Позже Липучка узнал, что видел всего лишь дикую белку, любительницу орехов и грибов, целиком принадлежащую улице, внешнему миру, а вовсе не зеркальному или внутреннему (если не считать ее набегов на чердак дома). Тем не менее, он сохранил яркое воспоминание об этой вспышке оглушительного, глубинного ужаса из-за того, что на месте Липучки-Второго оказалось иное существо. Он с содроганием думал о том, что могло бы произойти, пожелай белка и впрямь воспользоваться его растерянностью и подменить его душу своей. По-видимому, зеркала и все связанные с ними ситуации, как он и опасался, чреваты насильственной утратой духа. Он сохранил эту информацию в том ящичке своей памяти, который был отведен для опасных, волнующих, но потенциально полезных сведений. Таких, например, как, возможность выбраться из окна через форточку (точность прыжка и острые когти!) и взлететь над деревьями.
В те дни ощущение грядущей перемены начало стремительно расти в его душе. Ему уже с трудом давалось ожидание момента, когда густой вкус законно выпитого кофе позволит ему заговорить.
Он рисовал себе эту сцену в деталях. Виделось ему это примерно так.
Вся семья собралась в кухне. Ашурбанипал и Клеопатра уважительно смотрят снизу, из-под стола, а он сидит, выпрямившись, на стуле, легко держа в лапах (а может быть, уже в руках?) свою фарфоровую чашку, пока Старая Конина наполняет ее черным, дымящимся напитком. Он знал, в процессе Великой Метаморфозы у него появятся руки, но в какой момент это произойдет, мог пока лишь догадываться.
В те же самые дни другая критическая ситуация в семье начала быстро усугубляться. Он догадывался, что Сестренка гораздо старше Малыша и давно должна была бы подвергнуться своей собственной, в некотором смысле менее эффектной, но столь же необходимой трансформации (первую порцию конины трудновато сравнить с первой чашкой кофе!). Ее время давно должно было прийти. Липучка чувствовал, сколь ужасно это немое вампирическое существо, населяющее тело быстро растущей девочки, существо, пригодное лишь для того, чтобы стать кровожадной кошкой. Страшно даже подумать о том, что Старая Конина и Киса-Иди-Сюда должны были бы всю свою жизнь ухаживать за этим чудовищем! Липучка сказал себе, что если ему представится когда-нибудь возможность облегчить страдания своих родителей, то он не станет колебаться ни секунды.
И вот настала ночь, когда ощущение перемены в нем достигло взрывной силы. Стало ясно: завтра.
Весь дом пребывал в необычайном беспокойстве: сами собой трещали половицы, из кранов текло, занавески таинственно шелестели перед закрытыми окнами (и Липучка понимал, что множество духовных миров, заключенных в зеркалах, оказывает сильное давление на этот мир).
Киса-Иди-Сюда и Старая Конина спали сегодня особенно крепким, отчасти даже наркотическим сном, потому что на улице установились холода, и чтоб согреться, они выпили виски со льдом и чуть перебрали. Поэтому Липучка решил, что ему надо быть повнимательнее. Малыш тоже спал, хотя и неспокойно, со всхлипами: его беспокоил лунный свет, падавший сквозь щель между шторами, хотя липучка был уверен, что ни люди, ни кошки штор не раздвигали. Котенок лежал у кроватки, закрыв глаза, но внутренне он был очень неспокоен. Его дико возбужденный дух рвался вовне, в новую великую жизнь. Он не мог ни о чем думать, мысли скакали с пятого на десятое. В эту ночь ночей спать было просто немыслимо.
Потом он различил звук шагов. Столь тихий, что ему на мгновение показалось, что это идет Клеопатра. И даже еще тише. Как будто это шел Липучка-Второй, выбравшийся, наконец, из зеркального мира и бредущий сюда, в спальню малыша, по темным комнатам.
Шерсть на загривке Липучки встала дыбом…
В комнату крадучись вошла Сестренка. В своей желтой ночной рубашке до пят, она казалась худой, как египетская мумия. Кошка в ней была сегодня особенно сильна — от плоских пристальных глаз до полуобнаженных узких зубов — один взгляд на нее заставил бы Кису-Иди-Сюда немедленно позвонить психопатологу. Липучка понял, что является свидетелем чудовищного нарушения законов природы в этом существе, которому следовало сейчас покрываться шерстью. Круглые детские глаза должны были превращаться сейчас в узкие, кошачьи. И тем не менее, этого не происходило…
Он забился в самый темный угол комнаты, с трудом сдерживая рычание.
Сестренка подошла к кроватке, обошла ее, не давая в то же время своей тени упасть на Малыша. Некоторое время она пожирала его взглядом, а потом стала легонько царапать его по щеке длинной шляпной булавкой. Малыш проснулся и увидел ее. И не заплакал. Сестренка продолжала царапать щеку, прочерчивая все более глубокие бороздки… И вели эти бороздки в одну сторону — к глазам Малыша. Луна сверкала на стекляшке, украшавшей булавку.
Липучка понял, что столкнулся с кошмаром, который не ограничится просто игрой или даже уколом и ревом. Только великая магия могла побороть эти жуткие проявления сверхъестественного зла. И не было времени думать о последствиях, не имело значения, как эти страшные впечатления могут запечатлеться в его грубо разбуженном в момент метаморфозы сознании. Он бесшумно вспрыгнул на кроватку с другой стороны и уставил взгляд своих светящихся золотых глаз в глаза Сестренки. Потом он двинулся вперед, прямо в ее злобное лицо, ступая медленно, плавно, пользуясь своим необычайным знанием свойств пространства, чтобы проходить сквозь ее руки каждый раз, когда она пыталась уколоть его булавкой. Кончик его носа находился уже в доле сантиметра от ее лица, глаза его больше не светились, а она все не могла отвести от них взгляда…
И тогда он без колебаний бросил в нее, как пылающую стрелу, свой дух и привел в действие Зеркальную Магию.
Освещенное лунным светом, кошачье, вселяющее ужас лицо было, наверное, последним, что увидел в своей жизни Липучка, настоящий Липучка-котенок. В следующее мгновение он пал в объятия отвратительного черного слепого облака, которое было сестренкиным духом, вытесняя его своим. И в этот момент он услышал вопль девочки, очень громкий и еще более отчаянный: "Мама!"
Этот крик мог бы поднять Кису-Иди-Сюда даже из могилы, тем более пробудить ото сна (пусть и отягощенного алкоголем). Через несколько секунд она была уже в спальне малыша, следом прибежал Старая Конина. Киса-Иди-Сюда схватила Сестренку на руки, и девочка снова и снова произносила это удивительное слово "мама", а потом чудесным образом сопроводила его просьбой — в этом не было никаких сомнений, Старая Конина тоже слышал! — "Обними меня!"
Потом Малыш, наконец, заплакал. Царапины на его щеке привлекли к себе внимание, и Липучка — они решили, что это его работа! — под возмущенные крики ужасающейся Кисы-Иди-Сюда был водворен в чулан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
