– Да… Простите, задумался, – не сразу среагировав, заговорил пенсионер поставленным голосом профессионального преподавателя. Тяжело приподнявшись из глубокого и мягкого кресла, сказал:
– Василий Иванович Лихачёв, профессор, публицист. Рад знакомству… А мы уже с вашим сыном поговорили.
– Он мне рассказал, когда спать его укладывал… Пусть часок отдохнёт с дороги, притомился. А меня Евгений Витальевич Серенко зовут, можно просто Евгений или Женя. Майор неких органов по охране особо важных лиц…
– Бывшая девятка КГБ, что ли? – Блеснул осведомлённостью Василий Иванович.
– Точно… Только сейчас по – другому называется. Но я не об этом. В обед вроде бы рановато, – сосед вынул из-за спины бутылку коньяка с яркой этикеткой, видно, что дорогого, марочного. – С другой стороны, сегодня же суббота, выходной, дача… Да и кому какое дело, чем мы тут занимаемся? Как, Василий Иваныч, по рюмочке, за знакомство?
– Тогда присаживайтесь, будьте терпеливы, молодой человек: схожу за фужерами и бутерброды сделаю. – Василий Иванович отодвинул от стола кресло, поднялся, оперевшись на протянутую Евгением руку, поправил полы бархатного стёганого халата вишнёвого цвета и прошёл в дом. Через пять-семь минут, выйдя в японском спортивном костюме серого цвета, с подносом в руках, он увидел майора, спящего в мягком кресле-шезлонге. «Познакомились, – рассмеялся пенсионер. – Я как-то расслабляюще действую на молодёжь: после Филипка и отец уснул»
Василий Иванович хотел достать ноутбук, немного поработать, но в последний момент передумал, снова уселся к столу, взял в руки бутылку и прочитал на этикетке известную французскую марку. Настолько известную, что невольно хмыкнул: «Ни себе хрена! Скромные военнослужащие… И как он попал на дачу соседа, – подумал он, – полковника внутренних войск? Друг сына? Но Веня погиб почти пять лет назад, а его отец как-то сразу сдал, не смог оклематься, вышел в отставку, по два-три раза в году лежит в военном госпитале. Последнее время вообще не приезжает. За десять лет я ни разу не видел здесь майора, тем более, с Филипком. Господибожемой, какая разница: каждая семья несчастна по-своему… Может, и у них что-то произошло? Почему без жены приехал, почему мальчик ни слова не сказал о маме? Сто этих почему»
Василий Иванович аккуратно и довольно умело вынул пробку из бутылки, понюхал горлышко, улыбнулся чему-то своему и налил в пузатый фужер на два пальца высотой искрящейся коричневато-желтой жидкости. Тонкий аромат коньяка будто встряхнул майора: он открыл глаза, поднял голову.
– Простите, Василий Иваныч. Расслабился: ночь не спали, сопровождали вице-премьера на военный полигон…
– Да, скажу честно: живя на пенсию, не забалуешь таким коньячком.
– Вы и преподавать перестали, и статьи, вижу, больше не печатаете?
– Уходя – уходи… Так, пишу для себя. А мою кафедру прикрыли якобы за нецелесообразностью. Денег, короче, нет у нового правительства, секвестируют образование. Кому сегодня нужны теория и практика международной журналистики в рядовом университете?!
Помолчали: тема больная, Евгений не хотел ещё больше огорчать Василия Ивановича. Решил переключить разговор на другое:
– А мне дядя Степан отдал ключи от дачи… После смерти Вени он практически здесь и не жил. И тётя Сима всегда с ним, куда она поедет без него?
– А вы, стало быть, друзья с погибшим Вениамином?
– Со школы. Потом закрытое учебное заведение. Потом – невостребованность, а ведь по два языка знали. Я кое-как сюда вот устроился. Венька – в спецназ, даже обогнал меня в звании. Но Кавказ уготовил ему страшную смерть. Вся группа погибла, он, командир, полуживым, без сознания, попал в плен. Из кожи на его спине боевики резали ремни, голову буквально отпилили… – Женя долго молчал, длинно, через нос, вдыхая воздух. – Прошло полгода, раньше не было никакой возможности, прежде, чем я нашёл яму, куда сбросили его обезглавленное тело… Веню мы перезахоронили с почестями, потом ему звание Героя присвоили, у родителей золотая звезда хранится. Семьёй-то он так и не успел обзавестись.
Опять длинная тягучая пауза. Василий Иванович, всё еще держа фужер в руке, первым очнулся, проговорил:
– Что же я не наливаю вам? Вот растяпа.
– Василий Иваныч, можно со мной на «ты»? Не привык я, хоть и начальник отделения уже. И можно я поухаживаю за вами, долью чуток, а потом – себе?
Он долил каплю коньяка в фужер пенсионера, плеснул в свой бокал и сказал:
– Мне дядя Степан много хорошего говорил про вас. Давайте за знакомство… И за ваше здоровье выпьем.
Выпили. Пока жевали бутерброды, снова молчали. Видно было, что майор голоден, доедал уже второй кусок, стараясь захватить на хлеб побольше холодного мяса.
«А как же малыш? – Сразу подумал пенсионер. – Надо что-то придумать, проснётся, надо покормить его»
– Василий Иваныч, – утолив голод, проговорил Евгений, – мне надо вернуться на службу… В Москве – нет проблем! Филипок настолько самостоятельный, что остаётся один, готовит чай, яичницу, чистит зубы и спать укладывает себя. Здесь мы первый раз. Он, конечно, ничего не знает. Продуктов я набрал на неделю, но разбирать их просто некогда.
– А я только что хотел предложить накормить вашего сына горяченьким…
– Ну, спасибо! Родители Веньки не сомневались, что вы не откажете в помощи. Можно, я позвоню, вызову машину? Всё-таки глоток коньяка я сделал, за руль нельзя. А Филипок проснётся, я ему сказал, сразу придёт к вам.
– Нет, Евгений, не так надо сделать. Ты спокойно езжай, похоже, вернёшься только утром? А я пойду к вам, поработаю на компьютере, дождусь пробуждения мальчика. Разберем вместе с ним продукты, разложим вещи. В общем, придумаем, как станем жить-поживать. Я понял, что приехали вы не только на выходной день?
– Да, тут обстоятельства… Жена вернулась… с новым ребёнком. Ей негде жить… Другой брак, заграница, чёрте что! Но я не мог не уступить ей квартиру, говорит, что временно. Так что мы с сыном поживём пока вашими соседями. По крайней мере, до школы. Ему осенью в первый класс… Вот такие пироги, Василий Иваныч.
– Тогда ещё по глотку за знакомство, за то, чтобы всё нормализовалось. Прости, ещё один вопрос: а что, Филипок, не знает, кто и где его мама?
– Знает… Она так захотела. Этой зимой, после нового года, я, как смог, рассказал ему. И он до сих пор молчит… Молчит! Больше ни разу не спрашивал о маме.
– Значит, знает, что мама жива и растит другого малыша?
– Да, выходит так… Но он молчит!! Меня это страшно пугает. И вы, ради Бога, будьте осторожны.
– Не учи учёного…
Филипок спал, взрослые обсудили все скользкие вопросы бытия. Василий Иванович, чуточку захмелев, достал «НЗ» – спрятанную сигарету, прикурил, сделал несколько затяжек. Потом вместе с Евгением пошли к калитке внутреннего забора, где суглинок, обычно твёрдый как камень, размяк под лучами весеннего солнца и расползался под ногами, замазав ботинки майора по самое некуда. А Василий Иванович, щеголяя в глубоких татарских галошах, посмеивался над Евгением. Майор быстро собрал походную сумку, готовый отправиться к поселковым воротам: надо встретить машину, чтобы та, у дома, не разбудила малыша. Ботинки он помыл, убрал в карман сумки, а затем отыскал в шкафу галоши хозяина дома. Они оказались чуточку маловаты, но на ноги всё-таки налезли.
Василий Иванович успел спросить майора:
– А почему малыш не знает своих дедов?
– Мои родители умерли рано. Родители жены считают меня извергом и предателем, не хотят нас с сыном видеть после развода и отсуждения Филиппа по суду. В общем, грустная история.
– Ладно, разберёмся… Ни пуха, и береги себя. Помни, ты у сына один, Женя.
Василий Иванович много раз бывал в доме соседа, даже совместные застолья по случаю праздников устраивали. Но всё это происходило в другой жизни, до смерти Вениамина. Степан Семёнович Сапсай был хозяйственным мужиком, рукастым, в войсках отвечал за маттехснабжение. В его трёхэтажном доме, кроме семи просторных комнат и настоящей «дворянской лестницы», были горячая и холодная вода, паровое отопление, со вкусом оборудованный санузел – белая зависть Василия Ивановича. Кухня и столовая занимали почти весь первый этаж дома: через них – ещё один выход на веранду и террасу.
– Поместье! – Говорил сосед-профессор с горьким юмором, понимавший, что его дачка в подмётки не годится хоромам полковника. – Вот, Стёпа, ты сжился с существующим строем, служишь ему, оберегаешь его, как свою задницу. Потому что барахлом оброс».
– Да, Вася, сжился, приспособился… Только вот почему-то не вылезаю из горячих точек: то Афганистан, мать их так и эдак, то Средняя Азия, то Кавказ, опять же. И сына отправил «заграницу»: не вылезает с Кавказа, три, Вася, три (!) лёгких, слава Богу, ранения и контузию имеет. И до сих пор там находится. Я русский офицер, Вася, и служу Отечеству, как это делали мои отец и дед! А теперь – я и сын.
