что мы принимаем однозначное решение присоединиться к ним. Мы прощаемся с этим Миром и уходим к подножию Радуги, чтобы пройти по ней, как по дороге, и попасть туда, где нас с радостью встретят Три Радужные Кошки. Старшая из них возьмет свои Ножницы Вечности и перережет нашу косу жизни. Этим она воссоединит нас и наших предков в одной огромной стае.
— Ма, значит пока я не вырасту и не поседею, я буду здесь, с тобой? И мне не нужно будет сидеть в Совете Стаи на Радуге? — спросил я.
— Конечно, моя любовь, — зевнув промурчала засыпающая Ма, — тебе еще долго никуда не нужно будет идти. Там, на Совете, пока вполне обойдутся без тебя, мой солнечный мальчик. Пока я с тобой, никто не навредит тебе и не обидит. И мы еще доооолго будем из этого Мира вместе с тобой махать лапкой своим предкам, взирающим на нас. И громко петь им "Песню радости"…
…Мама уснула, а я задумался. Мне совсем не хотелось идти на Радугу к наимудрейшим. Здесь, в мире было столько прикольных пучеглазок, жучков, ящерок и птичек, не считая бабочек и стрекозок… Я еще совсем не наигрался с ними! И потом, что я мог сказать умного в этом Совете? Я был совсем маленьким и даже не знал, что бывает не только теплое Лето… Да! Мне точно было рановато бегать по радужным полям и давать ценные советы потомкам! Тем более, что под кустиком блестели чьи-то два маленьких черных глазика, и мне срочно нужно было выяснить кто это и поиграть с ним…
В зацветшей воде,
Мутной, подернутой ряской,
Где луна не гостит, —
"Там поселиться хочу!" —
Вот что кричит лягушка.
(Сайгё)
ГЛАВА 3. ВРЕМЯ БЕСПЕЧНЫХ
…Шло время. Огненный Кот почти каждый день гулять на синее небо… Часто он гонял стаи белых облачных мышей, и мы всей семьей радовались, что в эти дни Три Радужных Кошки кому-то сплетут длинные косы жизней. Иногда облачные мыши убегали и небо затягивали стаи серых облачных крыс. Тогда с неба капали или лились длинными упругими струями "Слезы Предков". Видимо они очень скучали по оставшимся на земле и мечтали лизнуть их в носик или обнять лапками. Потом снова выходил Огненный Кот и своими жгучими усами, как бичами, разгонял крысиные полчища. Иногда он так ими размахивал, что мог и обжечь того, кто неосторожно засыпал на солнцепеке.
Мы часто любили всей семьей сидеть на разогретой солнцем траве до тех пор, пока не становилось уж слишком жарко. Трава после росного утра парИла, и в воздухе повисало тяжелое душное марево. Тогда Ма уводила нас играть в тень густых кустов.
Нас осталось всего трое из восьми. Самый слабенький от рождения братик Ру — последыш — ушел к предкам из-за постоянного недоедания, ему все время не хватало места у самых наполненных молоком маминых бугорков. Он пытался отвоевать себе право есть первым, но более сильные и рослые все время оттесняли его. И он получал лишь оставшиеся жалкие капли. В итоге у Ру больше не осталось сил бороться за еду, и он ушел искать Радугу ночью, когда все мы крепко спали. Утром мы не смогли его растормошить, чтобы поиграть. Мама простилась с ним, в последний раз лизнула его в носик, тщательно обнюхала и повела нас на другую полянку, сказав, что братик больше не проснется и нужно оставить его здесь, чтобы с его телом разобрался Лесовик.
Кто это такой мы не знали, но подумали, что это такой помощник Трех Радужных Кошек, обитающий на земле и помогающий душам, решившим отправиться по Радужной дороге, найти туда путь. И правда, на следующий день Ма ходила на это место и не нашла тела Ру. Наверное Лесовик забрал его.
Сестренка Ур, немного погодя, тоже покинула нас. К ее животу и под мышками присосалось слишком много клещей. Как так получилось, никто не знал. То ли у нее была слишком тонкая горячая кожа, то ли она слишком часто лежала в высокой траве и мало двигалась… Мама пробовала выкусывать клещей, но их головы все равно оставались под кожей и Ур начала болеть. Я очень любил Ур. Она была веселой лежебокой, толстушкой и хохотушкой. Никогда не обижалась на меня, даже когда я в шутку нападал на нее и случайно задевал ее острым коготком по носику. Когда Ур ушла искать Радугу, я очень расстроился и долго вечерами звал ее назад, поиграть. Но она так и не услышала меня — наверное очень далеко смогла уйти. Мой слабый голос не достигал ее ушей. Ма сказала, что Ур тоже забрал Лесовик.
Моего маленького братика Мр как-то ночью украл страшный бесшумно летающий хищник, когда мама в очередной раз пошла на охоту. Серый монстр опустился на нашу спящую стайку, как огромная тень, круглые глаза его хищно сверкали в темноте. Клюв кровожадно приоткрывался и щелкал, предвкушая легкую добычу. Он мгновенно схватил того, кто спал наверху нашей плотной кучки двумя огромными когтистыми лапами, низко и обрадованно прокричал "Ууууххх! Ууууууххх!" и также бесшумно взлетел. Мр успел только придушенно пискнуть. Больше мы его никогда не видели. Мр и умерший от недоедания Ру были близнецами. Мы их с трудом отличали друг от друга, пока они не начали подрастать и не стала заметна разница в их размере. Хорошо их с самого рождения различала только Ма. Она говорила, что всегда знает кто есть кто.
Ма вернулась с охоты и обнаружила нас, испуганных и пищащих в отчаянном страхе. Мы, перебивая друг друга и глотая слезы, рассказали ей о похищении Мр страшным и ужасным УХом. Горе мамы не знало границ. Она выла до утра от отчаяния и безнадёги, и крупные слезы, как утренние росинки с листьев, стекали из уголков ее глаз.
Мы все притихли, потому, что очень боялись, что страшный УХ услышит нас и опять прилетит. После этой трагедии мама повела нас искать новое место для жилища, туда, где старая сосна лежала с вывороченными из земли корнями. Там, под густыми, свисающими как длинные плети, тонкими корешками, была небольшая ямка, в которой все мы и поместились. За корешками, как за завесой нас не было видно страшному УХу. Он несколько раз пролетал мимо по ночам, чуя нас и ища, но проникнуть внутрь ему мешали корни. Его огромные крылья могли застрять в них. Проникнув внутрь, он не смог бы быстро взлететь. Так давно погибшее
