Нахлобучив капюшон и прижимая к животу найденный артефакт, Передельский бросился к выходу сквозь ультразвуковое плотное мышиное месиво.
Дома Передельский погрузился в изучение архива. С трудом продирался он сквозь «яти» и архаичный канцелярский слог ветхих рукописных страниц, и каждая строка повергала его в шок, объясняя ему то, что давно казалось нелогичным и нескладным. А теперь вдруг обрело смысл, мотив, повод, причину и скрытую пружину сегодняшнего развития событий и положения дел. И такая вдруг ясность снизошла на Передельского, и такой ужас обуял его от этой леденящей ясности, что стало понятно: он попал. И как бы ни закончилась история с архивом, ему лично – молодому и почти красивому, хорошему человеку и блистательному, но неоцененному профессионалу, живым из этой истории не выбраться. Единственное, что могло его спасти, – это как можно более скорый эфир на рейтинговом канале и деньги, чтобы после эфира унести ноги быстро-быстро и далеко-далеко.
Несмотря на поздний час, Передельский решил сделать пару судьбоносных звонков, а потом поужинать и лечь наконец спать, чтобы этот странный день поскорее закончился.
Ровно в полночь с субботы на воскресенье на прикроватной тумбочке председателя правления Фонда «За выживание и развитие человечества» вздрогнул и пополз увесистый, как булыжник, Vertu Pure Silver Constellation, колотя по ее матовой поверхности гладким брюхом. Святослав Рувимович неловко нашарил литое вибрирующее тельце и ткнул пальцем в клавишу. В трубке затрепыхался взвинченный голос:
– Господин Фофудьин, это Передельский, только не отключайтесь, вы себе этого никогда не простите, я отвечаю! Скажите, я когда-нибудь беспокоил вас по пустякам?
– Передельский, ты сдурел? – возмущенно прошипел Святослав Рувимович, чувствуя, что супруга проснулась, а значит, придется пойти на кухню и прикурить сигарету. – Ты на часы смотрел?
– Да какие часы, Святослав Рувимыч! Не тот случай, уж вы мне поверьте! Это НЕЧТО! Вы поняли?! Меня реально грохнут, если вдруг…
– Про «денег» – даже не начинай, – тут же отрезал многоопытный Фофудьин, нашаривая тапочки и прикрывая трубку рукой. – Извини, дорогая, эти идиоты, ты не представляешь…
– Это вы не представляете! – без тени смущения заорал в трубку расслышавший ремарку председателя Передельский. – Это новая принцесса Диана! Или убийство Кеннеди, если не хуже! Такое да хоть сам Рейтер оторвет, без малейшей попытки опустить, я отвечаю! Деньги мне нужны на обеспечение сохранности артефакта и личной безопасности!
– Не ори, а? – страдальчески морщась, попросил Святослав Рувимович, включая освещение над барной стойкой. – Какое мне дело до сенсаций? Я же не масс-медиа. А денег в Фонде мало. Я тут думаю даже от клининга в бекофисе отказываться со следующей недели…
– Фофудьин, слушайте сюда: бекофис свой можете клининговать хоть собственноручно. А у меня – реальное расследование, связанное с угрозой выживанию человечества. А Фонд, насколько я понимаю, и существует для финансирования таких проектов! – отчеканил явно пошедший ва-банк собеседник Святослава Рувимовича, державший, очевидно, председателя за наемного менеджера.
Дурачок, подумал Фофудьин. И ведь приставучий какой! Где он только мой телефон раздобыл? Но тут же вспомнил, что телефон Фонда вместе с другими координатами выставлен на всеобщее обозрение на сайте. Надо будет снять переадресацию, решил он.
– Я предлагаю вам бомбу века, отвечаю! Я раскапывал эту бомбу шесть гребаных лет, там чуток, здесь дешечку… А теперь я нашел самый центр, самое яблочко! Вы не хотите спросить меня, о чем я вообще? – гневно вопрошал наглый журналист.
– Ну и о чем ты, Передельский? – Устало стряхнув пепел, Святослав Рувимович отошел к барной стойке за стаканом, чтобы плеснуть туда на полпальца «Чиваса».
– Я нашел неизвестный архив Вукола Ундольского с отпечатком перстня со звездой на титульной странице! Об истинных хозяевах Москвы. А может, и всего мира! – все так же зловеще отчеканил журналюга, и у Святослава Рувимовича, собравшегося было хохотнуть над этими смешными конспирологическими словами, вдруг отчего-то перехватило сердце, занемела рука, и выскользнувший стакан глухо ударился толстым донцем об мягкий кедровый паркет. В голове стал отдаваться пульс, ноги ослабли; а поток слов из трубки, зажатой в холодной мокрой ладони, на мгновение превратился в бессвязное кваканье.
Повисла пауза. Святослав Рувимович с сухим горлом и обильно вспотевшим лбом слушал, как нервно сопит в трубку теплый и живой Передельский. Его внимание почему-то сконцентрировалось на факте, что журналист сейчас именно живой и именно теплый. А еще Святославу Рувимовичу стало как-то очень понятно, не головой, а всей кожей, что вокруг сейчас ночь, и одинокий ветер над пустыми проспектами, и тьма, тьма, тьма кругом, а там, во тьме… Святослав Рувимович попытался отогнать от себя эту полумысль-полуощущение. Он вдруг почувствовал смертельную тоску от наличия на другом конце провода этого чертова идиота Передельского, как-то сумевшего подтащить теплую и надежную кухню Святослава Рувимовича к невидимому краю, за которым четко ощущалась пристально вглядывающаяся в каждое движение Тьма.
– Заткнись… – просипел он в трубку, – заткнись и никуда с этим не суйся!
И Фофудьин отключил телефон.
Но журналиста распирало. Архив жег руки. Держать язык за зубами было выше его сил. Да и деньги требовалось срочно выдушить из кого-нибудь, ну просто кровь из носу.
Чертыхнувшись, Передельский набрал заветный номер начальника отдела расследований медиа-холдинга «Финансы Больших Кучек». «Большими Кучками» Москва оборачивалась к тем, кто придерживался традиционной, ортодоксальной теории ее возникновения на земле боярина Кучки и знать не знал ни о каком Мосохе. Передельский все же решил не светить пока находку, на которую так странно отреагировал первый собеседник, а завлечь редактора актуальной и перспективной, как ему казалось, темой.
– Кто? – грозно спросил редактор.
– Свои, Фрол Семеныч, свои! Это я, Петя Передельский, корреспондент «Московских слухов».
– Чтоб ты скис, Петя Передельский! Тебе что, рабочего дня мало? – разозлился редактор.
– Так не бывает же вас днем… эта… на рабочем месте… – попытался оправдаться Петя, стоя в трусах на своей кухне и наблюдая за секундной стрелкой часов. На плите варилось в кофейной джезве яйцо.
Простое и привычное занятие постепенно примиряло журналиста с новой действительностью, так потрясшей его накануне. К нему понемногу возвращалась обычная здоровая наглость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});