«Эх, кум! Оно бы не годилось рассказывать на ночь, да разве [так] уже для того, чтобы [Далее было: позабавить гостей] угодить тебе и гостям нашим, которым, я примечаю, страх хочется узнать про эту диковинку. Ну, быть так. Слушайте ж, что говорят люди. Раз, уже за какую вину, и не знаю [не знаю уже и за что] только выгнали одного чорта из пекла»…
«Вот, кум!» прервал Черевик: «как же могло это статься, чтобы чорта выгнали из пекла?»
«Что ж делать, кум! Выгнали, да и выгнали, как собаку мужик выгоняет из хаты. Может быть на него нашла блажь сделать какое-нибудь доброе дело, ну, и указали двери. Вот черту [Далее начато: по <пеклу>] бедному так стало скучно, так скучно по пекле, что хоть до петли. Что делать? Давай с горя пьянствовать. [Далее начато: И чорт стал такой гуляка. Поселился] Угнездился в том самом сарае, который, видел, развалился под горою и мимо [близ] которого ни один добрый человек не пройдет теперь, не [не пер<екрестившись?>] оградя себя крестом святым. И стал чорт такой гуляка, какого теперь не сыщешь между всеми парубками нашими. С утра до вечера то и дела, что сидит в шинке».
Тут опять строгий Черевик [Черевик наш] прервал нашего рассказчика. «Бог знает, что говоришь ты, кум! как таки можно, чтобы чорта впустил кто-нибудь в шинок? Ведь у него же есть и когти на лапах и рожки на голове».
«Вот то-то и штука, что на нем была всегда шапка и рукавицы. Кто его познает! [Далее было: деньги в карманах, так и лукавый станет ангелом] Ну гулял, гулял, наконец, пришлось до того, что пропил всё, что имел [только имел] с собою. Шинкарь долго верил, наконец перестал. [Далее начато: а. Что пр<икажешь?> б. Нечего делать] Пришлось чорту заложить красную свитку чуть ли не в треть цены жиду [одному жиду] который шинковал тогда на Сорочинской ярмарке. Заложил и говорит ему: „Смотри, жид, я прийду к тебе за свиткой ровно через год: береги ее!“ и куды делся после того сам, ни один поп не знает. Жид рассмотрел хорошенько свитку: сукно такое, что и в Миргороде не достанешь! А красный цвет горит, как огонь, так что не нагляделся бы! [смотре<ть больно?>] Вот жиду показалось скучно дожидаться срока. [Далее начато: а. Спустя б. Сод<рал>] Почесал себе песики, да и содрал с какого-то приезжего пана мало не двадцать червонцев. О сроке жид и позабыл совсем. Как вот, под вечерок [тоже так под вечерок] приходит какой-то человек: „Ну, жид, отдавай-ка свитку мою“. Жид сначала было и не распознал, а после, как разглядел, так прикинулся, будто и в глаза его не видал [не видел]: „Какую свитку? У меня нет никакой свитки. Я знать, не знаю твоей свитки“. Тот, ничего, ушел; только в вечеру, как жид, заперши свою кануру на замок, пересчитавши по сундукам деньги, накинул на себя простыню и начал по-жидовски молиться богу, слышит шорох [Вместо „как жид ~ шорох“: как <жид>, пересчитавши по сундукам своим деньги, напялил на себя простыню и начал по-жидовски молиться богу, слышит в окнах шорох. ] Глядь, во всех окнах повыставлялись свиньиные рыла»…
Тут послышался какой<-то> неясный звук, похожий весьма на хрюканье свиньи. Все побледнели [Рассказчик побледнел и все гости] Пот выступил на лице [на лбу] рассказчика.
«Что?» произнес в испуге Черевик.
«Ничего!..» отвечал кум, дрожа всем телом.
«Ась!..» отозвался один из гостей.
«Ты сказал?..»
«Нет!»
«Кто ж это хрюкнул!»
«Бог знает, чего мы [вы] переполошились! Никого нет!» Все боязливо стали [начали] обсматриваться вокруг и начали шарить по углам, а Хивря была ни жива, ни мертва. «Эх, вы, бабы, бабы!» произнесла она громко: «вам ли козаковать и быть мужьями! Вам бы веретено в руки, да посадить за гребень! Один кто-нибудь, может, прости господи, угрешился, а все и метнулись как полуумные». Это привело [заст<авило>] в стыд наших храбрецов и заставило их ободриться. Кум хлебнул из кружки и начал [стал] рассказывать далее. «Жид обмер. Однако ж [Только] свиньиные чудища повылезали и мигом оживили его плетеными тройчатками, заставивши танцевать повыше вот этого сволока. Жид в ноги и признался во всем. Только свитки нельзя было уже воротить скоро. Пана обокрал на дороге какой-то цыган и продал свитку какой-то перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую ярмарку, но уже никто не стал ничего почти покупать у нее с того времени. [Далее было: как показалась] Перекупка долго дивилась [дивилась, дивилась] наконец смекнула [подум<ала>]: верно, это виною всему красная свитка; недаром всегда, когда вздумывалось [а. возьмешь ее в руки, чувствовала б. надевала в. вздумалось] ей надевать, чувствовала [чувствовала она] что ее всё давит [а. давит что-то б. всё что-то давит. Далее было: Вот, в одно утро, когда затопила] Тот же час, ни мало не медля, бросила [кинула] ее в огонь — не горит бесовская одежда! Перекупка умудрилась, подсунула [подкинула ее] в воз одному мужику, вывезшему продавать масло. Дурень и обрадовался; только, масла никто и спрашивать не хочет. „Эх, недобрые руки подкинули свитку!“ Схватил топор, изрубил ее в куски. Глядь [Смо<трит?>] и лезет один кусок к другому, и снова целая свитка. Перекрестил секиру, хватил в другой раз, куски [и куски] разбросал по всему месту [телу] и уехал. Только с тех пор каждый год и как раз во время ярмарки чорт с свининою мордою ходит по всей площади и собирает куски своей свитки. Теперь, говорят, одного только левого рукава недостает ему. [Далее начато: С тех <пор?>] Вот уже будет лет с десяток, как не было на этом месте ярмарки. Да нелегкая дернула теперь комисара… от …» Другая половина слова замерла на устах рассказчика. [«Другая ~ рассказчика» вписано.]
Окно брякнуло с шумом, стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиньиная рожа выставилась [выглянула] поводя очами, как будто спрашивая: «Что вы тут делаете, добрые люди?»
8
Цур тоби! пек тоби! Сатанинске навожденiе!
Ужас оковал всех, находившихся в хате. Кум, с разинутым ртом [разинув рот] превратился в камень. Глаза его выпучились, как будто хотели выстрелить. Разверстые пальцы остановились в судорожной недвижности на воздухе [в воздухе] Один из гостей, превышавший всех прочих целою головою и казавшийся [бывший] <храбрее?> всех прочих, в непобедимом ужасе подскочил [соскочил] с места и ударил головою об перекладину под потолком. Доски посунулись, и попович с громом и треском полетел на землю. «Ай, ай, ай!» кричал один [он] повалившись на лавке, болтая в ужасе руками и ногами. «Спасайте!» голосил [кричал] другой, закрываясь [навалившись] тулупом. Кум [Далее начато: полез<?>] выведенный из своего окаменения вторичным испугом, спрятался в судорогах [полез] под подол своей супруги. Высокий храбрец полез в печь, несмотря на узкое отверстие, и сам задвинул себя ослоном. А Черевик, как будто облитый кипятком схвативши и над<евши?> горшок <1 нрзб.> вместо шапки, бросился к дверям и как полуумный бежал по улицам, не видя земли под собою [Вместо «схвативши ~ под собой»: бросился, схвативши горшок <1 нрзб.> вместо шапки, бежать и как полуумный очутился посреди улицы] Усталость заставила его, однако ж, уменьшить немного скорость своего бега. Сердце его колотилось как мельничная ступа; пот лил градом. В изнеможении готов он уже был упасть на землю, как вдруг послышалось ему, что сзади кто-то гонится за ним. [Далее было: а. Чорт б. Дыхание зажалось в. ч<орт>] Дух у него занялся. «Чорт! чорт!» кричал он, утроив [удвоив] силы и удирая [бежа] без памяти, и через минуту растянулся бессильно на земле. «Чорт! чорт!» кричало <за ним> и он слышал [чувствовал] только, как что-то с громом повалилось на него. Тут память от него улетела, и он, как страшный жилец [оби<татель>] тесного гроба, остался [лежал] нем и недвижим посереди дороги.
9
«Слышишь, Влас!» говорил, приподнявшись, один цыган из толпы других: «возле нас кто-то помянул чорта!» — «Мне какое дело?» проворчал, потягиваясь, лежавший возле него сосед: «хоть бы и не одного, а всех своих родичей помянул». [Далее начато: Мало ли чего не соврет] — «Но, ведь, так закричал кто-то, как будто душат его!» — «Мало ли чего не соврет человек!» — «Воля твоя, хоть посмотреть нужно. А выруби-ка огня!» Другой цыган, ворча про себя, поднялся на ноги, два раза осветил [Начато исправление: смуглое лицо] вокруг себя искрами, будто молниями, раздул [и раздул] губами зажегшийся трут и с каганцем [с светильнею в руках отправились] — обыкновенною малороссийскою светильнею, состоящею из [из черепка] разбитого черепка, налитого овечьим жиром, отправились, освещая. «Здесь [Тут] лежит что-то», сказал один цыган: «а посвети-ка сюда!» Тут пристало к ним еще несколько человек. «Да что лежит, Влас?» — «Да так, как будто два человека: один на верху, другой на низу; который из них чорт, уже я и не распознаю!»
«А кто на верху?»
«Баба!»
«Ну, вот, это то [это ж] и есть чорт».
Всеобщий хохот и шум разбудили наших мертвецов, которые, полные прошедшего испуга, долго стояли выпучивши глаза, глядя в ужасе на загорелые смуглые лица цыган, которые, озарившись местами [которые, будучи озарены местами] неверно [бледно] и трепетно горевшим огнем и отененные черными всклокоченными волнами, казались диким сонмищем гномов, окруженных [Далее было: а. мраком непробудной б. густым] тяжелым подземным паром и облаками мрака [и мраком] непробудной ночи.
