— Вы Эссены, — согласно кивнул его собеседник, благообразный мужчина с роскошными усами на половину лица.
Тон его был предельно спокойным и благожелательным. Казалось, спор с молодым человеком его совсем не утомил. По крайней мере, он никак не проявлял раздражения.
— Тогда не вижу смысла продолжать этот разговор, — поднялся было из-за отцовского стола молодой человек. По простительной в его возрасте неопытности он решил было, что победил и отстоял свою позицию.
Но ошибся. Его собеседник вовсе не считал свое согласие с последним тезисом юного барона поражением в споре.
— Но вы еще дети, Ян, — легким движением руки, мужчина дал понять, что хочет, чтобы Ян сел обратно.
— И я, и моя сестра прошли обучение, достаточное для замещения должностей в Страже Пограничья!
— К тому же, кроме крови Франца фон Эссена, твоего уважаемого отца, да прибудет он с Господом, в ваших жилах течет и кровь Ковалей. А значит, я не могу просто взять и оставить без присмотра своих племянников. Будь вы совершеннолетними, я бы не стал настаивать…
Любому стороннему наблюдателю было очевидно, что Яну стоило большого труда сохранить лицо. Не то что его куда более опытному визави. Эта проклятая оговорка — несовершеннолетие — рушила все, что успел напланировать новый глава рода. За прошедшие со смерти отца и дяди с тетей две недели Ян успел их оплакать и принялся по кусочкам собирать свою жизнь. Он и раньше неплохо управлялся с хозяйством, да и сестру воспитывали так, чтобы она могла вести дом. Деньги у них пока имелись, к тому же Толстяк Отто нашел покупателя на косу Стервятника, так что призрак бедности отодвинулся на неопределенный срок.
Он уже начал закупать провиант и топливо на зиму, следуя народной мудрости о том, что сани нужно готовить с лета. Даже кинул клич среди местных мужиков о возможности войти в небольшую дружину Эссенов — средства позволяли без труда содержать еще человек пять-шесть, из которых можно было воспитать… не охотников на демонов, конечно, но вполне полезных загонщиков. Пока отец был жив, загонщики не требовались, а вот сейчас…
И тут внезапно нагрянул родич. Требующий ни много ни мало оставить родовое гнездо и ехать с ним во Львов.
Мужчину звали Богданом Ковалем, и был он действительно старшим братом покойной матери Яна и Софии. Отец не поддерживал с родственниками жены отношений, какая-то там была история, про которую никто не хотел рассказывать детям. В гости Ковали с Эссенами друг к другу не ездили, максимум обменивались подарками на Рождество Христово. Потому Ян никак не ждал, что дядька — практически незнакомый человек — приедет к ним в Черновицы и заведет такие вот разговоры.
— Нет. Мы останемся здесь. — в шестой раз сказал Ян. На лице молодого человека была написана такая решимость, что любой бы понял, что он повторит свои слова и в седьмой, и в десятый и, если понадобится, в сотый раз. Знаменитое эссенское упрямство.
Но и Коваль, как оказалось, ни в чем ему не уступал. Видя, что прямым давлением результата не добьется, Богдан сменил тактику.
— Давай начистоту. В реестр Стражей ты не попадешь еще три года, — произнес он. — Это закон, который тебе не обойти. А поместье ваше, прости, замок со всеми окрестностями не приносит дохода достаточного, даже чтобы просто его содержать. Отец состоял на императорской службе — средств хватало. Как ты собираешься кормить остатки вашей семьи эти три года? Без жалования?
Коварный родич бил в самое уязвимое место планов юноши. Тот и сам прекрасно понимал, что без денег из имперской казны не протянет и года. Конечно, всегда можно отправиться на охоту в Геенну, но, как показали недавние события, вместо получения прибытка там можно оставить собственную голову.
— Ты, конечно, можешь попытаться охотиться, как и делал твой отец, — словно прочтя мысли Яна, сказал Богдан. — Но давай будем честны друг с другом, как и подобает родственникам. Любой твой выход за Пелену может стать последним. И на что тогда может рассчитывать София?
Об этом не раз думал и сам новый глава рода. Такой вариант развития событий был не просто возможным — на нем можно полагалось написать красными чернилами «скорее всего». Коваль был прав, будь он проклят! После смерти Яна у Софии будет только один путь — в приживалки к родственникам по линии матери. Впрочем, что-то подобное сейчас и предлагал Богдан.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вовсе нет! — вскинул он руки, когда юноша изложил ему свои умозаключения. — Конечно, родича принять — дело богоугодное, но я не собираюсь плодить дармоедов. Рассматривай мое предложение как инвестицию.
— В Эссенов не инвестируют, дядя Богдан, — хмурясь, отрезал Ян. — Мы не столичные шарлатаны, делающие карьеру при дворах вельмож! Мы охотники на адских тварей и Стражи Пограничья. Вся наша жизнь — служение человечеству! Чем мы можем быть полезны тебе, что ты называешь это инвестициями?
Юноше показалось, что дядя после его слов зашелся в кашле. Не сразу, но он понял, что родич просто смеется. Лицо парня тут же пошло красными пятнами.
— Прости! Прости! — поспешил исправится Коваль. — Но сейчас ты был похож на своего отца! Как отражение в зеркале. Таким же тоном и такими же словами он когда-то говорил со мной. Называл меня торгашеской душонкой, забывшей о высшем предназначении одаренного — служить людям. Маришка, твоя мать, смотрела на него тогда как на святого!
— Он мертв, — поджал губы Ян. — Прояви уважение.
— Поверь, я к нему прекрасно относился! Лучше, чем он ко мне. И ваша мать его любила, а для меня этого было достаточно, чтобы принять ее выбор. Даже если родители были против брака.
Речь, видимо, зашла о тех самых скелетах, которые родители и скрывали от своих детей. Выходит, союз отца и матери не был одобрен Ковалями? Но род Эссенов, пусть и небогатый, весьма древний, а значит, и брак с ним был почетным. Скорее уж родители отца должны были возражать против идеи породниться с Ковалями. Родня матери, конечно, не нувориши, но Даром не прославлены, больше торговыми делами. Даже родовой конструкт у них торгашеский — Заговор Дабога. Мать им владела и детей научила. Самым основам, конечно. Девочке, предназначение которой выйти замуж и покинуть семью, не рассказывали о более сложных родовых начертаниях.
Ян не очень-то доверял практически незнакомому родичу. И бросать свой дом и свое служение, к которому очень серьезно относился, не планировал. Но Эссены, несмотря на все свое легендарное упрямство и умение мастерски скрывать эмоции, были еще и крайне трезвомыслящими людьми — пруссаки же. А потому юноша понимал, что в одиночку род он не потянет. Ему как воздух нужна была помощь. Но и верить кому-то на слово, пусть бы и кровному родственнику, он не мог. Жизнь в пограничной Марке отучила.
А определенность была нужна. От того, стоит верить этому человеку или нет, зависело будущее немногочисленных Эссенов. Только поэтому он и решился на применение материного конструкта. Специально заучил его перед разговором.
«Отец бы обошелся без всего этого, — с горечью подумал Ян. — Он в людях разбирался. Он бы просто посмотрел на визитера и спросил: "Чего ты на самом деле хочешь, Коваль?"»
Инвестиции? Как бы не так! Эссены умеют убивать адских тварей и ничего, кроме этого. Они триста лет сидят на границе с Геенной и не обладают никаким влиянием в кругах имперской аристократии. Честные служаки, чем и гордились из поколения в поколение. Что с них можно взять?
Однако родич, стоило только мальчишке семнадцати лет от роду встать во главе семьи, примчался и очень настойчиво зазывает во Львов. Странно? Ну еще бы!
Держа руки на виду, Ян свел вместе большой палец и мизинец. Резко и несколько дергано, словно прорвалась нервозность. На самом деле движением-триггером юноша активировал заранее подготовленный и уже напитанный витой конструкт.
— Чего ты на самом деле от нас хочешь, дядя Богдан? — произнес он одновременно с этим.
Простой Заговор Дабога заставлял человека говорить правду. Конструкт на его основе, но рангом повыше, был способен даже лишить собеседника воли, но Ян недостаточно хорошо им владел для этого. Да и то начертание, которое он использовал, не сработало бы, если бы дядя находился под ментальной защитой или, например, был бы из тех лжецов, что сами верят в любую свою выдумку.
