— Олег.
— Мама?
— Ты проснулся уже? Не опоздай в школу. Можешь не гулять с Магдой, я скоро приеду и сама выведу ее.
Я в ужасе огляделся. Шкафы открыты, вещи разбросаны по всему дому, даже зеркало в косметике. Мне конец!!! Господи, спаси меня! Я не помню, в каком порядке висели платья, как лежали парики… Меня не пугал скандал, но если бы беспорядок можно было хоть как-то объяснить?!.. В панике как попало развесил шмотки, смыл косметику с лица мочалкой, В школу безнадежно опаздывал. Оправдания не было, но идея пришла неожиданно. Я достал из ящика нож и, не глядя, резанул по ладони левой руки. Скажу, что нечаянно порезался, когда делал бутерброды, и потому не пошел в школу. Мама напишет записку…Если, конечно, напишет, обнаружив, что я натворил.
— Ой, как ты умудрился?! Никогда не буду оставлять тебя одного на всю ночь, — мама долго ахала.
Меня ее заявление совсем не обрадовало, может, не стоило так делать?
— Хорошо еще, что рука левая! А то как бы ты писал на уроках?!
…Да, и красился?
Покончив с бинтами, мама пошла переодеться. Мое сердце замерло, когда она открыла шкаф и стала вешать туда блузку. Потом юбку. И… ничего не произошло. Она не обратила ни малейшего внимания на то, как развешаны платья. Еще не веря своему счастью, облегченно вздохнул и посмотрелся в зеркало. Вот чёрт! На лице куча улик: в уголках глаз черные комочки от туши, помада впиталась в трещинки на губах. Я снова помчался в ванную, где долго отмывался, а когда вышел, начались новые сюрпризы. Мамины сапоги на шпильках, в которых гулял вчера с Магдой, оказались в грязи, а мама никогда не надевала их в сырую погоду, значит — моя вина. Но не мыть же при ней!
— Я в магазин схожу, что тебе купить? — Она появилась в дверях так неожиданно, что я вздрогнул.
— Ничего.
— Ничего? У тебя там конфеты кончились, что, не брать?
— Возьми. — Ноги подкашивались. Вот сейчас, она начнет обуваться и заметит грязные сапоги.
Мама наклонилась к полке с обувью, достала свои любимые растоптанные ботинки без каблуков, влезла в них, чмокнула меня в щеку и исчезла в подъезде.
Я оторопел. Но вынес важный урок: люди невнимательны. Если есть предмет, к которому они привыкли, который всю жизнь выглядел одинаково, то им и в голову не придет присматриваться к нему.
Кто-то хихикнул внутри меня. Услышав счастливый смешок, я понял, что ОНА никуда не ушла. Девочка из снов — девочка из зеркала… НЕЗНАКОМКА не жила отдельно от меня и не была воспоминанием. ОНА и есть Я. А Я — это ОНА. И как такое могло случиться, не имею ни малейшего понятия!
Произведение для сортира
— Почему ты не девчонка? — Я тогда ему сказал.
Он сморкнулся, усмехнулся И пизду мне показал.
…Уже несколько дней звоню Хельге, но телефон стабильно не отвечает.
А мне в голову уже пришла одна идея — поскольку моя постоянная работа в клубе накрылась, — я решил вспомнить о своем контракте с издательством и сообщил им, что у меня есть забойный материал для книги: дневник первого и самого старого русского транссексуала. Ну… почти первого. Зато работавшего у меня в клубе!
Идею романа о трансе издатели оценили, и я тут же позвонил своему литературному редактору Елене Черданцевой.
— Что-о-о? Роман о транссексуале?!! — В трубке телефона зависла долгая пауза. — Пожалуй, я откажусь.
— Ты что, наследство получила?
— Нет.
— В казино выиграла? А что же еще? Тема-то благодатная!
— Лучше голодать, чем такая благодать!!!
— Ну а тебе-то трансы что сделали?
— Ничего…. Мне на них, вообще, наплевать.
— Это, жирная радость моя, говорит лишь о том, как ограничен скудный круг твоих интересов: выпивка, мужики… И иногда редкая удача — просьба Трахтенберга помочь сляпать еще одну гениальную нетленку. Помни: я — единственное светлое пятно в твоей жизни… И, кстати, единственный источник живительного бальзама знания на твоем бездарном пустынном писательском пути. Издатели, между прочим умные и образованные люди, эту прогрессивную тему уже одобрили, деньгами сдобрили и план книги устаканили.
— Да?… «План» был марокканский или какой там самый лучший? Поделишься? Я всегда подозревала, что многие издатели решения принимают именно по укурке.
— Хватит сочинять! Я же пишу не про мальчика из какого-нибудь наркоманского притона…. Хотя, наверное, это тоже интересно. Нет. У меня герой не алкоголик, не наркоман и даже не гомосексуалист… Положительный мужчина, начальник цеха на крупном заводе, дважды женат, сын уже в институте учится… А он взял и от всего отказался ради того, чтобы стать женщиной, и в сорок лет сделал операцию. А потом этот экс-руководитель и талантливый инженер блистал… блистала новенькой свежескроенной пизденкой у меня в питерском клубе. Чем тебе не выдающаяся биография?
— Вы что там, в издательстве, уже на тяжелые наркотики перешли?
— Уймись, Филисов-неврастеник! Ее все видели.
— Я тоже ее помню, и что?
— Как что? Не забывается, не забывается… Не забывается такое никогда!
— Угу. Как ядерный гриб или апокалипсис.
—По-моему, это хорошая идея. Конец света для отдельно взятого мужчины; так сказать, финиш самца и старт самки. Чуешь глобалыцину?! Верхи не хотят, а низы уже не могут!
— В смысле?
— В прямом: башка не хочет верить в мужское тело, а окаянный отросток мечтает стать пирожком. Есть название: «Гусеница, куколка, бабочка: что дальше?»
— Дальше дедочка!
— То есть?
— Ну… Какая из нее бабочка? Бабочка — это если баба, а если мужик, то дедочка…
— Или: «Из жизни ЧЛЕНстоногих».
— Тогда уж давай проще: «Путь самца. Перестройка».
— Правильно! Только тогда уж — «перезагрузка». Даже название наталкивает на размышления. Я бы такую книгу обязательно купил и прочел.
— И читал бы ее в гордом одиночестве.
— Не читал бы, а писал бы, и не один, а с тобой, моя необъятная любовь!!! У меня есть ее дневник, приходи — будем вместе разбираться.
— Читать чужое аморально.
— А мы ей заплатим, и все будет не просто порядочно, но еще и всем полезно. Я ей звоню по несколько раз на дню, но она чего-то трубку не берет.
— Даже если мы получим разрешение, ничего путного все-равно не выйдет, кроме траты времени. Она ведь живет не в ладу с природой, все инстинкты перепутаны. А в нас они заложены в определенном порядке: сначала — пищевой, нам надо есть, иначе умрем. Потом — оборонительный; человеку нужна норка, где он может прятаться, чтобы его самого не скушали. Потом — личностной значимости, мы ведь живем в обществе. И, наконец, последний — сексуальный. Заметь, этот, на твой взгляд самый главный, — в самом конце.
— И чё?
— «Ичё» по-китайски жопа! Ничё! Удовлетворяя сексуальный инстинкт в ущерб первым трем, рискуешь потерять все. Трансуха твоя ведь с хорошей работы ушла, где ее на «вы» и по имени-отчеству называли. Пришла туда, где нет не только отчеств, но и вместо имен клички. Кстати, какое у нее в клубе было погоняло?
— Самое сказочное — Дерьмовочка.
— Вот видишь! Когда законы природы ставятся раком — все идет через задницу. Из круга интеллектуальной аристократии она переместилась в ряды кабацкой дерьмократии.
— Не имя красит человека, а человек имя!
— Зачем нам писать дерьмокнигу? И так все книжные магазины ими завалены. Добавим в говняный список еще одну жопушку (не то мужскую, не то женскую)?
— Жопа интернациональна. К тому же мы будем смотреть на этот вопрос с обратной стороны. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Понимаю-понимаю…Давай лучше напишем про Париж.
— Вот, кстати, о Париже. Во всех языках он звучит как «Пари», и только по-русски с «ж» на конце, потому что в России всегда и все делали через жопу. Даже когда во всем цивилизованном мире была распространена смертная казнь через повешение, в России все равно сажали на кол!
— Вот я и говорю, давай двинем поближе к цивилизации и напишем книгу, например, о Китае.
— Я сейчас про Индию пишу.
— Вот и дерзай. Там должно быть полно приключений!
— Конечно. Акулы с барракудами, буддисты с «камасутрами», пираты с якорями, русалки с дикарями, бабы нагишом и хиппи с гашишом… А хочется написать о глобальном.
— О жизни, прожитой через жопу?
— Заметь, сейчас про жопу сказала ты!
— А как, скажите, иначе можно назвать существование человека, который настолько себя не любит? Менять пол — крайняя степень ненависти к себе. Что может рассказать интересного тот, которому все опостылело? Кому хочется стереть из реальности даже свою сущность?
— Но признать, что хочешь ее стереть, а потом воплотить замысел и «родиться заново» очень сложно. Разве непонятно?
— Понятно. Только читать о таком подвиге скучно.
