— Да нет, я ничего… — пробормотал Игорь смущенно.
Дед и впрямь выглядел убедительно.
— Не понимаю, что тебя так удивило? — сказал он, — Вроде бы и Горянкой занимался… Видать, забыл, кто ты есть на самом деле… Время приспело освежить память!
Парень, давно смирившись с тем, что Олег все про него знает, не ответил. Он хотел было уточнить, мол, школа, хоть и построена на принципах общины, спортивная. А толком сведущи в хитросплетениях язычества разве что мастера Старшего круга, да и то, в теории. Не волховское дело — ратиться. Сами же волхвы казались Игорю чем-то величественным, но абстрактным, даже несмотря на собственные экспедиции последних лет. Но дед, видать, и об этом догадался. Мало их осталось-то, настоящих…
— А в детстве ведал! Вспомни, как рос в этих лесах! Все было иным. Детский ум гораздо пытливее взрослого — ему открыто многое. Ты умел разговаривать с деревьями и ручьями. Помнишь, как припадал сердечком к сырой земле, а ночами смотрел в звездное небо? Сейчас твой разум замутнен, но я очищу его. Ты слушай, Ингвар, и спи, слушай, и спи…
В самом деле, через несколько мгновений Игоря опять потянуло в сон, парень клюнул носом, а еще через минуту глаза сами собой закрылись, и он провалился в сказочную небыль.
Это было как тысячелетнее кино, склеенное из многих отрывков таинственным оператором.
… Свеи издревле звали нашу русскую землю Гардарикой — страной городов. Высоко в небо, к самому Роду вознеслись купола храмов, символы детородного начала. Теперь маковки увенчали крестами. На чем крест ставите?
Рогатые земные божества в одночасье стали чертями и бесами. Ни Велеса, «бога скотьего», ни Макошь — пряху главную не помиловали, попы да монахи. На Крите истребили быков за то, что рогаты, а на Руси резали ученых мужей за то, что умны. За то что князьям в ножки не кланялись, не пели хвалы разорителям земли родной — Володимиру с Добрынею.
Русская же Аркона держалась еще сто восемьдесят лет, взирая, как под пятою крестоносцев гибнут один за другим древние славянские города, последние ведические святилища. Дреждан на Лабе — город полабский. Рерик — варяжский, сожгли и его коварные даны. Любич — град ободритов. Зря породнился Мстивой[3] с Харольдом Гормсоном[4]. Генрих Немецкий[5] взял на копье лужицкий Торнов. Пал Ратибор, что на Водре. Разграблен Ретринский Храм Радегаста — то император Лотарь[6] проповедует любовь да всепрощение. Родсток и Старград горят — ныне то есть Альденбург. Взят Велеград — Мекленбургом прозванный после. И Бранибор — Бренденбург…
Так онемела земля. Онемеченной стала.
* * *
— И еще поведаю тебе, Ингвар! — продолжал дед Олег, едва парень вывалился из того непонятного полусонного, полуобморочного, гипнотического состояния — Кто-то очень не хотел, чтобы ты попал на остров. Знают — там место святое. Мало ли что!? Вдруг, прозреешь, а с пробуждением обретешь мощь древнего бога. Молчат отцы исторической науки. Но разве можно превозмочь ту Силу, что копится тысячи лет? Разумели пращуры, где и как надо строить! Тайное станет явным… Потомок Славена, основателя Новагорода, Избор, заложил под Псковом крепость малую. Старый Изборск ныне. Выпадет случай — съезди, посмотри! Мощь небывалая так и вздымает к самой сварге.
— Что я должен сделать? — спросил Игорь.
— Изменить ход событий в прошлом нельзя, но будущее должно быть за нами. За такими, как Всеслав. И Силы тебя выбрали не случайно. Ничто в этом мире не случайно. Новым волхвам нужны утерянные письмена Арконы. И ты их добудешь! — втолковывал Игорю старец, гипнотизируя парня немигающим взором.
Половину из всего того, что шептали губы Олега, Игорь не разумел, но делал вид, что ведает в них особый глубинный смысл и отвечал, как мог, на то, что и в самом деле понял.
— Видать, хорошо книги спрятаны, если до сих пор попы не нашли?
— Одни считают эти рукописи утраченными раз и навсегда — сгорели во время осады. Кто-то цинично отмечает тысячелетие славянской письменности. Дескать, Кирилл да Мефодий научили русичей уму-разуму. Между тем, задолго до них мы уже ведали руны. Вспомни хотя бы этрусков, они же рассены, или ванов, вспомни, с асами! Так что Кирилл, памятник которому на Китай-городе в центре самой Москвы, никакой не миссионер — «казачок он засланный» иноземный. И несмотря на все тысячелетние гонения, в своем живом языке мы храним вековую мудрость предков наших, тайный смысл черт и резов, — воодушевлялся старик.
— Много ли от языка-то нашего осталось? Кругом, куда не глянь, надписи инородные, фьючерсы и сниккерсы, памперсы и конценсусы, диджеи и прочая хрень, — проговорил Игорь зло.
— Вот и я говорю, — подтвердил Олег. — А малец, у которого молоко не обсохло на губах, сыпет матом да курит зелье заморское, чтоб похожим стать на взрослого. Кто разъяснит глупому, что матерный — от матерой бабы, от матери. В старину лучшим женам лишь доводилось к пращурам с мольбою обращаться. То не ругань — оружие слабого, то к рогатым берегиням весть!
— Где ж искать мне письмена заветные?
— Влас знает, — вздохнул дед, — Нам пора! Сейчас я твой проводник, потом поведут меня. Доверься и иди следом! Твой смуглый противник — не простой враг. За его плечами — тысячелетний опыт магии, и кабы не я — лежать тебе, Ингвар, ниже корней травы. В хитросплетениях его заклятий мне толком разобраться не удалось. Очень смахивает на каббалу[7], но не она. Закабалить[8] вольного человека не всякому и бессмертному под силу.
Старик, пропустив внука вперед, в последний раз уже с порога оглядел избу.
— Ну, вот и все. Ничего не забыл! — молвил он. Прихватив толстый и невзрачный ореховый посох, дед затворил дверь на щеколду снаружи.
Они спустились с крыльца и направились вдоль по вымершей улице этой глухой, всеми забытой деревни прямо в лес. Впрочем, у самой кромки встретилась им старушка с пятнистой буренкой.
— К Коровичу, дед?
— К нему родному, Долюшка. Пора мне.
— Тогда, прощай. Да сестрице старшей моей привет передай.
— Передам. Не поминайте лихом! — отозвался Олег.
Сделав несколько шагов Игорь обернулся и бросил прощальный взгляд на деревеньку. На месте бабушки стояла высокая златоволосая статная девица и махала вслед платком. Рядом мирно щипал травку годовалый теленок.
А лес раскрыл им, деду и внуку, свои объятия.
* * *
Неприметная тропка уводила путников все дальше и дальше. Подходил к концу Велес-житник. Листья не спеша соскальзывали вниз и ложились на мокрую росистую траву.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
