– Разве ты ее не закончил? Насколько я помню, ты давно отнес рукопись в издательство.
– Отнес я еще три года назад. Тогда у меня была хоть какая-то надежда, что все не так трагично. Но за это время у редакции существенно изменился взгляд на историю России. Белое стало черным, а черное белым. А я не захотел и не хочу ничего менять во взглядах отца. К тому же я сам так думаю и имею свой взгляд на происшедшие в стране события, прямо противоположный взглядам редакции. А в других издательствах берутся печатать, но за мой счет.
– Не они тебе заплатят, а ты им?
– Или богатый спонсор, но такого у меня нет. К тому же у него должен быть мой взгляд на историю. А в одном издательстве мне прямо заявили: «Кому на хрен нужна твоя история Руси? Через десять лет от Руси даже названия не останется.
– Ну, уж этого они не дождутся. – Но в голосе Алексея Константиновича не было уверенности. Он замолчал и затем проговорил с печалью в голосе. – Десять лет для меня сейчас – целая вечность. Оленька мечтает о внучке. Вчера сказала: «Подержать бы ее на руках – тогда и можно умирать».
– Она уже знает?
– Чувствует. Вчера оценили мою квартиру в десять тысяч долларов. Я спрашиваю, сколько это рублей, они отвечают, что рубли их не интересуют.
– Сейчас все наше обесценилось до предела. Даже дом правительства называют, как в Америке, Белым домом. А язык политиков? Ваучер, секвестер, саммит, консенсус. Черт, язык сломаешь. Даже в обращении друг к другу копируют Запад. Берут интервью у восьмидесятилетнего академика, и сопляк-репортер обращается к нему по имени, не ведая, что унижает собеседника как русского человека, тем более старого, отнимая у него отчество, а вместе с ним и отечество. Ведь только у нас принято и подчеркивается первородство и значимость отца. Не Алексей Верхов, а Алексей Константинович, иными словами Константинов сын. Я абсолютно уверен, хоть режь меня на части, это делается для уничтожения русской духовности и, в конечном счете, великой русской нации по плану Даллеса. Державы уже нет, осталось уничтожить нацию. Недавно один деятель, фамилию я его не помню и не хочу знать, но она точно не Иванов, похвалялся тем, что у него в крови сто национальностей: «Я не знаю, кто я, мне все равно». Ему жить все равно, где, – там, где выгоднее. А мне Дмитрию, сыну русского Ивана Зорина, не безразлично, где я живу и какой я национальности. Я горжусь тем, что я родился и живу в России, а не в этой стране. Здесь я и помру. А ты заметил, Алексей, что слово Родина исчезло из нашего лексикона? Потому что оно говорит о связи человека с родной землей. У нас даже гимна нормального не стало. Нет страны – нет и гимна.
Разволновавшийся Дмитрий Иванович взял протянутую молчаливым другом рюмку, выпил и, уставившись на него, вдруг вспомнил:
– Слушай, совсем забыл. Вчера Наташа высказала дельную мысль. Её нститутская подруга живет в Симферополе и всю жизнь мечтает перебраться в Москву. А сейчас, пишет, русским там совсем невмоготу стало. Вот тоже больная тема: дискриминация русских в бывших союзных республиках, даже в славянской Украине, откуда зародилась Русь. А попробуй обидеть кого здесь, сразу обзовут русофилом. Но это к слову. Так вот, с этой Ларисой возможна масса вариантов. Но при любом из них Костя должен остаться здесь и продолжать учиться. Наташа его не отпустит. На самый крайний случай он будет жить у нас. Места хватит. А потом, бог даст, женится на Надюхе.
***
Но все вышло лучше. Лариса, личная жизнь которой не сложилась, заняла в квартире Верховых две комнаты из трех, взяв на себя расход по квартплате и содержанию Кости. Родители Ларисы, сдав квартиросъемщикам две комнаты в Симферополе, обязались оплачивать лечение Ольги в горном санатории. А Алексей Константинович мог жить на их даче в десяти километрах от этого санатория. Но ему повезло. Буквально на следующий день после приезда в санаторий ему предложили работу в частной авиакомпании по перевозке грузов за границей.
Через полтора месяца он прилетел в Москву и положил на счет Дмитрия Ивановича две тысячи долларов, сказав:
– На всякий случай, если со мной что случится. Будь другом, не забудь Ольгу и Костю.
По дороге обратно, он, воспользовавшись весенними каникулами, на три дня забрал с собой Наталью Сергеевну и обоих детей.
Увидев их, Ольга забыла про болезнь.
Затем Алексей Константинович вдруг исчез. В последнем письме Ольга сообщила, что не имеет от него вестей больше двух месяцев. Она даже не знала название компании, где он работает. Не знал этого и Дмитрий Иванович. Лишь Костя вспомнил, как отец несколько раз звонил в Крым, спрашивая: «Это Крымэйр»? С помощью отца Ларисы удалось отыскать телефон этой компании, но никто на звонки не отвечал. Съездив по адресу, отец узнал, что компания обанкротилась. Кто-то слышал, что с ее единственным самолетом произошла неприятность: или он разбился или его сбили в Африке. Ничего не прояснили и письма, направленные Дмитрием Ивановичем в Украинское летное агентство, откуда просто не ответили. Ездил он и в Аэрофлот. Ему подтвердили, что самолеты частных компаний часто разбиваются по техническим причинам, а иногда, если они перевозят грузы в конфликтных странах, их нередко сбивают. Как правило, владельцы таких компаний скрывают подобные случаи.
Дмитрий Иванович съездил вместе с Костей к Ольге, чтобы ее как-то успокоить. Он нашел ее в ужасном состоянии и понял, что она долго не протянет. Костя не хотел возвращаться, но она настояла: «Папа хотел, чтобы ты поступил в институт», а у Дмитрия Ивановича спросила, когда прощались:
– Вы его не бросите? Ведь после меня у него, кроме вас, больше никого из родных не останется. Разве что Алешина сестра под Воронежем. В крайнем случае, отвезите его к ней.
Дмитрий Иванович заметил, как у Кости побелели и заходили желваки.
– Оля, ты говоришь глупость, – придавая твердость голосу, проговорил он. – Давай, быстрее поправляйся и возвращайся домой. Надюха по тебе очень скучает.
– Вы хотя бы ее фотокарточку мне прислали. Я бы каждую минуту на нее любовалась.
– В следующий раз приедем к тебе все вместе, – пообещал Дмитрий Иванович, целуя ее в щеку.
В аэропорту, сославшись на живот, он отлучился от Кости на пять минут и попытался узнать в справочной, сколько стоит транспортировка гроба в Москву.
– Вы имеете в виду с покойником? – спросила участливо кассир.
Он чуть не ответил «с покойницей», но лишь молча кивнул.
– В свинцовом гробу около тысячи долларов. А сколько он сам будет стоить! Если уговорите взять обычным, будет дешевле. Но не знаю, сколько с вас возьмут таможники. Вы теперь для нас другое государство.
Это последнее замечание кассира больно кольнуло Дмитрия Ивановича. Столько русских жизней было отдано за Крым и Севастополь, и теперь они не принадлежали России! Это не укладывалось в голове.
Естественно, моментально в разы возросла плата за пребывание Ольги в санатории как гражданки другого государства. Денег у родителей Ларисы не стало хватать. А брать их из долларов, оставленных Алексеем Константиновичем, Дмитрий Иванович не хотел. Но пришлось, так как личных сбережений у него давно не осталось, и его семья давно жила от зарплаты до зарплаты, экономя на каждой копейке. Да и зарплату стали выдавать с длительными задержками. Иногда ему удавалось подработать на ремонте машин в гараже и извозе, несмотря на страх жены и его тоже из-за того, что сделали с Алексеем Константиновичем и его машиной. После того, как дважды ему отказались заплатить, пригрозив пришить, он стал развозить газеты по утрам на велосипеде, а летом принялся выращивать помидоры с огурцами и продавать на местном рынке. Но и здесь оказалась жесткая конкуренция со стороны деревенских. Утешало то, что голод его семья пока не испытывала, но к этому дело шло.
Деньги на поездку в Крым он заработал, помогая строить соседу хозблок на садовом участке.
Забыв об издании книги, он, тем не менее, продолжал делать заметки о происходивших в стране событиях, которые, как ему казалось, осознал окончательно. По этой причине вскоре и вовсе бросил писать – не поднималась рука.
Единственным утешением и радостью для Дмитрия Ивановича и жены оставались Надя и Костя, которые по-прежнему были неразлучны.
Глава первая
Надя где-то прочитала, что беда не приходит в одиночку. В этом она убедилась на Костиных родителях и очень переживала.
А она сама вдруг вступила в полосу везений. Одни сплошные радости и самая большая из них та, что Костя сделал ей предложение, и они помолвились. Теперь они по праву считаются женихом и невестой, а не просто дружат, как раньше. Свадьбу они решили сыграть через год и одиннадцать месяцев, когда ей исполнится восемнадцать лет. К тому времени они уже перейдут на третий курс. Это ее вторая радость. Костя и она поступили в свои институты. Его без экзаменов зачислили на физико-математический факультет МГУ, где его хорошо знали как призера олимпиад юных талантов.
