.
– Мож, каратель спрятался, заманивает? – прошептал Мирон.
– Говорю, бабский голос… – шепнул в ответ Игнатий.
– Ну, мож у них и бабы в карателях ходят.
– Ага, как раз штоб таких, как мы с тобой, красавцев заманивать. Мы в шалаш, а она – хвать – и ссильничает. Обесчестит, и замуж никто нас с тобой не возьмет.
– Я женат уже, – обиженно буркнул разнорукий.
– Ладно, тады на себя весь грех возьму, – вздохнул коротконогий. – Коли уж братьями стали, выручать надобно.
– Трепло ты, Игнатий, – скривился Мирон. – А там человек помирает.
– Так пошто ты застыл, коль помирает? Лезь давай в шалаш.
– Пошто я?
– Ты мельче. Я всю хибарку разворочу.
– Да и хрен-то бы с ней, – проворчал Мирон, но все же вскарабкался на плот и осторожно заглянул в шалаш.
– Чо там? – вытянул шею Игнатий.
– Не пойму… Мелкое што-то в тряпке. И кровищи – жуть!
– Чо за мелкое? Кошка, может?
– Говорю ж, не пойму ничо…
– Ну так бери и на свет вытаскивай!
– В кровище же всё!
– Мироха, не зли меня, а то щас по носу вдарю – сам в кровище будешь.
– Тебе бы тока вдарить… – закряхтел Мирон и, пятясь, выбрался из шалаша, держа на вытянутых руках маленькое тощее тельце в окровавленной тряпке.
На поверку тряпка оказалась такой же рубахой, что и на мужчинах, а вот под ней…
– Да это ж девчонка! – ошалело заморгал Игнатий, который осторожно снял с найденыша пропитанную кровью одежонку, чтобы осмотреть раны.
– Точно… – попятился к кустам Мирон. – Ой! Бежим отсель!
– Не понял!.. – сурово зыркнул в сторону приятеля коротконогий здоровяк. И повторил, выделяя каждое слово: – Это. Девчонка. Ребенок.
– Вот именно, вот именно! – замахал разными руками Мирон. – Бежим! Брось ее в реку!
– Подфартило все-таки нашей птичке, – вздохнул Игнатий. – Тем, што Степановы мозги достались. Хорошие мозги, умные. Мне не свезло – ноги у Степана короче моих оказались. Но тебе шибче всех не свезло: Степанова рука в аккурат подошла, а вот мозги менять уже нечем было… Разве што задницу Степана тебе туда запихать – покойник бы не обиделся, понял. – Проговорив всё это умиротворенным, благостным тоном, мужчина вдруг заорал: – А ну иди сюда, урод недоделанный! Раны девчонке промоем, завяжем и – бегом к Ляксевне!
– Ты не понимаешь, што ль?!. – зашипел, как закипающий котелок, Мирон. – За убивство ишшо и простить могут, ну разве руки-ноги пообрубают… А за ребенка… Ты же знаешь – по закону за детей «диких» мутантов казнят без суда!.. Этой замухрышке лет десять всего!
– Может, она из храмовников… Увязалась с батькой на «галере»…
– Ага! И в хламиду оделась! И тощая, как шкелетина. И… ты глянь сзади-то у ей, глянь!..
Игнатий осторожно приподнял девочку. Сзади у нее был… хвост. Небольшой, всего с ладонь, но сомнений не оставалось: девчонка из мутантов. А значит, немедленно должна быть убита она сама и непременно казнены те, кто не обязательно даже произвел ее на свет, но и всего лишь укрывал от проверяющих.
– Пусть она и «дикая», и ребенок, а всё одно человек, – поскреб корявую лысину Игнатий. – Промоем сейчас раны – и бегом к Ляксевне…
– Да нас же… да нас!.. – продолжал махать разными руками Мирон.
– А ну, никшни! – показал увесистый кулак коротконогий. – Чаво нас? Кто теперича нас? Зенки-то раззявь – хоть одного живого карателя видишь?
– Мож, затаился кто…
– А коли затаился, так он нас и без девчонки шлепнет. Мы ж «дикие», а он разбираться не станет, были мы тут али не были, когда всё это… – Игнатий повел рукой. – Так что давай, ополосни ее тряпки да на ленты порви, а я пока раны промою.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
