– Что эта? – спросил Алексей у Лапченко, сидевшего верхом на женщине и уже защелкнувшего наручники.
– Порядок, ваше благородие.
Только после этого Алексей позволил себе склониться над Сливой. Пощупал пульс на шее. Отбегался отчаянный «волкодав», отпрыгался. Рано или поздно должен был сложить забубенную головушку – и судьбы не избежал. «Не худшая смерть», – прошептал Алексей сердито, чтоб не разнюниться. Сливу было ужасно жалко. И по-человечески, и как первосортного работника.
Поднимаясь, Романов увидел новенького. Тот последовал за всеми, но теперь не знал, что ему делать, и в панике смотрел на убитого.
– Не трясись, Печкин. Лучше помоги Лапченке мамзель обшарить. Тебе это будет интересно.
Воюя с душевной слабостью, поручик нарочно сказал это как можно грубее.
Проклятый день! Два лучших сотрудника! Но поминать их будем после. Сейчас нужно озаботиться, чтобы гибель Сливы и Колбасникова была не напрасной.
– Нашли? – спросил он у Лапченко.
– Никак нет, ваше благородие. В сумочке одни бабьи глупости. Сейчас тело догляжу. Подвинься, Печкин.
– Коляску осмотреть! – крикнул Алексей наверх, «борзым». – Что искать, знаете!
Женщина очнулась, зашипела на агентов, которые бесцеремонно ощупывали ее сверху донизу:
– Уберите лапы, хамы! Обыскивать женщину должна женщина!
Не обращая на нее внимания, Лапченко покачал головой: кода не было.
Через полминуты от перевернутой коляски доложил Грайворона:
– Нету!
Ладно, переходим к пальпированию.
Пуча глаза в имитации бешенства (сильно прикидываться не пришлось), Романов замахнулся на шпионку рукояткой револьвера:
– Где коды? Отвечай, мразь!
Та не сжалась, не отпрянула, а напротив, распрямила плечи и выставила вперед подбородок.
– Не смейте мне тыкать! Я не проститутка, я германская разведчица!
С характером дамочка.
– Гадюка! – всхлипнул Алексей. – Я тебя за Мишу Колбасникова…
Снова замахнулся, но не ударил – вроде как рука задрожала.
«Гулящая», видя такую чувствительность, осмелела еще больше:
– Вы офицер. Вы не ударите даму.
И тут, когда она слегка расслабилась, Романов ей вмазал – прямо по упрямому подбородку, ручкой «кольта», наотмашь. Женщина завизжала, забилась, выплевывая зубы и сгустки крови.
Пронзительно вскрикнул и отшатнулся Печкин.
– Ошибка номер один, – сказал поручик с ледяным спокойствием, будто только что не истерил. Навел дуло на бородача, который, насупясь, наблюдал, как допрашивают напарницу. – Теперь тебя спрашиваю. Где коды? Не скажешь – бить не буду. Просто убью.
Ну, «кучер» был крепкий орешек, об такой зубы сломаешь. По кошачьей иерархии – тигрище первого разряда. Вероятно, непосредственный шеф размалеванной бабы.
– Так-таки убьете? – усмехнулся он. – Арестованного шпиона? От которого может быть ход к резиденту? Ой, не верю.
Что-то в этом роде Алексей и рассчитывал услышать. Приставил дуло бородачу ко лбу. Пару секунд подождал. Тот, молодец, не отодвинулся, не сморгнул. Даже подмигнул, нагло.
От выстрела сорок пятого калибра у шпиона снесло весь верх черепа. Стоявший сбоку Кузин вытер лицо, забрызганное мозгом и кровью, да только носом шмыгнул. Зато шпионка и новенький оба заорали, один пронзительней другого.
Некоторое время Романов стоял, глядя на мертвое тело, и прислушивался к себе. Не дрогнет ли внутри что-нибудь? Хоть бы что. Только секундомер работал: нужно было, чтобы баба из первого шока вышла, а в ступор впасть не успела, не то потом из нее черта с два что выжмешь.
Каких-нибудь полгода назад Алеша ни за что вот так, хладнокровно, в упор, не выстрелил бы в живого человека. Ведь его рожали, воспитывали, растили, и семья, возможно, есть, кто-то его, наверное, любит, кто-то ждет. Как это – взять и уничтожить целую вселенную? А запросто. Спустил курок, и одной вражеской вселенной стало меньше. Бородач знал, на что шел. Война – не забава.
Пора!
– Это была ошибка номер два. – Медленно повернувшись, Романов навел еще дымящееся дуло прямо в переносицу шпионке. – Где новая книжка? Ну, дура, смотри не сделай ошибки номер три.
Печкин, бедняга, зажмурился. Не хочет видеть, как еще один череп разлетится на куски.
– Это не книга! – прошепелявила «проститутка», скосив глаза в черную дырку. – Книг больше не будет! Прислали коробочку с реактивами. Для проявки тайных сообщений.
Значит, немцы наконец отказались от системы книжной шифровки? Интересно.
– Пускай коробочка. Где она?
– Отто выбросил. Когда падали. Туда куда-то. Я найду!
И с готовностью поползла на четвереньках в темноту, опираясь о землю локтями скованных рук.
«Кошка дворовая», определил породу шпионки Алексей. Не третьего разряда, а второго или даже первого – бедного Колбасникова застрелила ловко. А в общем, мелюзга. Прочной нитки от нее не потянется. Наверняка кроме покойного Barbe Bleu[1] никого не знает. Впрочем, пощупаем.
– Посветите ей, ребята.
– Есть, нашла! Видите, я сказала правду!
В маленькой стальной коробке блестели, проложенные ватой, три пузырька: один побольше, с прозрачной жидкостью, и два маленьких, в одной что-то беловатое, в другой желтоватое.
– И как пользоваться этим набором юного химика? – спросил поручик.
– Я не знаю. Я должна была проверить человека, задав ему три контрольных вопроса. Если всё нормально – отвести к пролетке. Отто сам инструктировал агентов, тет-а-тет. Ну а если что-то не так…
Судорожный всхлип. Не договорила.
– В коляску ее, – велел Романов. – И этого с ней рядом. За компанию. А Сливу мы с Кузиным сами отнесем.
Только теперь Кузин позволил себе заплакать. Они со Сливой были не разлей вода.
Можно было подводить предварительные итоги.
Операция очень тяжелая, с невосполнимыми потерями. Но успешная. Раскрыта принципиально новая германская система тайнописи. Или почти раскрыта. Еще придется покумекать, как пользоваться этими бутылочками.
Лапченко сказал Печкину, который помогал тащить Бородача:
– Гляди, не сболтни по дурости. Этот застрелен при задержании, ясно?
Новичок кивнул, боязливо оглянулся на поручика.
Надо было поговорить с парнем. Для первого серьезного дела он вел себя неплохо. Не мешался под ногами, не отставал. А что оторопел – это нормально.
– Что, Печкин, жутко? – Алексей усмехнулся. – Привыкай. Ты первый день воюешь, а я третий год. Или мы их, или они нас, понял? Цирлихи-манирлихи закончились.
Не до сантиментов
В тысяче верст отсюда в этот миг говорили о том же…
В ту же самую минуту, но только в тысяче верст к западу от Петрограда и на другом языке были произнесены почти те же самые слова.
– Не до сантиментов. Победу нужно добыть как можно быстрее и любой ценой. Нация и рейх на пределе сил. Этот тезис вашей докладной записки, Теофельс, совершенно справедлив. Правы вы и в том, что Восточный фронт стал проблемой, которую решить одними военными средствами невозможно. Да, необходимы чрезвычайные меры…
Поскольку Монокль тут сделал паузу, Зепп счел возможным вставить:
– Благодарю, экселенц.
И покосился на молчаливого Уса, чтобы угадать дальнейшее. Старший из генералов не то чтоб не умел притворяться – просто считал ниже своего достоинства прикидываться перед малозначительными подчиненными. По насупленным седым бровям старика, по брюзгливо выпяченной нижней губе майор понял: отказано. Но зачем тогда вся эта помпа? Выдернуть занятого человека в Ставку, пред светлы очи сразу обоих начальников имперской разведки только для того, чтобы завернуть его проект? Можно было ответить бумажно. Или вообще не отвечать. Рисковал, перебирался через линию фронта – это бы ладно, дело привычное, но ведь еще пуговицы драил, в мундир влезал, побрякушки на грудь понавесил. И всё попусту. Сейчас, после паузы, наверняка последует «но».
– Но… То, что вы предлагаете…
Генерал Монокль развел руками, посмотрел на шефа, как бы не находя нужного слова.
Граф в терминологии не затруднился.
– Сумасшествие! – отрезал он. – Ваша идея безумна! Вы предлагаете нам последовать примеру японской разведки, которая в девятьсот пятом помогла развязать в России революцию и тем самым ускорила заключение мира. Мы, Теофельс, живем не в Японии, за морями-океанами. Россия – вот она, рядом. Пустить в колодец к соседям, с которыми рассорился, бациллу чумы может только последний идиот.
Ус запыхтел от негодования, а Зепп мысленно повторил: «Благодарю, экселенц». За «идиота».
– Соседи, конечно, сдохнут, но зараза может просочиться к нам! Неужто вы этого не понимаете?
Фон Теофельс изобразил несколько удивленную задумчивость. «Какого все-таки черта вызвали, если я идиот? – думал он. – Старым пердунам нужно, чтоб я их поуговаривал. Хочется, да колется».
Лет десять назад, еще резвым обер-лейтенантом, Зепп по собственной инициативе подружился с легендарным японским полковником Акаси, когда тот после своих российских свершений служил военным атташе в Германии. Про этого человека говорили, что он один стоил десятка дивизий, сражавшихся на полях Маньчжурии. Распоряжаясь секретным фондом в один миллион иен (для воюющей империи – пустяк, для разведчика – баснословная сумма), Акаси, находясь в Европе, не только наводнил вражескую страну агентами, но и натравил на русского медведя целую свору собак: боевиков, агитаторов, польских, финских и кавказских сепаратистов. Если б у царя Николая не загорелись штаны на заднице, черта с два запросил бы он у японцев перемирия. Токио был на последнем издыхании, хуже чем Германия в конце шестнадцатого года, а благодаря толково потраченному миллиону, вышел из тухлого дела победителем. Почему бы не воспользоваться приемом, который один раз уже отлично сработал?
